Ган Исландец - Виктор Гюго

Селеніе представляетъ невеселый видъ. По обѣимъ сторонамъ узкихъ, извилистыхъ улицъ лѣпятся деревянныя и тростниковыя хижины рыбаковъ, коническія землянки, гдѣ доживаютъ остатокъ своихъ дней дряхлые рудокопы, которымъ сбереженная на черный день копѣйка позволяетъ отдохнуть на старости лѣтъ; легкіе срубы, которые охотникъ за сернами кроетъ соломой и обиваетъ звѣриными шкурами, по возвращеніи съ охоты.

На площади, гдѣ видны теперь развалины большой башни, возвышалась тогда древняя крѣпость, воздвигнутая Гордою, мѣткимъ стрѣлкомъ, владѣтелемъ Левига и соратникомъ языческаго короля Гольфдана. Въ 1698 году въ ней жилъ синдикъ селенія, пользовавшійся самымъ лучшимъ жилищемъ, которое уступало лишь жилищу серебрянаго аиста, каждое лѣто гнѣздившагося на остроконечной колокольнѣ церкви, подобно бѣлому шарику на заостренной шапкѣ мандарина.

Въ тотъ самый день, когда Орденеръ прибылъ въ Дронтгеймъ, въ Левигѣ высадился незнакомецъ, сохранявшій строжайшее инкогнито. Его золоченыя носилки, не имѣвшія впрочемъ герба, его четыре рослыхъ лакея, вооруженныхъ съ ногъ до головы, сразу сдѣлались предметомъ любопытства и толковъ левигскаго населенія.

Хозяинъ «Золотой Чайки», маленькой таверны, гдѣ остановился этотъ вельможа, тотчасъ принялъ таинственный видъ и на всѣ вопросы отвѣчалъ: «Не знаю» такимъ тономъ, какимъ говорятъ: я то все знаю, но вы не узнаете ничего. Рослые лакеи были нѣмѣе рыбъ и мрачнѣе отверстія шахты.

Синдикъ заперся сперва въ своей башнѣ, ожидая по своему сану, что незнакомецъ первый сдѣлаетъ ему визитъ. Однако вскорѣ поселяне съ удивленіемъ примѣтили какъ онъ дважды тщетно пытался пробраться въ «Золотую Чайку» и напрасно выжидалъ привѣтствія путешественника, сидѣвшаго у открытаго окна таверны. Кумушки заключили изъ этого, что незнакомецъ открылъ синдику свой высокій санъ, но ошиблись. Къ синдику являлся только лакей незнакомца визировать паспортъ своего барина, и синдикъ успѣлъ разсмотрѣть на зеленой восковой печати пакета два сложенные на крестъ жезла, поддерживающіе горностаевую мантію, увѣнчанную графской короной на щитѣ, вокругъ котораго обвиты были цѣпи ордена Слона и Даннеброга. Этого наблюденія достаточно было для смѣтливаго синдика, страстно желавшаго добиться у главнаго канцлера должности синдика Дронтгеймскаго округа. Но онъ скоро разочаровался въ своихъ ожиданіяхъ, такъ какъ вельможа не принималъ никого.

Вечеромъ на второй день по прибытіи путешественника въ Левигъ, содержатель гостиницы вошелъ въ его комнату съ низкимъ поклономъ и доложилъ о гонцѣ, ожидаемомъ его свѣтлостью.

— Пусть войдетъ, — сказалъ его свѣтлость.

Минуту спустя, гонецъ вошелъ, старательно заперъ дверь и поклонившись до земли незнакомцу, въ почтительномъ молчаніи ожидалъ, пока съ нимъ заговорятъ.

— Я ждалъ васъ сегодня утромъ, — промолвилъ вельможа: — что такое задержало васъ?

— Интересы вашей милости, графъ, у меня нѣтъ другихъ.

— Что дѣлаетъ Эльфегія, Фредерикъ?

— Они въ вождѣленномъ здравіи…

— Да, да, — нетерпѣливо перебилъ графъ: — нѣтъ ли у васъ чего нибудь интереснѣе? Что новаго въ Дронтгеймѣ?

— Рѣшительно ничего, за исключеніемъ того, что баронъ Торвикъ вчера прибылъ туда.

— Да, я знаю, онъ хотѣлъ посовѣтоваться съ этимъ мекленбуржцемъ Левинымъ на счетъ предполагаемаго брака. Можетъ быть вамъ извѣстенъ результатъ свиданія его съ губернаторомъ?

— До моего отъѣзда, сегодня въ полдень, онъ еще не видѣлся съ генераломъ.

— Что! Вѣдь онъ прибылъ наканунѣ! Я не понимаю васъ, Мусдемонъ; видѣлся ли онъ съ графиней?

— Тоже нѣтъ, графъ.

— Значитъ только вы видѣли его?

— Нѣтъ, милостивый графъ. Къ тому же я не знаю его въ лицо.

— Такъ какимъ же образомъ, если никто его не видѣлъ, знаете вы, что онъ въ Дронтгеймѣ?

— Отъ его слуги, который прибылъ вчера въ губернаторскій дворецъ.

— А самъ онъ остановился гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ?

— Его слуга увѣряетъ, что по прибытіи въ Дронтгеймъ онъ заходилъ въ Спладгестъ, а потомъ переправился на лодкѣ въ Мункгольмъ.

Глаза графа сверкнули.

— Въ Мункгольмъ! Въ тюрьму Шумахера! Правда ли это? Я всегда думалъ, что этотъ честный Левинъ окажется измѣнникомъ. Въ Мункгольмъ! Что онъ тамъ забылъ? Ужъ не за совѣтомъ ли Шумахера? Или…

— Милостивый графъ, — перебилъ вдругъ Мусдемонъ: — еще неизвѣстно навѣрно, туда ли онъ отправился.

