Бегущая зебра - Александр Лекаренко

— И что? — жадно спросила Юлия.

— Ничего, — полковник пожал плечами. — Я еще дней десять поболтался в Бенаресе и Дели, после чего отправился домой.

— И все? — разочарованно спросила Юлия, — и у вас нет никаких объяснений, если вы только не придумали всю эту историю, чтобы повеселить нас?

— Я мог бы придумать и объяснение повеселее, чтобы повеселить вас, — усмехнулся полковник, — но те, кому я уже рассказывал эту историю, объясняют ее тем, что я обкурился коноплей. Возможно, они и правы.

— Они правы, вне всякого сомнения, — засыпая, заявил только что проснувшийся Жоржик.

— Время — очень странная вещь, — сказал полковник, задумчиво глядя на него. — Никогда точно не знаешь, который час.

Дзэнский звоночек покачивался в зеленых ветвях, заливая их голубоватым светом, кто делает деревья зелеными? Кто ждет тебя за закрытыми веками глаз? Никто не пишет полковнику, Полина летит через Вселенную, Нелли смотрит на камешек. О, как гудят в ночи оборванные провода!

Глава 30

Жоржик теперь стал все больше времени проводить в состоянии частичного присутствия, он поздно просыпался и часто клевал носом среди дня, возможно, на него влияла жара, а может быть, ему просто нравилось пребывать в трещине между мирами. Он все еще спал, и Грета, лежащая поперек его ног, еще не проснулась пописать, когда Вальтро и Юлия ушли на речку. Вдоволь наплававшись, они вышли на берег, с наслаждением вдыхая свежий речной воздух, и Юлия предложила:

— Давай сходим к полковнику?

— Давай, — согласилась Вальтро.

Полковник как будто ждал их, что так и было на самом деле. Он наблюдал за их купанием в бинокль и, увидев их, идущими к его дому, принял меры — стол на балконе был уже накрыт для чая на троих, когда девушки вошли в дом.

— Вам так просто не отделаться, — сказала Юлия, — вы вчера зацепили нас своей историей, мы требуем продолжения с объяснением.

— Меня постигла судьба Шехерезады? — полковник вопросительно поднял брови, разливая чай.

— Вы уже пережили одну ночь, — усмехнулась Вальтро.

— И мне выпало счастье войти в это утро, перевернув страницу «Декамерона», — подвел итог полковник. — Ладно. Но чтобы вникнуть в суть дела, нам придется забыть про чудеса Востока. Потому что истина отмеряется нам нашей мерой, если индийский мудрец пожелает открыть рот в вашем присутствии, вы услышите бред сумасшедшего, — полковник откинулся на спинку кресла с чашкой чаю в руках. — Вы попадаете в Индию, как бацилла в организм, и с такими же последствиями для вашего понимания. Я болтался там достаточно долго и не нашел ничего, кроме грязи, нищеты и наркоты. Но, вернувшись домой, я нашел в Лондоне ученого брахмана и поговорил с ним, — полковник усмехнулся. — Все ученые индусы в Британии — это воры, торгующие индийской мудростью, равно как и британцы, расфасовавшие ее по полкам Библиотеки Британского Музея, как по прилавкам супермаркета. Парадокс состоит в том, что, не будучи украденной, расфасованной, пастеризованной и снабженной ярлыками, эта мудрость не усваивается нашими европейскими мозгами и сворачивает мозги тем, кто пытается употреблять ее в натуральном виде. Я заплатил лондонскому брахману 50 фунтов за вырезку из священной коровы, и он рассказал мне о Сети Индры. — Полковник замолчал, намазывая на галету клубничный джем.

— Он дал вам объяснение? — нетерпеливо спросила Юлия.

— А вот сейчас мы посмотрим, как вы сможете увязать мое приключение с его рассказом, — сказал полковник. — Вся Вселенная уловлена в Сеть Индры, вертикальные нити которой, — это время, а горизонтальные, — пространство. В каждом узле Сети находится алмазная бусина одиночного существования. Поверхность каждой бусины отражает каждую другую бусину всей Сети и каждое отражение каждого отражения каждой другой бусины в каждой отдельной бусине, повторяющиеся до бесконечности. — Полковник поднял брови и посмотрел сначала на Юлию, потом на Вальтро.

— А как вы сами это увязали? — спросила Юлия.

