Женщина с мужчиной и снова с женщиной - Анатолий Тосс

Но не только Манины обнаженные портреты привлекли наши неискушенные взгляды. Вскоре мы прочитали на табличке две заглавные «Б» и точку между ними. Что однозначно намекало на известного нам БелоБородова.

– Да, стариканчик, – посочувствовал я Илюхе, – черного на тебя не пожалели. Ни на дверь, ни на окно. Одна сплошная чернуха. Что тут поделаешь, если этот Маневич тебя так видит.

– А чего… – Жека отошла на шаг назад, чтобы с расстояния лучше охватить всю объемность произведения. – Что-то есть общее с живым оригиналом. Самому догадаться, конечно, тяжело, но если Б.Бородова рядом поставить в виде образца, то можно и сходство уловить.

– Я Бело-бородов, – заупрямился Илюха, – а не Черно-бородов.

– Но это же обнаженные портреты, – заметил я уклончиво. – К тому же не отказывай художнику в праве на самовыражение.

– Да какой он худо-жник! Разве что от слова «худо», – махнул рукой раздосадованный Илюха, а потом предложил: – Пойдем, Розик, посмотрим, как он тебя самовыражает.

И мы пошли посмотрели.

Меня Инфант видел в крапинку. То красное проскальзывало, то желтое, то синее, то тоже черное, порой фиолетовое – все достаточно яркое и густое. Это я про двери и окно – солнышко же везде, как ему и полагается, было желтеньким, а деревья и травка перед домиками – зелененькими.

– Видишь, – прикинул я на себя домик, – я противоречивый.

– Да ладно, противоречивый, ты подпись под картонкой видел? – указал мне Илюха.

Там действительно имелась подпись. «Лапуля, наносной» – было указано ровными буквами.

– Видишь, ты наносной, – сказала Жека.

– Это хорошо или плохо? – спросил я у товарищей. И зря спросил.

– Наносной – это всегда нехорошо, – ответил за них двоих Илюха. – Наносной означает искусственный, а еще ненатуральный. Что-то с приставкой «псевдо». – А Жека только кивала и кивала, поддакивая.

– Похоже, действительно нехорошо, – согласился я разочарованно и предложил тут же: – Пошли третий искать.

Третий мы искали совсем недолго. На нем дымок вился – точь-в-точь поросячий хвостик. А дверь и окно вообще ничем не были закрашены, просто оставлены ненатурально белыми. Даже на деревья и на траву зеленой краски сильно пожалели. Надпись внизу гласила просто, без обиняков: «Ж. с хвостиком».

– Зря ты все же ему о хвостике рассказал, – в очередной раз выразила мне одну и ту же претензию Жека.

– При чем тут хвостик? – не согласился я. – Ты посмотри лучше, какая ты здесь блеклая. Незаметная совсем. Если б не надпись, я и внимания не обратил.

Жека замолкла, уязвленная. Да и кто из женщин не был бы уязвлен? А Жека, кстати, была женщиной в полном объеме этого слова.

– Как они на такое столько народу нагнали? – задал вопрос Илюха. Именно тот вопрос, который уже давно донимал не только его одного. – Ты б поинтересовался, проинтервьюировал народ, старикашка. Всех, конечно, не надо, ты выборочно.

Мысль, кстати, была неплохая, потому что те, кого сильно хотелось проинтервьюировать, кишели вокруг нас в изобилии. В конце концов я отобрал именно ту, которая больше всего подходила для моих инстинктивно возникающих вопросов.

Она была в подчеркнуто черном, с глубоко оголенной спиной, в стильных туфлях на высоких каблуках. И вообще, в ней, наряду со светской неприступностью, читалось что-то космическое, что-то от ночных звезд, от далеких потусторонних галактик. А глубоко обнаженная спина бледной своей, молочной кожей заставляла подумать о Млечном Пути.

– Как вам искусство? – вежливо поинтересовался я.

Она оглядела меня: сначала зафиксировала отсутствие пиджака, потом – присутствие джинсов. И то и другое отчетливо выделяло меня из публики. А выделяться из публики – всегда хорошо.

– Да, – вымолвила она, – высоко! Особенно Манины портреты. Как выразительно! Как он все же ее любит! Да и сама идея обнаженного портрета до чего же хороша, особенно эта аллегория с домиками. Ведь мы на самом деле, если разобраться, и есть строения – комнаты, подвалы, хранилища, каждый по-своему, конечно. Но как тонко Маневич нас выражает, как глубоко, какая находка! Говорят, у него недавно прошла большая выставка в Париже в Центре Помпиду. С огромным успехом, «Ле Фигаро» даже писала. – И она грациозно повела спиной, как будто сгоняя мурашки с кожи. Но никаких мурашек у нее там не было – в спину я всматривался внимательно.

