Книга сияния - Френсис Шервуд

— Ты в моей власти, голем. Вставай.

Распростертый на песке, голем был больше любого из мужчин Юденштадта. Стоя он казался настоящим Голиафом. Раввин невольно отшатнулся, сопротивляясь побуждению убежать и спрятаться.

— Боже милостивый, что же я сотворил?!

Подобно ребенку, что учится ходить, великан попробовал переступить одной ногой, затем другой.

— Стой, стой, — приказал рабби, взволнованный и напуганный.

Голем поколебался, затем сделал еще шаг.

— Стой. Погоди. Не двигайся.

Ростом и сложением этот глиняный человек превосходил любого жителя земли, и определенно ни у одного человека не было таких могучих мускулов. Однако рабби Ливо напомнил себе, что при всей своей внушительности Йосель обладает весьма скудным разумом. По правде говоря, предполагалось, что голем просто будет выполнять самые простые команды. Подойди сюда. Иди туда. Делай это. Делай то. Кроме того, голем не должен был не только не испытывать никаких чувств, но даже не проявлять благодарности или удовлетворенности, что свойственно тупым животным. Йосель был вылеплен из глины с берегов реки Влтавы с одной и только одной целью — стоять на страже у ворот, патрулировать стены, защищать Юденштадт от вторжения, которое задумали недруги. Он был куклой, стражем, оплотом от ненавистного подъема близкой угрозы.

Однако рабби уже знал, что на самом деле искусственный человек может думать и чувствовать. Более того, поскольку его создание и рождение — акт чистой веры, выходящей за пределы разума, чудо из чудес, это существо обладало знаниями и восприятием разумного, образованного человека. А эмоции? Да сколько угодно. Не имело значения, что Йосель был нем. Вдохнув ему в рот слова, рабби, в сущности, заполнил пустые страницы в мозгу своего глиняного сына текстом своих собственных познаний и томлений. Или, быть может, эти человеческие атрибуты стали даром, пожалованным голему той непрошенной и зловредной сущностью, что так терпеливо парила над берегами реки?

Так или иначе, осчастливленный или проклятый, впечатляюще возвышаясь над своим создателем и отцом, Йосель последовал за ним в город. По пути он безмолвно дивился красоте мира — вонючим улицам и легко узнаваемым сифилитикам, прокаженным, трехлапому псу, изобилию нищих и проституткам, что даже рано поутру, после бурной ночи предлагают свои услуги.

— Боже мой, — говорили добрые жены своим мужьям, замечая приближение похожей на гору фигуры. — Что это? Мне не мерещится?

— Возможно, так сложены евреи, что приходят из Силезии.

— Племя гигантов? Да ведь он на десять голов выше раввина.

— Всего на три.

— Все равно. Ростом это чудище далеко за два метра.

— Да, человека здоровей я в жизни своей не видел.

— Эй, дети, бегите с улицы, как только его заприметите. Он может вас растоптать.

— Кто-то должен рассказать про него императору. Пусть стражники его свяжут и бросят в тюрьму.

— Может статься, это сам дьявол.

Решительно все очаровывало Йоселя. Завороженный, он жадно вдыхал своими большими ноздрями восхитительный запах реки, тухлятины и гнили. Кривозубые рыбаки на берегу Влтавы растягивали свои сети по шестам для починки, их товарищи уже оттолкнули от берега лодки, едва поднимая легкую рябь на зловонной, затхлой воде. Йосель с удовольствием обнял бы этих отважных проходчиков водных путей и приласкал бы бурых уток с бесперыми спинками, даже если бы их товарки отплатили ему щипками. Чудесный денек, прелестные птицы. Тощие куры на улицах осторожно ступали меж луж старой мочи и куч почерневшего снега, выискивая раздавленных жуков и личинок. Как они изящны! Ближе к Староместской площади из всевозможных обломков, связанных веревками, ставились рыночные лотки, а телеги, самодельные и изношенные, тащились из деревень с грудами изъеденной червями капусты, покрытого свежими ростками репчатого лука и репы, склизкой от подвальной плесени. Прекрасно, как прекрасно. Йосель с упоением вдыхал в себя запах черствого хлеба, дымящихся свиных кишок, многих слоев вымоченной в поту шерсти, кипящего на мыло и свечи жира, больных проституток, ночной воды. Ах, как же все это великолепно. Он жив. И город оживает.

