И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут на глаза ей попался синий сюртук комиссара, висевший на длинной вешалке в уголке около софы. Поразмыслив немного и поняв, что только там, если не у самого Обье, может быть нужный блокнотик, Катрин медленно направилась к вешалке. Едва не споткнувшись, она добралась до цели и вдруг услышала, как за тканью начались быстрые движения: Обье вылез из ванны и начал обтираться. Поняв, что у нее остались считанные минуты, Катрин обыскала сюртук и нашла искомый блокнотик во внутреннем кармане, прямо у сердца. «Он даже не вытаскивает его никогда, шалапай», – подумала Катрин и поскорее направилась к выходу. У выхода уже стояли надзиратели, однако тут Катрин вспомнила, что начала свою вылазку как раз тогда, когда оставалось не более десяти минут до смены караула. Это действие должно было отвлечь надзирателей от их прямой обязанности и дать возможность Катрин скрыться. Так оно и произошло. Когда третий надзиратель пришел на смену, все трое начали что-то бурно обсуждать, отойдя на несколько шагов в сторону. Катрин быстро выскользнула из шатра, воспользовавшись этим моментом. Один надзиратель заметил какое-то быстрое движение, но не успел как-то отреагировать на него. Катрин добежала до своего шатра и едва не потеряла сознание от волнения. Решив ключевую задачу – выкрав блокнотик комиссара – она была крайне близка к осуществлению цели – отъезду комиссара из цирка. Катрин не знала, однако, что сам комиссар, находясь в ванной, принял решение покинуть цирк в ближайшие трое суток.
Глава VIII
Утро следующего дня оказалось абсолютно не добрым ни для кого. Цирк не работал, словно парализованный, охране постоянно приходилось разворачивать недоумевавших жителей Шартра; прибывшего городского чиновника допустили до заместителя Жоржа Франка, который доходчиво объяснил, что в ближайшие несколько дней цирк еще не откроется. Завтрак прошел весьма спокойно, и Лорды цирка понадеялись, что градус недовольства у сотрудников уже снизился до минимального значения, и что уже завтра можно будет впускать посетителей, чтобы как можно скорее ликвидировать последствия бойни в «квартале» уродов, а также восполнить потери казны. Но не все так просто оказалось. Людям перед организованным выражением недовольства необходимо было набраться сил и энергии, потому они и проявили некоторую сдержанность с утра. Как только завтрак был завершен, более восьмиосот человек, будто сменив одну маску на другую, устремились к «золотому кварталу» и Большому шапито. Надзиратели успели перекрыть проходы к шатрам высшего руководства, однако это не остановило людей: они выкрикивали всякого рода лозунги, требования, обвинения. К открытому неповиновению переходить пока боялись.
Надзиратели каждые три-четыре минуты повторяли приказ Хозяина о том, чтобы все сотрудники возвратились к своим обязанностям и позволили цирку нормально функционировать, в ответ это получая обильную порцию гневного гула. Понимая, что простыми словами людей не переубедить, надзиратели перешли к особой тактике, которая была опробована еще прошлым вечером. Они выхватывали из толпы людей поодиночке и прилюдно их избивали, надеясь вернуть толпе овечий страх перед волками. Но никто не начинал бояться. Наоборот, из-за этого толпа стала еще свирепей и уверенней. Жертвы надзирателей призывали людей не расходиться и продолжать добиваться выдвинутых требований. Один из схваченных, работник станции обслуживания циркового транспорта, в момент своего задержания успел прокричать запоминающиеся слова, вдохновившие многих безучастных присоединиться к стачке:
– Они могут отлавливать некоторых из нас, они могут избивать некоторых из нас, пытаясь напугать каждого из нас! Но нас не запугать, мы сами запугаем их! Мы уже запугали их, они боятся нас!
На данном этапе были и те сотрудники, кто искренне поддерживал Сеньера и пытался образумить стачечников. К ним относились не только члены семьи Тротман, но и вообще все музыканты, большинство медработников (хотя потихоньку их обрабатывал Моррейн), руководители «кварталов», боявшиеся потерять нагретые сиденья и большие шатры, а также сотрудники, имевшие большие оклады, например, работники кассы или непосредственно приближенные к Хозяину – лакеи, повара, врачи. Сам Хозяин был убежден, что и Моррейн ему абсолютно предан, и семья Лорнау, и другие фактические лидеры протеста.
Стачечники яросто окрикивали и освистывали штрейкбрехеров, направленных Клодом к Большому шапито и оцеплению. Пока что в умах обеих сторон царило непонимание действий друг друга, и пока что они не могли и не хотели думать по-другому. В особенности это касается тех сторонников Сеньера, что стояли наверху, а не простых работников, обычных членов пищевой цепи. Крокодилы и удавы всегда охотнее поддержат сородича, нежели антилопу или зайчика. И хоть в тех широтах ни удавы, ни крокодилы не водятся, сравнение это вполне удачное. Только вот сама природа, само устройство пищевой цепи устроены таким образом, что в отсутствие рядом антилоп и зайчиков крокодилы и питоны начнут жрать друг друга, лишь бы выжить, не заботясь о последствиях. Здесь следует отдать должное Жоржу Франку, который думал прагматично и здраво, ставя под сомнение многие решения Хозяина и нередко их не выполняя. Требовалось найти какое-то решение, причем быстро. Но большую обеспокоенность у него вызывала не только еле контролируемая (но пока еще находящаяся под некоторым контролем) стачка, но и нахождение в цирке комиссара Обье. Франк боялся, что комиссар скоро начнет задавать вопросы и создаст тем самым еще больше проблем.
Однако, к большому счастью для Франка (пусть он об этом не ведал), комиссар даже не обращал внимания на то, что происходило сейчас в сердце цирка. Его заботила судьба миниатютного блокнотика, исчезнувшего вчерашним вечером. Всю ночь он безуспешно обыскивал свой шатер, надеясь, что просто где-то бросил и забыл, но к утру, когда в шатре все было перевернуто вверх дном, Обье убедился, что блокнотик кто-то выкрал. И тогда он, невероятно взбешенный, нервничая и обращая