– Да, да, – подтвердил я, – конечно, «Ля Помпиду», «Ле Фигаро», «Лю Маневич». А вы, кстати, хорошо Маню знаете? – поинтересовался еще раз я.

Потому как прежде, до Мани, связь Инфанта с внешним миром осуществляли в основном мы с Илюхой. А теперь, раз Маня нас подменила – значит, все приглашенные были доставлены исключительно по ее каналам. Ну, кроме нас троих.

– Нет, не очень хорошо, хотя хотелось бы. С главным редактором журнала «Деловая Тусовка» кому не хотелось бы сблизиться?

– Глянцевого журнала? – уточнил я. – Гламурного? Пафосного? Помпезного?

– Полностью глянцевого и гламурного, – подтвердила спиноголая женщина.

– Понятно, – понял я все сразу и посмотрел понимающе на Илюху с Жекой, которые к тому времени тоже подтянулись поближе.

– А папа у нее, – стала с ходу раскрывать все Манины тайны моя новая млечная знакомая, – главный продюсер группы «Накручивающиеся». Ну, знаете, есть такое женское трио.

Конечно, я знал и поэтому еще раз посмотрел на Жеку с Илюхой.

– А, так это у них семейное, – выразил вслух Илюха. – Рабочая династия, значит, получается. Папаня, дочка, да еще и девчонок с гитарами приучили. Все накручиваются, короче.

– А вы к кому имеете отношение? – в свою очередь поинтересовалась женщина. – Вы из прессы? Я смотрю, вы одеты не совсем по регламенту.

– Да нет, – ответил я честно, что со мной не так уж часто и случается. Особенно когда с женщинами. – Мы со стороны жениха. В смысле, мы творческие подельники автора.

– Вы работаете с самим Маневичем! – Мне показалось, что вот сейчас у нее действительно появятся мурашки – так она повела спиной. – Правда, вы не шутите?

– Да нет, – пожал я плечами, – мы люди серьезные, мы глупостями не занимаемся. Да вот, сами посмотрите, вон тот домик с черными дверями, это обнаженный портрет нашего товарища. – Тут я представил космической женщине БелоБородова. – Сам я пятнистый, в крапинку, вон там вишу.

Но тут Жека дернула меня за рукав, и я понял ее: кому охота, чтобы про такую приватную деталь, как хвостик, узнали в редакции «Деловая Тусовка»? Или в группе «Накручивающиеся»?

– А девушка как раз из прессы, – успокоил я собеседницу.

– Так вы работаете с великим Маневичем? – приблизилась ко мне вплотную она. – А можете меня с ним познакомить? Я вам так буду признательна.

Я хотел спросить «как?», но не стал. Я и так, на расстоянии, уже начинал чувствовать ее признательность.

– Запросто, – пообещал я.

– Ой, – не поверила она и заулыбалась открыто. И сразу вся ее космическая светская отчужденность распалась на куски, и через нее проступил приятный, признательный человек. Такой, который, если вглядеться, в каждом из нас где-то обязательно находится. Вот и в ней нашелся.

Глава 10 За 28 страниц до кульминации

Вот интересно, подумал я про себя, ведь порой столько сил прикладываешь, чтобы вызвать у собеседницы взаимный интерес, просто из кожи лезешь, просто мечешь икру во все стороны. Лишь бы правильную интонацию найти, нужные слова подыскать, удачное настроение у нее создать. Кто пробовал, те знают, как непросто такое. Сколько душевных сил требует, сколько энергетических затрат!

Ведь порой не получается, и думаешь, что все – исчезло твое умение, твой талант, твое мастерство – ушли, потеряны, растрачены и не вернутся больше никогда. И никогда больше не сможешь ты, как мог прежде! И беспомощный день сменяется тогда нервной ночью, чтобы выродиться еще одним никчемным утром. Только лишь для того, чтобы снова, как в первый раз, ты пробовал, пытался, нащупывал… Ту ниточку, тот единственный путь в лабиринте, который только и ведет к желаемой цели.

А потом, когда, наконец, нашел – и слова, и интонации, и настроение, – когда все вместе улеглось в гармонию и оценила она тебя… Она – единственная твоя удача из множества бесплодных попыток… Что может быть слаще, чем ее ответное чувство, ее благодарная признательность? Ради которой ты, собственно, и мучился томительными бессонными ночами. Существует ли что-либо выше такой выстраданной благодарности?

Оказывается, что существует. Знакомство, например, с Инфантом, приближенность к нему или какой другой блат. Да мало ли что заставляет женщину глядеть на тебя проникновенными глазами? Пользуйся – не хочу. Хотя я, как раз наоборот, как правило, хочу.

– А где они сами, Инфант с Маней? – спросила ответственная сегодня за прессу Жека.

– А они только на второе отделение выйдут. На стихотворное, – пояснила женщина и сделала еще один маленький шажок в мою сторону. Но совсем маленький, потому что большой шажок ей сделать бы не удалось – уперлась бы в меня.