Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Чубайс жил скромно и, казалось, был равнодушен к богатству. Самым большим удовольствием для него было послушать музыку в своем “запорожце”, где имелся кассетный магнитофон. Он жил в одной комнате коммунальной квартиры, которых в Ленинграде было очень много. В длинный коридор выходило множество небольших комнат, в каждой из которых жила целая семья. “Он занимался практически в коридоре, — вспоминала Одинг. — Там было много соседей. У каждого было свое мыло. Возникали проблемы из-за того, что кто-то взял в ванной чужое мыло. Можете себе представить? Кто-то взял чужие продукты. Но его там почти никогда не было. Все свое время он проводил в библиотеке или в институте”. Чубайс терпеливо стоял в “городской очереди” на получение квартиры, пока друзья не убедили его, что так он никогда не будет жить в отдельной квартире и поэтому нужно ее купить, даже если придется занять деньги у друзей. “У него были свои представления о том, что можно делать и чего делать нельзя, — вспоминала Одинг. — Он не мог представить себе, что он выйдет за эти рамки и позволит себе нечто большее. Его личные потребности были невелики. Живешь в коммуналке — ну и живи. Ему и в голову не приходило, что можно что-то предпринять”.

По мере того как гласность и перестройка горбачевской эпохи ускорялись, Чубайс получил возможность расширить свой кругозор. В 1988 году он десять месяцев учился в Венгрии, где были проведены самые радикальные экономические реформы в советском блоке. Там рынок не считали чуждой концепцией, и каждый приехавший туда видел изобилие товаров в магазинах. “Это оказало на него огромное влияние, — вспо-минала Одинг. — Он усвоил венгерский опыт. Он увидел, что в рамках социализма, даже в Советском Союзе, можно использовать венгерский опыт. Он видел и недостатки венгерской модели”.

Из Венгрии Чубайс вернулся каким-то умиротворенным, и все вокруг теперь интересовало его даже больше, чем раньше. По совету друзей он попытался стать директором другого института, но предпочтение было отдано более ортодоксальному члену партии. Побывал он и в Соединенных Штатах. “Он был очень правильным человеком, возможно лишь на шаг, а не на километр опередившим остальных, — вспоминала Одинг. — И вдруг он начал перерабатывать новую информацию. Мне кажется, Америка оказала на него огромное влияние. Он перестал сомневаться в себе. Он уже не отдавал предпочтения социализму. У него не осталось социалистических иллюзий”.

“Изменилось его быстродействие, — добавила она. — Есть люди, которых новая информация парализует. Но процессор, заключенный в мозгу Чубайса, стремительно достиг уровня пятого поколения. Он все усвоил и заработал еще быстрее”. О том, как далеко продвинулся Чубайс, свидетельствует доклад, с которым он вместе с Сергеем Васильевым выступил на конференции в Италии в сентябре 1989 года. Они пришли к выводу, что советская экономика обречена, если не произойдет значительных изменений. Реформа “оказывается невозможной при существующей структуре экономики”, заявили они{78}.

Весной и летом 1990 года радикальные демократы, так же как и в Москве, вошли в состав Ленинградского городского совета. Уверенно выступивший перед ними с докладом о “шоковой терапии” экономической реформы в Польше Чубайс был назначен председателем специального комитета по экономической реформе{79}. Собрав вокруг себя многих друзей и союзников, появившихся у него за предшествовавшее десятилетие, он стал вместе с ними думать о том, как сделать город образцом для проведения реформы.

Одним из членов этой группы был экономист Дмитрий Васильев, маленький, в очках с толстыми стеклами, говоривший отрывистой скороговоркой. Он присутствовал на знаменитой дискуссии с Найшулем на лестнице. Васильев, которого глубоко заинтересовала идея о частном бизнесе и правах собственности, происходил из семьи, шесть поколений которой жили в Ленинграде. По его словам, это было беспокойное время. Группа Чубайса неожиданно начала заниматься важными проблемами, вычленяя все новые захватывающие сферы осуществления реформы, такие, как земельный оборот и валютный контроль. Самой важной была идея о том, чтобы подготовить город, или хотя бы его часть, к превращению в “свободную экономическую зону”, своего рода образец проведения радикальной экономической реформы в Советском Союзе.

