Наследники Че Гевары - Андрей Манчук

В горных лесах Механсана, среди вековых ильмов и древовидных лиан, по которым снуют бурундуки, спрятаны пагоды буддистского монастыря Бохен — одного из немногих, уцелевших после американских бомбардировок. Мы посетили его почти случайно после поездки в подземный Дворец подарков. Сын протестантского священника Ким Ир Сен не питал симпатий ни к одной из местных религий, а идеология Чучхе с завидной последовательностью отстаивает принципы научного атеизма. Тем не менее, власти КНДР признают заслуги буддистов, отличившихся в партизанской борьбе против японской оккупации. Монастырь в Механсане, ко всему прочему, являлся центром средневековых антифеодальных восстаний, о чем подробно рассказывают его нынешние обитатели. По иронии судьбы, существование в изолированной стране уберегло этот культ от коммерциализации и туристического бизнеса, сохранив аутентичные традиции, в поисках которых приезжают сюда буддисты из Южной Кореи и других азиатских стран. Скульптуры демонов судьбы, попирающих бессильного человека, должны очень напоминать им порядки своего «свободного» мира.

Буддистский монах из Механсана оказался единственным взрослым корейцем, грудь которого не украшал обязательный значок с Ким Ир Сеном. «Его просто не видно. Он под монашеским облачением», — тут же прояснил нам этот казус переводчик.

Кроме паломников, в горных лесах можно наблюдать корейских туристов с солдатскими рюкзачками, гуляющих по всевозможным «тропам здоровья». Они как две капли воды напомнили нам советских «таежных романтиков» семидесятых годов — самим внешним видом и характерными песнями под гитару, у аккуратно разложенных на полянах кострищ.

В праздновании «Дня солнца» — главного праздника КНДР — не было заметно никаких мотивов буддистских церемоний. Он чем-то напоминал Первомай из эпохи восьмидесятых — солнечный весенний праздник, с концертами, гуляньями и народными демонстрациями в сторону Кымсусанского мавзолея. Вместо ожидаемого апофеоза милитаризма мы видели взлетающие в воздух красные шары, антивоенные плакаты и весело отдыхающих в парках корейцев. Ближе к вечеру нас привезли на главную площадь Северной Кореи — площадь имени Ким Ир Сена, уже знакомую нам благодаря самостоятельным пешим прогулкам. Над ней господствуют купола Народного дворца учебы — огромной и современной библиотеки — выполненные в традиционном корейском стиле. Это здание, такое нетипичное для главных площадей мировых столиц, спускается к площади каскадом гранитных трибун. Они выполняют здесь прежнюю функцию московского мавзолея. Напротив, за близкой рекой, возвышается огромная колонна Монумента Идей Чучхе. Немного левее видна фигура корейского партизана на фоне горы Пэкту — хорошо известная по снимкам с парадов и демонстраций на площади Ким Ир Сена. С другой ее стороны, прямо на домах, расположены огромные, написанные маслом портреты Ленина и Маркса. Они означают формальное признание социалистической традиции, с которой по-прежнему отождествляет себя корейский режим — важный идеологический «мессидж» в понимании северных корейцев. Портрет старшего Кима, флаг КНДР и огромные громкоговорители-«граммофоны» в стиле сороковых годов довершают собой неповторимый облик главной площади Народной Кореи.

Вечером, на исходе «Дня солнца», мы заняли места на трибунах пхеньянского «мавзолея». Здесь находилась только небольшая группа иностранных гостей «Апрельской весны». Корейцы исподволь показывали нам на небольшое окно в расположенной по соседству галерее. Утверждалось, что в ней может анонимно смотреть за действом руководитель Ким Чен Ир. Мы знали, что сейчас должен состояться «народный парад», о котором еще раньше говорили мои бывавшие в Корее спутники, но плохо представляли себе, что именно нам придется увидеть.

Темнело, над площадью Ким Ир Сена уже горел факел заречной колонны, а мягкие лучи прожекторов гладили ее зачищенную до блеска поверхность. Внезапно со всех четырех сторон сюда устремились десятки тысяч нарядно одетых людей. Это было похоже на цветную приливную волну, которая заливала площадь, огибая здания, клумбы с флагами, и растекаясь широкими рукавами. Через минуту на площади выстроилось сорок тысяч корейцев — женщины в ярких костюмах, мужчины в белых рубашках при галстуках, в строгих брюках — в примерном соотношении три к одному. Их было ровно столько, чтобы заполнить собой все пространство площади. Заиграла приятная музыка, и эти люди начали танцевать — сплетаясь и расходясь, собираясь рядами, разбиваясь на пары и тройки, образовывая собой круги, звезды и сложные геометрические фигуры.

