За кулисами тайных событий - Василий Ставицкий

(Гимназического курса иностранных языков и занятий живописью хватило ей, при ее врожденной талантливости на всю жизнь. Сколько раз свободное владение двумя языками и умение рисовать спасали ее буквально от голодной смерти в лютые дни!)

…И первая любовь пришла в свою пору — в ослепительные восемнадцать, и это было как сбывшаяся сказка. Он, избранник, — умница, красавец; силе их взаимного чувства завидуют — Господи, о чем еще можно мечтать!

Как на крыльях перелетает она к мужу в Гельсингфорс, тогдашнюю главную базу Балтийского флота. Муж, Сергей Николаевич Тимирев, в прошлом помощник старшего офицера броненосца «Цесаревич» и старший офицер императорской яхты «Штандарт», герой Порт-Артура, награжденный золотой саблей «За храбрость», талантливый моряк, теперь — флаг-капитан по распорядительной части при штабе командующего флотом. Известен каждому настоящему образованному моряку, и это — предмет ее особой гордости: ведь флот — слава России, а флотские офицеры — элита нации! Он нежен, чуток и предупредителен дома, безукоризнен в службе: все ее время заполнено теперь домом и хозяйством, ведению которых она отдается со страстью женщины любящей и любимой, и ожиданием его возвращений. И все так прекрасно: серебро белых ночей, бледное мерцание фонарей и запах цветов на набережной, и внезапное сильное биение сердца, когда в перебегающих всплесках беззвучных зарниц из-за горизонта появляются четкие и строгие силуэты боевых кораблей — в этом беззвучном небесном свете Он так невыразимо прекрасен! Жизнь счастливо наполнена до краев, вокруг новые люди, среди них так много натур глубоких, значительных, сильных — элита нации. И в самом деле, что еще нужно для простого человеческого счастья!

Но влюбленность постепенно и неотвратимо проходит. И она замечает вдруг, что в жизни не все складывается так, как мечталось. Это тревожит все чаще и чаще. Привыкшая мыслить самостоятельно, юная женщина ищет и находит причину. Сама сильный человек, она, тем не менее, хочет быть слабой, хочет быть просто рядом с Ним — это ведь так естественно! А ее медленно, но неотвязно угнетает пусть и влюбленная, и радостная, но настораживающая готовность Его нерассуждающе подчиняться!

А потом случается то, что рано или поздно и должно было произойти.

…У астрономов, говорят, существует теория притяжения звезд. Согласно этой теории звезды первой величины притягивают к себе из вселенной такие же звезды; сила их взаимного притяжения бывает так велика, что, сходясь, звезды сгорают в обоюдном огне. И все равно радостно идут навстречу друг другу, как будто самое главное для них — сгореть вот так, без остатка.

Первая встреча была мимолетной. «…Мимо нас стремительно прошел невысокий, широкоплечий офицер. Муж сказал мне: «Ты знаешь, кто это? Это Колчак-Полярный. Он недавно вернулся из северной экспедиции». У меня осталось только впечатление стремительной походки, энергичного шага».

Все случилось позже — в Гельсингфорсе. Уже шла первая мировая война.

«Нас пригласил товарищ мужа…, тоже порт-артурец. И Александр Васильевич Колчак был там, — читаем в воспоминаниях А. В. Тимиревой, написанных уже в 60-е годы и, к сожалению, не оконченных, — …Не заметить Александра Васильевича было нельзя — где бы он ни был, он всегда был центром. Он прекрасно рассказывал, и, о чем бы ни говорил — даже о прочитанной книге, — оставалось впечатление, что все это им пережито. Как-то вышло, что весь вечер мы провели рядом. Долгое время спустя я спросила его, что он обо мне подумал тогда, и он ответил: «Я подумал о Вас то же самое, что думаю сейчас».

Он входил — и все кругом делалось как праздник; как он любил это слово! А встречались мы не часто — он был флаг-офицером по оперативной части в штабе Эссена и лично принимал участие в операциях на море, потом, когда командовал минной дивизией, тем более. Он писал мне потом: «Когда я подходил к Гельсингфорсу и знал, что увижу Вас, — он казался мне лучшим городом в мире».

К весте я с маленьким сыном совсем переехала в Гельсингфорс и поселилась в той же квартире, где мы встретились в первый раз».

Тогда же в Гельсингфорс переехала и семья Колчака — жена Софья Федоровна и пятилетний сын.

«Летом мы жили на даче на острове Бренде под Гельсингфорсом, там же снимали дачу и Колчаки. На лето все моряки уходили в море, и виделись мы часто, и всегда это было интересно».

