Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

Эксперимент начал молодой человек внушительной наружности, Константин Затулин. В 1986 году Затулин, аспирант Московского государственного университета, был назначен помощником Мироненко, первого секретаря ЦК ВЛКСМ. Затулин был специалистом в области управления промышленностью и ранее изучал все неудавшиеся попытки реформировать советский социализм, например реформы Косыгина 1960-х годов. Его первым заданием было составить проект письма в Политбюро с предложениями о новых направлениях предпринимательской деятельности комсомола. Из-за огромного сопротивления, споров и неразберихи в аппарате комсомола Затулину потребовалось шесть месяцев, чтобы написать письмо на двух страницах. Многие концепции предпринимательской деятельности были чужды старой гвардии, и изложить их на бумаге таким образом, чтобы получить одобрение, оказалось необычайно трудным делом. Затулин вспоминал, что несколько недель боролся с одним высокопоставленным бюрократом, отстаивая идею создания компании, держателям акций которой выплачивались бы дивиденды. Бюрократ не мог понять, почему деньги будет получать тот, кто не работает на заводе. Затулин настаивал на своем{85}.

Он понял важность порученного ему задания. На карту было поставлено само существование комсомола. Среди идей, изложенных в письме Затулина, были предложения передать под контроль комсомола производство игрушек и отказаться от сложившейся в течение десятилетий практики отправки комсомольцев в строительные отряды. Обе идеи были в конечном итоге поддержаны. Но, пожалуй, самой перспективной из идей, предложенных Затулиным, была та, что касалась науки. В 1960-е годы в Новосибирске, одном из крупных советских научных центров в Сибири, появилась молодежная организация “Факел”. Молодые люди нашли способ зарабатывать деньги, помогая советской промышленности, испытывавшей нехватку передовых технологий, решать практические научно-исследовательские проблемы. Они работали настолько эффективно, что партийное руководство встревожилось и тут же закрыло “Факел”. Затулин предложил вернуться к этой модели. Он предложил создать центры научно-технического творчества молодежи, которые должны были, используя потенциал молодых ученых, помогать советской промышленности решать технические проблемы. Идею одобрил, как ни парадоксально, такой видный представитель советской старой гвардии, как Егор Лигачев, часто выступавший за запрещение рок-музыки.

Лигачев и не догадывался, что одобрил создание трамплина для прыжка к капитализму.

Ходорковский получал информацию о сокращении численности комсомола из первых рук. Он был заместителем секретаря комсомольской организации Московского химико-технологического института имени Д.И. Менделеева, одного из старейших втузов, здание которого находится на Миусской площади в Москве. Ходорковский окончил институт в июне 1986 года, на следующий год после прихода к власти Горбачева. Он получил специальность химика-технолога и, кроме того, участвовал в работе институтского кружка по экономике.

Технические вузы дали образование многим новым капиталистам, потому что в них меньше внимания уделялось идеологии, а основной упор делался на профессиональную подготовку. Александр Хачатуров, позже ставший деканом экономического факультета химико-технологического института, рассказывал мне, что химики оттачивали свои аналитические способности и не тратили много времени на Маркса и Энгельса. “Они легко вошли в новую жизнь, — вспоминал он о годах перестройки. — Они знали, что такое хозрасчет, что такое прибыль и рентабельность”. Кроме того, они ясно видели неудачи своей страны в области политики и экономики. “Многие понимали, что страна не может бесконечно растрачивать свои ресурсы, — сказал он мне. — Они чувствовали, что режим долго не протянет... при руководстве, не способном связать двух слов”{86}.

В комсомоле Ходорковский занимался сбором членских взносов. Это было неблагодарное занятие в то время, когда многие покидали его ряды.

“Нам часто приходилось добавлять собственные деньги, — рассказывал мне Ходорковский. — Если кто-то не платил членские взносы, доставалось заместителю секретаря”{87}. Он похлопал себя ладонью по шее, показывая, как именно ему доставалось. Ходорковский не любил заниматься сбором членских взносов и воспользовался первой же возможностью заняться чем-то другим. Он открыл молодежное кафе, одно из зарождавшихся комсомольских предприятий. “Толку от него было не много”, — вспоминал он. Дело в том, что для кафе плохо выбрали место: прямо в здании института. Студенты каждый день спешили вернуться в общежитие, и кафе пустовало. “Это был мой первый опыт, не очень удачный”, — вспоминал Ходорковский. Но комсомол уже манил его другими, более соблазнительными перспективами.