Сначала мы смотрели на это с трибуны, а после нам разрешили спуститься и выйти «в народ» — глубоко в танцующую толпу. Корейцы продолжали кружить свои замысловатые хороводы, не обращая никакого внимания на бродивших среди них иностранцев. Если мы подходили к ним слишком близко, они деликатно смещались в сторону, ни на секунду не прерываясь и не сбиваясь с ритма, похожие на единый разумный организм. Все это остро напомнило мне живой океан из лемовского «Соляриса». А еще — поле высокой, спелой пшеницы, которая подается перед идущим по нему человеком. Блуждая по этой ожившей, пришедшей в движение площади, я даже сбивался с ориентации, оглядываясь в поисках пагод Дворца учебы, подсвеченных в мрачный, зеленоватый цвет — в контраст к багровым огням Башни Чучхе. Пожалуй, это было одно из самых необычных впечатлений в нашей жизни.

Фотографируя, я всматривался в лица кореянок, румяно красневших перед объективом. Как нам потом говорили, на площадь собрали ударных работников и танцоров со всех хореографических секций Пхеньяна и других городов страны. Эти люди отдыхали, они дарили приятные ощущения — себе и нам, не впадая в низкопоклонство или казенный официоз. Самый приятный Майдан, который мне когда-либо приходилось видеть — особенно, на фоне наших традиционных пивных «праздников», с непрерывной рекламой спонсоров, пьяной давкой в толпе и послеконцертным мордобоем. Нам даже сложно представить себе такие человечные торжества.

Наутро мы собрались смотреть метрополитен Пхеньяна. Иностранцы могут свободно спуститься в его глубины — здешний сабвей считается одной из достопримечательностей столицы КНДР. Некоторые из нас уже успели побывать в метро, а один российский делегат проехал на нем буквально в это же утро. Поэтому мы были очень удивлены, когда корейские гиды вежливо попросили нас подождать с экскурсией,

Мы согласились, и чуть позже спускались вниз на эскалаторе, вместе с товарищами Паком и Чо. Тоннель уходил вниз на стометровую глубину. Он был чисто выбеленным, без какой-либо рекламы. Приятная музыка заменяла здесь московские радиообъявления об опасных «посторонних предметах». Таким было когда-то наше метро.

Корейцы показывали нам свои знаменитые станции. Среди них выделялись «Пухын» («Процветание») и «Енгван» («Слава») — настоящие подземные дворцы с прекрасными мозаиками и колоннадами в манере наших «Золотых ворот». Крупнейшая мозаичная панорама станции «Пухын» изображает Ким Ир Сена в окружении семисот ударников строительства метрополитена — можно не сомневаться, что их портреты переданы здесь достоверно, как на фотоснимке. Московское метро в его нынешнем состоянии явно несправедливо присвоило себе звание красивейшей подземки планеты. На платформах стояли газетные стенды со свежим номером «Нодон Синмун», в котором мы обнаружили свое очередное фото. Было видно, что пассажиры привыкли читать газеты в перерывах между поездами, которые прибывали на станцию в интервале трех минут. Эти метропоезда состоят из четырех длинных вагонов, двери в которых открываются не только автоматически, но и вручную — как в Европе. Местная подземка начинает работу в полшестого утра и заканчивает ее в десять вечера — в соответствии с образом жизни обитателей Пхеньяна. Метрополитеновские вагоны, изготовленные в Восточном Берлине, во времена ГДР, были вместительными и чистыми. Поезд шел мягко, без рывков. В салоне вагонов прикреплены небольшие портреты обеих Кимов.

Покидая очередную сияющую станцию, мы задержались на ступеньках и вдруг увидели, что на ней гаснет часть стеклянных светильников. Как оказалось, их зажигали специально для нашей экскурсии. Вся невинная показуха корейцев свелась к тому, чтобы позволить нам сделать более качественные фото в полностью освещенных залах. Они не знают, что на станциях Киева традиционно горит, в лучшем случае, третья часть наличных осветительных приборов. Остальные запущены до такой степени, что их не включают даже в честь визита какого-нибудь президента.

Поднимаясь наверх, мне думалось, что в этой стране почти невозможно скрыть правду — правду о том, чего стоят придуманные о ней мифы. Сидя на борту «тушки» в знакомом аэропорту, мы уже точно знали, что корейцы едят траву, а их летчики используют вместо приборов свет своих нагрудных значков. Вы не верите в это? Тогда вам наверняка стоит приоткрыть для себя жизнь Народной Кореи.