Васильев изучал недавно созданные кооперативы и получил задание заняться проблемой приватизации небольших магазинов и предприятий, которую другие считали менее увлекательной, чем денежная или земельная реформа. Васильев сказал, что видел, как “рыночная экономика побеждала, и побеждала быстро. Например, два парикмахера, один — государственный, а другой — частный: их нельзя было даже сравнивать. Частный работал гораздо лучше”. Одинг вспоминала, что пока Чубайс и его группа составляли свои планы, по всей стране происходили резкие перемены — повсюду открывались торговые палатки и кооперативы.

Чубайс отстаивал идею свободной экономической зоны, но события развивались слишком стремительно. Советская империя распадалась прямо на их глазах. С каждым днем идея свободной экономической зоны в разваливающейся стране казалась все менее осмысленной. В 1991 году

Ленсовет избрал нового мэра, Анатолия Собчака, профессора права и одного из наиболее красноречивых сторонников демократии эпохи Горбачева. Собчак не видел необходимости в эксперименте Чубайса. Он понизил Чубайса в должности, сделав руководителя комитета по проведению экономической реформы просто “советником”, что практически означало конец его идеям о свободной зоне. Характерно, что Чубайс продолжал разрабатывать эту идею даже после того, как все остальные от нее отказались. “Затея потеряла всякий смысл, — вспоминала Одинг, — потому что вся Россия стала свободной экономической зоной”.

Летом 1991 года из Москвы позвонил Гайдар. Борис Ельцин был избран президентом России и набирал команду, чтобы предпринять действительно радикальную попытку экономической реформы в России, и Гайдар хотел, чтобы Чубайс присоединился к ним. Чубайс приехал в Москву на своем желтом “запорожце” и начал работать с “командой” Гайдара. 9 ноября 1991 года он позвонил в Санкт-Петербург Дмитрию Васильеву: может ли он написать на двух страницах программу массовой приватизации всей России?

Причем написать быстро?

Глава 5. Михаил Ходорковский

Феномен Михаила Ходорковского возник во время последней попытки советской системы спасти самое себя. Отчаянно стараясь найти выход из застоя, советское руководство разрешило скромный капиталистический эксперимент. Он оказался успешным и неожиданно высвободил колоссальный резерв воли к преобразованиям.

Эксперимент решили проводить среди комсомольцев. Ходорковский был тогда заместителем секретаря комсомольской организации своего института. В те годы, едва открывались новые возможности, как неоднократно случалось во время перестройки, Ходорковский устремлялся вперед, используя свои связи с неутомимой решимостью и удивительно тонким чутьем на все существовавшие в советском обществе лазейки. Стояла ли за этим энергичным молодым брюнетом с усами и негромким высоким голосом какая-то тайная сила? Судя по тому, что я слышал от его друзей и коллег, не было какого-то одного партийного босса, который, положив руку на плечо Ходорковского, говорил: “Действуй, сынок. Ты будешь нашим экспериментальным капиталистом”. Скорее у него было много высокопоставленных покровителей, в том числе и в КГБ. Они давали ему свое благословение, а Ходорковский старался не ударить в грязь лицом, проявляя трудолюбие и настойчивость. “Все предприятия, открывавшиеся в то время, преуспевали только в том случае, если имели высокопоставленных покровителей или поддерживали тесные связи с влиятельными людьми, — признался Ходорковский в 1991 году. — Важны были не деньги, а покровители. Политическая поддержка в то время была необходима”{80}. Но в конечном итоге Ходорковский с большим отрывом обошел всех своих тогдашних покровителей. Он был честолюбивее и жестче партийных аппаратчиков, решивших поиграть в капитализм. Он был умнее боссов из КГБ, имевших возможность помочь ему. В новом мире никто из них не достиг того, чего достиг он.

Ходорковский стал одним из первых титанов новой эры предпринимательства, одним из первых финансистов, будучи еще очень молодым. Но он не смог бы достичь успеха, если бы не обстоятельства более крупного масштаба. Первым и самым важным было то, что молодежь разочаровалась в советском социализме с его наболевшими проблемами. Это повлекло настолько глубокий сдвиг в настроениях общества, что коммунистическая партия решила устроить небольшой капиталистический лягушатник и позволить некоторым представителям молодежи немного поплескаться в нем. Ходорковский ловил момент.