Московит-2 - Борис Давыдов

– Откуда знаешь про советчика? – насторожился Хмельницкий. – Лысенко сказал?

– Кто ж еще… Я, когда в себя пришел, готов был с ним на саблях рубиться! За то, что пленного поляка отправил к тебе, не дал казнить. Он говорит: больно важный человек, мол, для гетмана, много знает. Я взъярился пуще прежнего: ты мне зубы не заговаривай, что простой пан может знать?! Ну, он и рассказал, что пленный наплел. Только тогда я и успокоился. Может, и впрямь надо было в живых оставить… – Кривонос осекся, видя, как посуровело лицо гетмана. – Батьку, это что, тайна? Ежели так, слово даю: никому не проболтаюсь!

– Тайна! – кивнул Хмельницкий. – Боюсь, уже выболтанная каждому встречному да поперечному! Лысенко – добрый казак, только во хмелю у кого угодно язык развяжется. Ну да ладно. Рано или поздно о том бы узнали…

– Ибо как сказал некий мудрец, имя коего, к сожалению, запамятовал: «Что знают двое, то знает и свинья!» – со вздохом вымолвил Выговский.

Кривонос побагровел, насупился:

– Ты кого со свиньею сравнил, душа чернильная?!

– Никого, пане! То – лишь мудрость народная, – вежливо ответил генеральный писарь, с трудом сдержав усмешку.

Глава 24

Доподлинно неизвестно, с какого именно времени вошла в обиход поговорка «Москва слезам не верит». Очень даже может быть, что с царствования «тишайшего» Алексея Михайловича Романова…

Бунтарей и погромщиков, взятых после Соляного бунта, изрядно помучив и выпытав все, что они знали (а также что не знали и лишь измыслили, чтобы от лютых мук избавиться), большей частью перевешали. Несмотря на их слезные покаяния и мольбы о пощаде, включая злополучного Егорку, который первым раскололся, наговорив дьяку Астафьеву на «вора и подлеца Андрюшку» с три короба. Жизнь сохранили лишь некоторым, загнав в лесную глушь на такие тяжкие работы, что неведомо, радовались ли они царской милости или проклинали ее.

Боярская дума, которую созвал царь, дабы обсудить челобитную гетмана войска Запорожского, изнывая от жары и ответственности, павшей на плечи, спорила целый день. В итоге большинством голосов пришли к мнению: бунтарей, сиречь братьев православных, поддержать, но втайне, всячески скрывая свое участие. На письмо Хмельницкого ответить с ласкою, но уклончиво, выразить восхищение храбростью защитников святой веры, но ничего твердо не обещая. Намекнуть лишь, что если новоизбранный король Речи Посполитой станет вместе с беззаконниками-магнатами притеснять православный люд, вот тогда уже государь и великий князь всея Руси сможет оказать Войску Запорожскому и более весомую поддержку. Пусть воюют, Речь Посполитую ослабляя, а там видно будет… Заодно же постановили: просить Хмельницкого, чтобы прислал он в Москву того самого ляха Беджиховского, который поведал о воре Андрюшке, втершемся в доверие к князю Вишневецкому, злодею и вероотступнику. Чтобы расспросить его как следует да сравнить с тем, что пойманные воры под пыткой сказывали. Особенно насчет внешности Андрюшки.

Что же касается войны с Речью Посполитой, решили к ней на всякий случай готовиться, но всячески избегать, ибо казна оскудела, народишко обнищал, да и нельзя же воевать вечно! Мир тоже надобен…

– Вот последняя сводка, пане! – четко, по-военному отрапортовал Тадеуш, подавая мне большой исписанный лист.

Я быстро пробежал его глазами, машинально отмечая: «чурбаков дубовых – столько-то, из них распиленных вдоль… обручей стальных стяжных – столько-то, изделий «номер 2» (тут я иронично хмыкнул, с трудом сдержав озорную усмешку) – столько-то…» Да, работа проведена большая! Еще немного, и будет достигнуто расчетное количество.

– Благодарю пана! – кивнул я. – А также всех непосредственных исполнителей. Что же, пора приступать к главному.

Советник князя пан Доминик Груховский, опасливо оглядевшись по сторонам (словно желал убедиться, что в комнате, кроме него, советника Качиньского и духовника Микульского, больше никого нет), заговорил быстрым скрипучим голосом:

– Панове, оправдались самые худшие наши ожидания! Проклятый московит вошел в полную силу. Князь слушается его во всем.

– Ну, положим, пан несколько преувеличивает… – пожал плечами Качиньский.

