Неволя - Виктор Кудинов

Михаил так и ахнул:

- Неужто князь Митя пожаловал?

- Там три каких-то отрока. И митрополит Алексей. Да сдается мне, что собираются оне отъезжать.

- Царица Владычица! - воскликнул Михаил и схватился за грудь: от этого известия у него зашлось сердце, какой-то ком подкатил к горлу, мешая дышать, в глазах сверкнули предательские слезы. - Уезжать? Были тут, а мы и не ведали о них?

- Выходит, так, - подтвердил Костка, беспомощно разводя руками и моргая реденькими ресницами.

Михаил скоро оседлал коня, вскочил на него и прямо со двора пустил его в галоп. Пролетев всю улицу, он вынужден был остановить вороного: поперек его пути из боковой улочки медленно двигался караван - верблюд за верблюдом, осел за ослом, груженные объемистыми поклажами, шли и шли, сопровождаемые людьми в халатах и чалмах, позванивали колокольчики на шеях верблюдов, стучали копыта по твердой утоптанной земле.

Спешившись, Ознобишин взял своего коня под уздцы. Эта непредвиденная остановка заставила его нервничать и кусать от нетерпения губы. Костка нагнал его, и Михаил, не поворачивая головы, сказал с обидой в голосе:

- Как же так, Костка? Оне, почитай, не одну седмицу пробыли в Сарае, а мы только проведали об этом.

- Кто же знал?!

- Надо знать! Такое не кажный год случается.

Караван прошел, но все равно по многолюдным узким улочкам ехать быстро было нельзя, и они поплелись шагом. К досаде Михаила, они потратили немало времени, прежде чем достигли русского подворья.

У распахнутых настежь высоких двустворчатых ворот усадьбы сарайского владыки, располагающейся неподалеку от одноглавой деревянной церкви, было необычайно многолюдно.

Михаил и Костка приблизились к толпе. Тем временем со двора на улицу по двое, по трое выезжали всадники: скромно одетые бояре, воины в кольчугах и шеломах.

Показалась крытая телега на больших колесах, влекомая высоким сильным рысаком. На рысаке сидел молодой монашек в черной рясе и высоком колпаке. На телеге под тентом - седой старец, митрополит Алексей, который медленно сухой рукой, высунувшейся по локоть из широкого рукава, осенял всех провожающих крестным знамением.

С правой стороны телеги верхами на гнедых ехали два отрока, а с левой - на сером в яблоках - отрок постарше, в маленькой темно-зеленой бархатной шапочке, отороченной куньим мехом, и в синем дорожном плаще, спадающем тяжелыми складками на круп коня и скрывающем все тело мальчика.

- Князь Митя! - указал рукой Михаил.

- Который?

- Тот, что на сером! Господи, вырос-то как!

При виде юного князя Михаил пришел в неожиданное волнение.

Костка стал дергать Михаила за рукав халата.

- А те-то... те-то кто?

- Самый меньшой-то, видимо, брат ево родной, Ваня. А тот, повыше, светленький - двоюродный. Князь Володимир.

- Гляди-ка, какие все строгие, - подивился Костка на княжат. Недовольные чем-то.

- А чему им довольными быти? Авось не у себя находятся, а в волчьем логове, - отозвался Михаил и дернул за уздечку. Конь пошел живее по краю дороги, вблизи московских людей.

Михаил не спускал своего взора с головы князя Дмитрия, шептал: "Господи, вот и довелось свидеться. Не ждал, не гадал. Княжич ты мой дорогой!"

Ознобишин приметил, что плотный кряжистый всадник с курчавой короткой бородой внимательно наблюдает за ним. Михаил, прищурившись от бившего в глаза солнца, тоже вгляделся в широкое лицо воина и признал его - то был храбрый воевода московского князя Петр Мещеряков. И Михаил, и Мещеряков одновременно улыбнулись и направили своих коней навстречу друг другу.

- Здоров будь, Михайла!

- И ты, Петро, будь здоров!

- А я слыхивал - ты пропал.

- Пропал, да нашелся.

- Дай Бог! А здеся что?

- Неволю мыкаю.

- На тя глянешь - не скажешь, что в неволе.

- Так это для кого как.

- Тоже верно, - отозвался воевода и спросил: - У кого же ты?

- У Нагатай-бека. Мож, слыхал? Векилем.

- Постой, постой. Уж не тот ли Нагатай, что на Москве бывал?

- Он самый.

- Ну, брат, тебе повезло.

- Повезло петуху, что в похлебку не попал, да коршун заклевал.

- А что - бек не пущает тя домой?

Этот вопрос Михаил пропустил мимо ушей, его интересовало совсем другое.

- Ты скажи мне, Петро, как там мои... жена, мальчонка. Видал ли?

- Жена твоя жива-здорова. Не беспокойся. Видел её как-то на торгу. Ладная у тебя бабонька. И мальчонка твой растет. Бойкий такой. Так что торопись! - И воевода, засмеявшись, шутя погрозил пальцем.