— С приключением — никак, — усмехнулся полковник, — но я вспомнил время, когда протирал штаны в пространстве университетских аудиторий и увязал эту Сеть с физико-математической моделью, сформулированной Нильсом Бором еще в 1928-м году и известной в физике, как «Копенгагенская Интерпретация». Эта модель интерпретирует физико-математические процессы, как описывающие субъективные процессы, необходимые для описания объективной реальности. Другими словами, она отменяет объективную реальность, как несуществующую вне наблюдателя.

— Ничего себе, — сказала Вальтро.

— Это не самое смешное, — усмехнулся полковник, — с учетом или без учета этой модели, в 1935-м году появилась теоретическая модель Эйнштейна-Розена-Подольского, известная, как ЭРП или ПКН, — Принцип Квантовой Неразделимости, согласно которому каждая частица в любой точке пространства оказывает влияние на все остальные частицы, то есть находится с ними в мгновенном взаимодействии. Другими словами, все и всегда находится в здесь и сейчас, в данном и неизменном виде.

— Где? — спросила Юлия.

— Учитывая октавный характер периодической системы элементов, которую вы учили в школе, — сказал полковник, — и октавную классификацию кварков, которую мне таки вдолбили в университете, я бы сравнил Вселенную с шахматной доской, размером 8 на 8, где все ходы пребывают в потенциальности.

— И кто играет в эти игры? — спросила Юлия.

— Как говаривал старина Эйнштейн, — усмехнулся полковник, — «Господь Бог не играет в кости». Но могу сообщить, что Нобелевский лауреат Вернер Гейзенберг сформулировал физико-математическую модель Вселенной, как результата человеческо-квантового взаимодействия. В соответствии с этой моделью, до проведения измерений человеком квантовые явления существуют потенциально, а после проведения таких измерений — реально. Гейзенберг утверждал, что «странность» — это характеристика потенциальности, там время течет в обратном направлении, и там не применим ни один из обычных законов физики. А в 1964-м году появилась, подтвержденная серией экспериментов так называемая «теорема Белла», из которой следует, что пространство и время не имеют существования, отдельного от наших органов чувств. Ну, не смешно ли это?

— Что в этом смешного? — удивилась Вальтро.

— То, что, располагая такой суммой фактов уже более полувека и молясь на Эйнштейна, Гейзенберга, Белла и Нильса Бора, люди продолжают верить в нерушимую, «отдельную» реальность. Это очень по-христиански — молиться на Христа с его заповедями и жить так, как будто этих заповедей не существует. Эти люди живут в мире снов и средневекового мракобесия и при этом третируют опыт, вроде моего, как «психоз обдолбавшегося болвана».

— Но как вы сами объясняете этот опыт? — спросила Юлия.

— Никак, — полковник пожал плечами, — я не так умен, как Эйнштейн, Гейзенберг, Белл и Бор. Я постарался, как смог, увязать этот опыт с Сетью Индры, которая очень напоминает мне квантовую физику, вот и все. Я вполне допускаю, что вы умнее меня и сможете лучше воспользоваться знаниями, которые у вас не было возможности получить. С этой целью могу сообщить вам, что существует математическая модель Уилера, Эверетта и Грэхема, из которой следует, что более десяти в сотой степени вселенных существуют одновременно в разных измерениях, но в одном месте, другими словами, все, что может произойти, действительно происходит сразу, везде, но с некоторыми флуктуациями, каждая из которых влияет на все остальные.

— Этому не учат в школе, — заметила Вальтро.

— Не учат, — кивнул полковник. — Наверное, те, кто организовывает для вас эти школы, очень хотят, чтобы вы жили в той реальности, которую организовывают для вас они. Что они будут делать со своими школами, своими фабриками, своими армиями и своей политикой, — полковник рассмеялся, — если вы от них сбежите?

Глава 31

— Почему ты не рассказала ему о своем путешествии? — спросила Вальтро, когда они шли домой.

— Что рассказать? — Юлия пожала плечами. — Его приключение выглядит, как сказка, независимо от того, веришь ты в него или не веришь. Оно имеет фабулу, которую можно пересказать и можно выслушать. А что могу рассказать я? Там же ничего не было, кроме страха и боли, — несколько шагов они прошли молча, — но даже боль я почти не помню. Если бы я запомнила всю ту боль, то не смогла бы после этого жить.

— Никто из нас не смог бы жить, — Вальтро печально усмехнулась, — если бы помнил всю боль, которую испытал.

— Такая забывчивость позволяет нам жить, — кивнула Юлия, — и превращает нас в дебильных детей, которые обжигаются об огонь снова и снова. Мы дорого платим — дебильностью — за свою дебильную жизнь.

— А как поумнеть? — усмехнулась Вальтро.