— Что такое! Да вѣдь вы же сами сказали сейчасъ? Ужъ не вздумали ли вы шутить со мною.

— Простите, ваше сіятельство, но я повторилъ вамъ только то, что сказалъ слуга барона. А господинъ Фредерикъ, который былъ вчера на дежурствѣ въ башнѣ, не видалъ тамъ барона Орденера.

— Хорошъ доводъ! Да мой сынъ совсѣмъ не знаетъ сына вице-короля. Орденеръ могъ войти въ крѣпость инкогнито.

— Совершенно справедливо, но господинъ Фредерикъ утверждаетъ, что онъ не видѣлъ ни одной живой души.

Графъ повидимому успокоился.

— Это другое дѣло, но дѣйствительно ли мой сынъ увѣренъ въ этомъ?

— Онъ повторилъ мнѣ это три раза; при томъ интересы господина Фредерика вполнѣ отвѣчаютъ интересамъ вашего сіятельства.

Этотъ послѣдній доводъ окончательно успокоилъ графа.

— А! — вскричалъ онъ: — Я догадываюсь въ чемъ дѣло. По прибытіи въ Дронтгеймъ, барону захотѣлось прогуляться по заливу, а слугѣ показалось, что онъ отправился въ Мункгольмъ. Въ самомъ дѣлѣ, что ему тамъ дѣлать? Какъ глупо было съ моей стороны такъ встревожиться. Напротивъ, эта непочтительность моего будущаго зятя относительно стараго Левина доказываетъ, что дружба ихъ совсѣмъ не такъ сильна, какъ я опасался. Вѣрите ли, любезный Мусдемонъ, — продолжалъ графъ, улыбаясь: — я ужъ вообразилъ себѣ, что Орденеръ влюбился въ Этель Шумахеръ, и на этой поѣздкѣ въ Мункгольмъ построилъ цѣлую любовную интригу. Но, благодаря Богу, Орденеръ не такъ сумасброденъ, какъ я… Кстати, мой милый, что сдѣлалъ Фредерикъ съ этой юной Данаей.

Относительно Этели Шумахеръ Мусдемонъ вполнѣ раздѣлялъ опасенiя своего патрона, и хотя боролся съ ними, однако не могъ такъ легко ихъ преодолѣть. Однако примѣтивъ веселое настроеніе графа, онъ не хотѣлъ тревожить болѣе его безпечность, а напротивъ постарался усилить ее въ немъ, зная какъ выгодно для фаворита поддержать милостивое расположеніе вельможи.

— Высокородный графъ, вашему сыну не повезло съ дочерью Шумахера; но, кажется, другому болѣе посчастливилось.

Графъ съ живостью прервалъ его.

— Другому! Кому же?

— Не знаю, какой то мужикъ или вассалъ.

— Да вѣрно-ли? — вскричалъ графъ, суровая и мрачная наружность котораго просіяла отъ радости.

— Господинъ Фредерикъ завѣрилъ въ этомъ меня и благородную графиню.

Графъ поднялся и сталъ расхаживать по комнатѣ, потирая себѣ руки.

— Мусдемонъ, любезный Мусдемонъ, еще одно усиліе и мы достигнемъ цѣли. Отпрыскъ дерева засохъ, намъ остается лишь срубить самый стволъ. Нѣтъ ли еще какихъ новостей.

— Диспольсенъ убитъ.

Физіономiя графа окончательно просвѣтлѣла.

— А! Посмотрите, мы станемъ одерживать одну побѣду за другой! Были при немъ бумаги? Въ особенности желѣзная шкатулка?

— Съ прискорбіемъ вынужденъ сообщить вашему сіятельству, что не наши клевреты покончили съ нимъ. Онъ былъ убитъ и ограбленъ на Урхтальскихъ берегахъ; и это преступленіе приписываютъ Гану Исландцу.

— Гану Исландцу! — повторилъ графъ, лицо котораго омрачилось: — Какъ! Этому знаменитому разбойнику, котораго мы хотѣли поставить во главѣ возмущенія!

— Ему, ваше сіятельство. Но послѣ того, что я узналъ о немъ, я опасаюсь, что намъ не легко будетъ розыскать его. Я на всякій случай уже подыскалъ предводителя, который приметъ его имя и въ состояніи будетъ замѣнить Гана Исландца. Это одичалый горецъ, высокій и крѣпкій какъ дубъ, свирѣпый и отважный какъ волкъ снѣговыхъ пустынь. Врядъ ли, чтобы этотъ грозный гигантъ не былъ похожъ на Гана.

— Такъ Ганъ Исландецъ высокаго роста? — спросилъ графъ.

— Такъ по крайней мѣрѣ описываютъ его, ваше сіятельство.

— Я всегда изумлялся, любезный Мусдемонъ, искусству, съ какимъ вы все устраиваете. Когда же вспыхнетъ возстаніе?

— О! Въ самомъ непродолжительномъ времени, ваше сіятельство; быть можетъ даже въ эту минуту. Рудокопы давно уже тяготятся королевской опекой и съ радостью примутъ мысль о возстаніи. Мятежъ вспыхнетъ въ Гульдбрансгалѣ, распространится на Зундъ-Моёръ, захватитъ Конгсбергъ. Въ три дня можно поднять на ноги двѣ тысячи рудокоповъ; возмущеніе будетъ поднято именемъ Шумахера; отъ его имени дѣйствуютъ повсюду наши эмиссары. Противъ мятежниковъ мы двинемъ южные резервы, гарнизоны Дронтгейма и Сконгена, а вы явитесь какъ разъ во время, чтобы подавить бунтъ, окажете новую, отмѣнную услугу королю и освободите его отъ столь опаснаго для трона Шумахера.