Услышав его смех, князь Дмитрий оборотился и, глянув в их сторону, нахмурил бровки, полные свежие губы его были упрямо сжаты, а глаза как-то быстро оглядели Ознобишина. Княжич увидел рядом с Мещеряковым смуглолицего худощавого мужчину, по облику вроде русского, но одетого в татарскую одежду, и, не приметив в нем ничего любопытного, отвернулся и заговорил с митрополитом. А Михаил подумал: "Не признал... где ему... махонький был... ничего не помнит".

А воевода, наклонясь к уху Михаила, заговорил приглушенным голосом:

- Что-то у вас тут, Михайла, нехорошо, неспокойно. Намедни мне один верный человек на базаре сказывал, что между мурзами большая вражда идет из-за ханов. Быть крови великой! Чуешь?

- Как не чуять! Чуем. Шатается Орда. Скудеет.

Воевода Мещеряков со строгим вниманием поглядел в лицо Михаила.

- Это хорошо, что ты такой глазастый. Ты, брат, примечай, смотри, слушай... Как что - весточку дал бы. На Москве, брат, теперича другой человек стал, не пужливый. И воеводы славные есть, и воины храбрые. Нам бы знать, что у них деется, чтобы врасплох не застали. Уразумел?

- Уразумел. Беречься надобно. Как не беречься. С ними, супостатами, ухо востро держи, не плошай!

- Вот и я о том. Давай, брат Михайла, землячкам своим помогай как можешь... А мы о женке твоей да о мальчонке попечемся, в обиду не дадим. А там, глядишь, и из неволи поможем выбраться. Московские бояре своих слуг и друзей в беде не оставляют.

- Что женке да мальчонке моему подмогнете, за то низкий поклон и моя верная служба, - Михаил прижал руку к сердцу, - а что ежели выкупа, то погодить надобно. Сам попытаюсь. Есть такая надежа. А ежели неудача, тогды буду бить челом князю Московскому и вам, славным боярам московским.

Мещеряков широко улыбнулся и, дружески шлепнув Михаила по плечу тяжелой своей десницей, сказал:

- Бывай здоров, Михайла. Крепись, брат!

- И вы тож крепитесь и мужайте, добрые московские люди! - сказал Михаил и поклонился низко, по-русски, не слезая с коня. - А о том, что проведаю, на Москву дам знать. Как договорились.

На том и расстались.

Возвратившись в усадьбу, Михаил закрылся с Косткой в своей каморке. Он все ещё находился под впечатлением встречи с московскими людьми, и страстное желание оказаться вновь на Руси, в Москве, пробудилось в нем со жгучей силой. Он постоянно слышал в своих ушах насмешливый голос Мещерякова: "Ладная у тебя бабонька... и мальчонка твой растет... бойкий такой". И думал: "Значит, все-таки мальчик, мальчик... Золото мое, Настасья!" Он расхаживал по своей маленькой келье в распахнутом халате, громко вздыхал и потирал голую грудь, а Костка сидел у самой двери, на ковре, на поджатых ногах, и молча следил за Михаилом блестящими влажными глазами.

Успокоившись, Михаил остановился перед своим товарищем, спросил:

- Видел теперя Митю?

- Добрый отрок! - похвалил тот, растянув в улыбке беззубый рот.

- То-то! Дай ему возрасти! Мужем стать. Тогда он свое скажет. Попомни мое слово. Скажет! - Он снова потер грудь. - Сердце что-то давит. Дышать чижело.

- А ты молочка бы попил. Глядишь, и полегчает.

- Эх, что там молоко, Костка! На Русь нам надобно! Домой!

Как оказалось впоследствии, московские люди спешили не напрасно. Скоро в Орде произошла новая "замятня" - Тимур-ходжа убил своего отца и сам стал властвовать. Что тут сделалось! Стражники с палачами бродили по улицам, врывались в усадьбы богатеев и, если кого захватывали дома, волокли во дворец, а при сопротивлении резали на месте, как ягнят. Крики, плач, вопли, проклятия. Народ в ужасе попрятался по домам, всадники заметались по городу из конца в конец. Базар, рынки, бани опустели, все строительные и хозяйственные работы прекратились, ибо перепуганные работники разбежались кто куда. Отдельные вооруженные отряды мусульман под предводительством непокорных мурз нападали на такие же отряды. То в одном, то в другом местечке происходили яростные схватки, сопровождавшиеся погромами и пожарами. Сгорела мечеть, две общественные бани, погорели торговые лавки. Русские и армянские купцы дочиста были ограблены. Князь Константин Ростовский со своими людьми был раздет донага и крепко побит, так что едва жив, пеший, бежал из Сарая. Князь Дмитрий Константинович Суздальский отсиделся на дворе сарайского владыки, а его брат Андрей по выезде из города был встречен конным отрядом мусульман, но, проявив храбрость и дерзость, пробился сквозь них, ушел цел и невредим в русские пределы.