Чуть выше мы подчеркнули «долгое время спустя» и сделали это не зря.

Одно время по страницам самых разных публикаций, так или иначе затрагивавших личную жизнь и судьбы этих людей, гуляли домыслы настолько вольные, что вполне могли считаться оскорбительными. Не избежали искуса «мазнуть» этих людей и некоторые наши писатели, в частности, М. Тихомиров — в своем некогда нашумевшем романе «Генерал Лукач». Анна Васильевна была выведена в романе под фамилией Митерева, но дело не в этом. По «концепции» романиста это была ушлая бабенка без принципов, с ухватками хищницы, разбившая семью адмирала.

На самом деле все обстояло не так.

«Осенью мы как-то устроились на квартирах и продолжали часто видеться с Софьей Федоровной и редко с Александром Васильевичем, который тогда уже командовал минной дивизией, базировался в Ревеле (Таллин теперь) и бывал в Гельсингфорсе только наездами. Я была молодая и веселая тогда, знакомых было много, были люди, которые за мной ухаживали, и поведение Александра Васильевича не давало мне повода думать, что отношение его ко мне более глубоко, чем у других. Но запомнилась одна встреча. В Гельсингфорсе было затемнение — война. Город еле освещался синими лампочками. Шел дождь, и я шла по улице одна и думала о том, как тяжело все-таки на всех нас лежит война, что сын мой еще такой маленький и как страшно иметь еще ребенка — и вдруг увидела Александра Васильевича, шедшего мне навстречу. Мы поговорили минуты две, не больше; договорились, что вечером встретимся в компании друзей, и разошлись. И вдруг я отчетливо подумала: а вот с этим я ничего бы не боялась — и тут же: какие глупости могут прийти в голову! И все».

Так — случайные встречи — продолжалось два года: до лета девятьсот шестнадцатого. Чувства вызревали неподвластно воле двоих; воспитание не позволяло эмоциям захлестывать правила приличия, задевая такие тонкие и болезненные материи, как честь и достоинство.

Летом 1916 года А. В. Колчак, прославившийся минной войной на Балтике, получает назначение командующим Черноморским флотом. Только на проводах его в морском офицерском собрании в Ревеле, где собралось все морское общество — «его любили» — чувства прорвались в первый раз.

«Мне было тогда 23 года; я была замужем пять лет, у меня был двухлетний сын. Я видела А. В. редко, всегда на людях, я была дружна с его женой. Мне никогда не приходило в голову, что наши отношения могут измениться. И он уезжал надолго; было очень вероятно, что никогда мы не встретимся. Но весь последний год он был мне радостью, праздником. Я думаю, если бы меня разбудить ночью и спросить, чего я хочу, — я сразу бы ответила: видеть его. Я сказала ему, что люблю его. И он ответил: «Я не говорил Вам, что люблю Вас». — «Нет, это я говорю: я всегда хочу Вас видеть, всегда о Вас думаю, для меня такая радость видеть Вас, вот и выходит, что я люблю Вас». И он сказал: «Я Вас больше чем люблю».

…Нам и горько было, что мы расстаемся, и мы были счастливы, что сейчас вместе, — и ничего больше было не нужно. Но время было другое, и отношения между людьми другие — все это теперь может показаться странным и даже невероятным, но так оно и было, из песни слова не выкинешь».

Теперь счет времени идет от письма до письма.

Первое приходит (вернее, его вручает ей лично в руки матрос-черноморец, прибывший с какой-то оказией) недели три спустя после отъезда Колчака в Севастополь.

«Глубокоуважаемая Анна Васильевна», — начинается это письмо, и впервые за все время, пока длятся их отношения, адмирал заканчивает его такими словами: «…да хранит Вас Бог; Ваш А. Колчак».

Письма приходят часто — то с оказией вроде этого матроса, то через Генеральный морской штаб, где у адмирала много друзей. Он делится с ней всем: впечатлениями о Севастополе и размышлениями о состоянии флота, об охоте на кайзеровские крейсера и о минных постановках в Босфоре. И только в конце прорывается непривычное для этого жесткого человека: «Ваш». Она все понимает. Флот — не половина его жизни, флот — вся жизнь адмирала, в которой «Командующий Черноморским флотом» и «Ваш» разделить невозможно.

Писем было много.

Все они потом бесследно исчезли. То ли затерялись, то ли их уничтожили. Впрочем, кое-что зная о нравах не только наших архивов и помня о том, что люди везде люди, и сколько людей — столько и понятий того, что называется профессиональным долгом, почему бы не предположить, что где-то эти письма все же лежат — просто заваленные грудами других дел, до которых как-то все не доходят руки?…