– Если и преувеличивает, то в малости! – решительно заявил иезуит. – Увы, мы можем лишь гадать, что такого наплел князю этот московитский выскочка и чем его улестил. Факт остается фактом: князь предоставил ему полную свободу действий! И поди узнай, что творится в той крепости, каких сюрпризов нам ожидать.

– Если бы болван Беджиховский не умудрился вляпаться в совершенно дурацкую историю, – сверкнул глазами Качиньский, – у нас была бы информация из первых рук! Ах, панове, какая досада, что мы не успели его остановить!

– Да как тут остановишь?! Он выскочил из моего возка, будто ошпаренный! – проворчал Груховский. – Не терпелось разглядеть те самые дьябловы пятна на теле московитянки! Прости, Матка Бозка! – он размашисто перекрестился.

– Все же интересно, разглядел или нет? – машинально спросил Микульский. И тут же, покраснев, запнулся и вслед за паном советником осенил себя крестным знамением.

Качиньский усмехнулся:

– Судя по тому, как визжали женщины, а особенно – как рвал и метал князь, Беджиховский и впрямь кое-что успел увидеть… Не предназначенное для его взора. Поэтому и был брошен казакам на расправу. Упокой, Езус, грешную душу его! Хоть был спесивый дурачок, бахвал и скандалист, а столь ужасной участи все же не заслуживал.

– Да уж… – вздохнул Микульский. – Надеюсь, они хотя бы не терзали его слишком долго.

– Так все-таки, есть там эти треклятые пятна или нет?! – не выдержав, хлопнул ладонью по крышке стола Груховский. – Как бы узнать?

– Пан советник собирается засесть на высоком дереве с подзорной трубой возле той крепости? – ядовито-медовый голос Качиньского можно было мазать на хлеб. – И следить за московитян– кой?

– Если это шутка, то чрезвычайно неудачная! – отрезал Груховский. – Если же всерьез, пану надо обратиться к лекарю!

– Это к какому же, проше пана?! – зашипел Качиньский.

– Панове, панове! – поспешил вмешаться иезуит, видя, что дело может дойти до свары. – Не время ссориться! Тем более что пятна нам, увы, ничем не помогут. Это не дьябловы отметины, к великому сожалению!

– А что же это, проше ксендза? – изумленно выпучил глаза Качиньский, отчего его кругленькое надутое личико стало выглядеть еще нелепее.

– И откуда его мосць это знает? – подхватил Груховский.

– Источник информации весьма надежен. Пани Катарина Краливская! – пояснил иезуит.

– И что же она рассказала? – допытывался Груховский.

– Пане, мне неловко… – смущенно развел руками иезуит. – К тому же это было сказано с условием, что все останется между нами!

– Ах, не время скромничать и упираться! – нетерпеливо воскликнул Качиньский. – К тому же «цель оправдывает средства». Прошу заметить, весьма мудрые слова.

Микульский растерянно переводил взгляд с одного советника на другого.

– Но все-таки… Ладно! Но прошу вас, панове, дать мне слово, что больше никому не расскажете!

– Никому! – согласным хором отозвались два заклятых «друга».

Хотя дел было выше крыши, но поддержание мира и порядка в семье – вещь святая. Особенно когда и так чувствуешь вину перед своей половиной за то, что не предоставил ей возможность сугубо дамских развлечений вроде походов по магазинам и бесконечных разговоров с другими женщинами.

Место, выбранное мною в качестве базы, должно было удовлетворять двум строгим требованиям: надежной изоляции от «внешнего мира» и максимальной доступности качественной древесины. Кроме того, было бы желательно, чтобы при необходимости я мог достаточно быстро добраться до князя. Лесопилка, расположенная на берегу полноводного ручья неподалеку от одного из волынских поместий Вишневецкого, вполне удовлетворяла этим условиям. Благо поместье это находилось почти на самой границе коронных земель, куда бунтовщики пока еще боялись соваться. Обнести надежной оградой, установить строгий пропускной режим – и можно спокойно готовить те самые «чудесные новинки», которые нетерпеливо ждет будущий король Речи Посполитой… А заодно наслаждаться медовым месяцем и прочими прелестями супружеской жизни.

Вот только женщина – существо более требовательное. Тут и физиология, и психология, и масса прочих вещей… Если какой-никакой комфорт Анжеле и Агнешеке удалось обеспечить (скромный дом владельца лесопилки благодаря княжеским деньгам и мастерам преобразился как по волшебству), то как быть с обществом и развлечениями? Здесь уже никакие компромиссы были недопустимы. Успех всего нашего дела зависел от максимальной внезапности. А женская болтливость не зря стала предметом анекдотов.