Этим утром император встал из теплой постели своей любовницы Анны Марии, позавтракал похлебкой, густым рыбным бульоном, яйцами в мешочек и свежим белым хлебом. Вацлав был дома со своей женой, которая всего два дня тому назад родила прелестную девочку. Браге еще только-только влез в постель под бок к своей жене в своем доме близ Страговского монастыря. Через считанные минуты все его дети один за другим забрались к ним под одеяло и пристроились рядом. Кеплер, чья жена была истинной мегерой, подколодной змеей, фурией, гарпией, дикой кошкой о двух ногах, домой не пошел, хотя всю ночь наблюдал за звездами. Вместо этого он, как обычно, погрузился в хаос размышлений. Прошедшей ночью он увидел нечто весьма, весьма интересное. Марс, словно пьяный гуляка, зигзагами пятился по небу. Не объяснялся ли подобный феномен движением Земли, которая движется вокруг Солнца вдвое быстрее Марса? Или это была некая индивидуальная отличительная особенность самого Марса? Карел, старьевщик, восседал на своем стульчике, возвышаясь над верным Освальдом, который семенил по улице бодрей молодой кобылы по дороге на скачки. Церковные колокола, как обычно, трезвонили кто во что горазд. Городской глашатай кричал:

— Восемь, и все спокойно!

Они шли дальше, раввин впереди, Йосель за ним. Понемногу улицы стали такими узкими, что идти приходилось точно посередине дороги, чтобы Йосель не сшибал головой болтающиеся повсюду вывески. А в переулках надо было двигаться еще осторожнее, чтобы не задевать своими могучими плечами стены домов. Еще голему приходилось изо всех сил следить за своими ступнями, ибо ему не хотелось раздавить какого-нибудь мелкого зверька или причинить вред живому существу покрупнее.

Завернув за угол и пройдя в ворота Юденштадта, они услышали женский голос, напевающий немецкую народную песню, так звонко и чисто, употребляя к тому же вольное «du» взамен официального «sie». Йосель повернул голову — как, впрочем, и раввин, который тут же опустил глаза долу. Однако Йосель знал многое, но не все, что должно. И он продолжал глазеть, ибо на стуле у открытой двери, пытаясь поймать первые лучи утреннего солнца, сидела молодая женщина. Голова ее была не покрыта ни париком, ни платком, а желтые волосы коротко подстрижены, как у крестьянского мальчика. Подбородок женщина задрала повыше, зажмурилась, а солнце плавилось у нее на лице, стекая по голой шее.

— Рохель, — прошипел раввин, — покрой голову, женщина.

Жена сапожника быстро нырнула назад в темную комнату, но не раньше, чем Йосель успел увидеть ее глаза. Они оказались цвета свежевзрытой земли. И не раньше, чем Рохель успела отметить, что глаза Йоселя были цвета неба в дождливый день, серо-голубые, совсем как у раввина. И не раньше, чем взгляд Йоселя успел впитать ее личико — небольшое, узкое, как у лисы, с полными дерзкими губами. И не раньше, чем Рохель успела подивиться его гигантскому росту, и блестящим волосам, черным как смоль, его благородному носу и роскошному загару. На Щеках его огромного лица были две небольшие складочки, словно какая-то бабка в свое время там его ущипнула. Ямочки! Рохель просто не могла с собой совладать… нет… нет… ей нельзя было этого делать. Но власти над собственным ртом у нее больше не было, и вот Рохель уже улыбалась незнакомцу. Она подняла голову, глядя ему прямо в лицо. Йосель ощутил, как что-то пронзает ему пах, а затем исключительно острая боль поползла вниз по его бедрам.

— Идем, голем, — сказал раввин, хватая Йоселя за пальцы.

Вскоре они оказались у дома раввина. Йоселю пришлось низко наклониться, чтобы не стукнуться головой о притолоку.

— Перл, — позвал раввин из коридора.

Перл была в своем переднике и, как обычно, в косынке. Под боком у нее сидела внучка. В правой руке у жены раввина была ветошь для протирки.

— Йегуда, где ты так долго был?

Затем, приглядевшись к Йоселю, она резко умолкла. А девочка заплакала.

— Господи, Йегуда.

— Не бойся. Он еврей.

Тут раввин осекся и не на шутку задумался. Можно ли считать голема евреем? Если еврей создал некое существо, является ли оно само евреем? Раввин не мог сказать, что голем был его сыном.

— …Ну, вроде как еврей.

— А его мать? Кто она?

— У него нет матери. И отца тоже. Но он не причинит тебе вреда. Он будет приносить дрова, рубить их, качать воду, выполнять поручения, подметать и чистить за тебя дом. А самое главное, жена, он здесь, чтобы защитить дома наших людей. Он станет нашим ночным стражем. Он не может говорить, у него нет языка, да и понимает он не так уж много. Болван, Перл. Просто болван. Так что не тревожься о том, кто он такой.