Книга сияния - Френсис Шервуд

Ди тактично откашлялся.

— Ваше величество, прошу меня извинить, но нам с мастером Келли нужно посовещаться.

И оттащил Келли в угол. За окном пошел снег.

— Ушей у тебя уже нет. Теперь хочешь, чтобы тебе еще и руки отрезали? Постарайся ничего здесь не стырить, — прошипел он, сунув нос в рыжие кудри Келли. — Император хочет, чтобы мы сделали ему вечный двигатель.

— На таком скакуне он как пить дать запарится, — шепнул в ответ Келли.

— Нет, Эдвард. Ты будешь меня слушать? Он хочет двигаться в вечности.

— Я уже сказал, что это утомительно.

— Он имеет в виду… — Ди схватил Келли за руку, — что хочет жить вечно.

По сути, из них более сильным магом был именно Келли. Именно он обладал особым зрением и видел духов в выпуклом зеркале, а потому мог вглядываться в затуманенный магический кристалл. Именно его ангел-хранитель по имени Мадами вел исследования оккультного мира, ангелы Еноха были его ангелами.

У Вацлава адски ныли ноги. Камердинеру хотелось перенестись домой, в постель, и чтобы жена растирала его ноющие икры свиным жиром. Кроме того, ему не нравились все эти разговоры о сверхъестественном. После волков он больше всего ненавидел призраков. Проулки за костелом Девы Марии перед Тыном на Староместской площади были населены духами людей, безжалостно убитых там. Говорят, рабби Ливо мог вызывать библейских пророков. Самым его любимым был пророк Илия. Другие труженики сферы чудесного заставляли клубы дыма возникать прямо у тебя перед глазами, доставали шарфы из рукавов пальто, кроликов из шляп, совали себе в глотки мечи, дышали огнем. Однажды ночью, когда Вацлаву вздумалось пойти погулять, он наткнулся на ярко освещенный дом в Старе Месте. Дверь была открыта. Много народу сидело за длинным столом. К нему подошла женщина в мужской одежде и сказала: «Злата Прага». Может быть, то была ведьма, или сама нечестивая Лилит, первая жена Адама? Может быть, она искушала Вацлава, чтобы заставить расписаться в Книге?

Киракосу нужен был маленький глоток, только и всего, один маленький глоток. У императора хранились чудесные зерна, вполне обычные в турецких землях и кое-где в Венгрии, которые волшебным образом помогали от головной боли. А голова Киракоса буквально раскалывалась. Он, как императорский лекарь, мог бы попросить главного камергера отпереть хранилище пряностей, велеть кухарке растолочь зерна в порошок и сварить чудесную горячую чашу сказочного напитка. Кофе. Ах, кофе. Эликсир султанов.

Пришел дрессировщик, посадил Петаку на золотую цепочку и повел на утреннюю прогулку вокруг замка. Брюхо зверя было обмотано, чтобы не волочилось по полу.

— Смотри, — прошептал Келли, которого Ди по-прежнему припирал в углу. — Лев в корсете.

— Намекаешь, Эдвард, что император скормит тебя львам? — негромко, но язвительно предположил Ди. — Или опять городишь чепуху?

— Может, я и горожу чепуху, доктор Ди, но только чтобы отгородиться, потому что я сильно напуган. Золото идет из огня, серебро из воздуха, медь из воды, а мы суть прах. У нас есть сила убивать друг друга и, посредством одних лишь наших чресел, творить. Мы можем поместить семя… но будет ли оно жить вечно? Разве я тебе не говорил, что нам вообще не следует сюда ехать? Помнишь, как раз перед отъездом, в ту самую ночь, когда я получил предостережение от Мадами?

Прежде чем Келли был предоставлен «образ» Мадами в магическом кристалле, ему пришлось тринадцать дней поститься и лишь закатом поддерживать себя грибной похлебкой, за которой следовали семь головок турецкого мака, тщательно перемолотые и смешанные с медом и кардамоном. Таков был один из рецептов. Другой включал в себя семь унций перемолотых семян конопли, просеянных через сотканную девственницей ткань и тщательно размешанных в литре вина.

— Господа, надеюсь, вы уже готовы, — бесцеремонно произнес Рудольф. — Итак, эликсир бессмертия. Я бы хотел…

— Прошу прощения, ваше величество, — Ди повернулся к императору. — Нам кажется, мы не вправе брать на себя работу Господа.

Киракос выступил вперед.

— Если вы позволите мне говорить за вас, ваше величество…

Рудольф кивнул в знак согласия.