Одна из них оказалась решающей в карьере Ходорковского. Это была идея Затулина: молодые ученые могли бы зарабатывать, давая консультации заводам по техническим вопросам. У директоров заводов имелись фонды, которые они могли расходовать по своему усмотрению. Они часто заключали контракты с такими институтами, как Институт имени Менделеева, на проведение исследований и осуществление технических проектов. Чтобы получить часть денег, выделяемых на эти проекты, Ходорковский создал Фонд молодежной инициативы, “молодежный клуб”, который в действительности был нарождающимся коммерческим предприятием, заботливо укрытым от бед под дланью комсомола.

Ходорковский и его новое предприятие вскоре оказались на распутье. Это произошло летом 1987 года, на следующий год после окончания института. Неожиданно он был вынужден сделать выбор. Его вышестоящие покровители сказали ему, что он должен будет либо делать карьеру в комсомоле, что представляло собой вполне приличную перспективу, либо покинуть институт и продолжить то, что они назвали “фокусами с самофинансированием”. Это выражение имело несколько пренебрежительный оттенок, потому что, по мнению более опытных аппаратчиков, капиталистические эксперименты носили временный характер. Они хотели знать, что решит Ходорковский: останется с ними и будет преданным комсомольским функционером или уйдет заниматься своими “фокусами с самофинансированием”.

“Дрожащим голосом я сказал, что займусь “фокусами с самофинансированием”, — вспоминал Ходорковский. — В институте на меня посмотрели как на сумасшедшего”.

“Много лет спустя, — добавил он, — я встречался с этими людьми и спрашивал их, почему они не занялись тем же. Почему не последовали моему примеру? Дело в том, что у любого руководителя института возможностей было на порядок больше, чем у меня. Они объяснили, что прошли этот этап во время косыгинской оттепели, когда самофинансирование тоже было разрешено. А затем соблазнившиеся на эту приманку в лучшем случае не смогли продолжить свою карьеру, а в худшем оказались в тюрьме. Они были уверены, что то же самое произойдет и на этот раз, и поэтому решили не дергаться. А я, — Ходорковский громко рассмеялся, — этого не помнил! Я был слишком молод и решил подергаться”.

Одним из первых объектов новой предпринимательской активности Ходорковского стал престижный советский научно-исследовательский центр — Институт высоких температур, занимавший более тридцати гектаров земли на северной окраине Москвы, огромный комплекс лабораторий для проведения исследований в области физики высоких температур, ракетных двигателей и лазеров. Этот институт играл важную роль в покорении космоса, в гонке вооружений во время “холодной войны” и особенно в тщетных попытках создать лазерное оружие. Здесь же закладывались основы более перспективного строя будущего: капитализма.

Созданный в 1960-е годы, Институт высоких температур быстро рос и к 1980-м годам насчитывал четыре тысячи сотрудников. Руководил институтом академик Александр Шейндлин, один из ведущих специалистов в области физики высоких температур. Шейндлин, обходительный и добродушный человек с большими голубыми глазами, не только пользовался уважением в своей стране, но и имел связи с влиятельными людьми за рубежом, что обеспечивало ему ценные источники финансирования. “Наш институт был богатым институтом”, — вспоминал он.

Однажды Ходорковский с одним из своих молодых коллег оказался за большим полированным столом для переговоров в кабинете Шейндлина[7]. Шейндлин называл их ребятами. “Они были очень молодыми, и очень мне понравились. Мне понравился огонь в их глазах”, — вспоминал Шейндлин. Молодые люди хотели заняться выполнением научных проектов для его института. Возможно, они и не упомянули про “фокусы с самофинансированием”, но их интересовало именно это. “Они были энергичными людьми, — рассказывал Шейндлин, — известными комсомольскими деятелями, культурными людьми с незапятнанной репутацией, а не мелкими жуликами”.