— Мы не призываем вас нарушать законы божьи, доктор Ди и мастер Келли. Не призываем вас к тому, что можно было бы счесть ересью или богохульством. Но безусловно, вам, доктор Ди, кому приходилось изготавливать навигационные инструменты, чертить карты, переводить Евклида на английский, пить воду, поднятую посредством водяного колеса. Вы осведомлены обо всех современных достижениях на свете.

Киракосу казалось, будто часы, что нестройно и весьма громко тикали, переместились прямо в его собственный череп. Проклятье, как долго тянется это утро, и как ему, Киракосу, нужна чашка кофе. Или хотя бы успокаивающий отвар, укрепляющий напиток, компресс на глаза и припарки на ноги, чтобы вытянуть из крови всю отраву. Слишком много вина было выпито вчера вечером.

— В самом деле, если вспомнить пушки и аркебузы, искусство Дюрера, Леонардо да Винчи, Рафаэля, а также то, что все это составило часть нашего мира за краткий период последнего столетия, вы яснее всех прочих должны понимать осмысленность наших поисков. Ведь Колумб не рухнул за край горизонта, не так ли? Разве до Магеллана мы знали о существовании других океанов? Наши познания ежедневно растут. Разве Господь определил для нас границы познания?

— Благодарю вас, доктор Киракос. Это был блестящий экскурс во всемирную историю. Но есть еще одно соображение… — Ди сделал паузу. — Может статься, речь идет вовсе не о желании и нежелании.

— Тогда о чем, если не о нежелании, доктор Ди?

— О невозможности.

Теперь легкие опасения начал испытывать Кеплер. Разговор свернул с тропы, отмеченной на карте. Движение планет можно обнаружить и предсказать, а дискуссия двигалась наподобие кометы. И астроном желал, чтобы наступила ночь. Или чтобы он оказался в своем кресле с тетрадью для записей на коленях. И сидел мирно и безмятежно.

— Невозможности? — император погрозил алхимику пальцем. — Вот что, доктор Ди. Порадует вас это или нет, но Божья воля суть наша воля, а наша воля суть Божья воля. Все соответствия объединяются персоной правителя.

— Как вы совершенно верно отметили, ваше достойнейшее величество, речь здесь идет о в высшей степени духовной миссии. Алхимик, который берется за подобную задачу, решает найти эликсир бессмертия. Либо посредством философского камня, либо посредством рецепта, уже имеющегося в некой книге, — как вы, судя по всему, полагаете, — либо посредством чего-то, что ему необходимо открыть в лаборатории. Но подобный искатель должен находиться в согласии с вселенной и быть исключительно чист сердцем. Увы, ваше величество, к несчастью, мы являемся британскими подданными и не принадлежим к вашей церкви.

— Подобные тонкости меня не интересуют, — сказал император. — Это ровным счетом ничего не значит.

— В таком случае, ваше величество… Здесь, в Праге, живет в высшей степени ученый еврей, рабби Ливо, которому известны сочетания букв ивритского алфавита и их числовых эквивалентов. Я слышал, что он способен сделать гомункула.

— Гомункула? Это еще что такое?

— Это крошечный человечек, выведенный в перегонном кубе и способный повиноваться приказам.

Вацлав взглянул на Майзеля. Майзель взглянул на Кеплера. А Кеплер выглянул в окно.

— Такой же крошечный, как Йепп? — император указал на карлика.

— Гораздо меньше, — ответил Ди.

— Этот раввин уже сделал большого человека, настоящего гиганта, — на днях, гуляя вдоль реки, Браге увидел голема.

— Маленький, большой, я сам по себе идеален. Мы здесь говорим о вечности, господа, а не о размерах. И моя личная лаборатория в Пороховой башне в вашем распоряжении.

— Какая любезность с вашей стороны, ваше величество, — глаза Ди за стеклами очков стали похожи на круглых аквариумных рыбок. — Однако важное предприятие подобной природы потребует очень многих лет.

— Семь месяцев — ваше магическое число. Семь ангелов, семь труб, двойной нуль и семерка.

Келли знал, что семерка является священным числом, составленным из четверки, как в четырех углах его комнаты, четырех ветрах, четырех стихиях, — и тройки, как в трех сыновьях из рассказа, троице, трех вопросах и Гермесе Трисмегисте, триждырожденном египетском маге, почитаемом всеми алхимиками. Семерка также была семью выборщиками, что избрали священного римского императора, семью холмами Рима, семью печатями, семью днями недели. Но лично для него, отныне и вовек, она должна была стать самым несчастливым числом.

— Семь месяцев, ваше величество? — выдохнул доктор Ди.

— Семь месяцев. А то, что вы состряпаете, мы опробуем на шестом месяце. Сперва на бабочках.

— На бабочках? Но ведь они живут лишь один день, ваше величество.