Андрогин - Владимир Ешкилев

Даже в этой позиции Констанца была прекрасна. Ее гибкий стан выгнулся дугой, а груди вызывающе напряглись и заострились, демонстрируя наблюдающему естеству Григория свое совершеннейшее строение. Вероятно, блудящее естество школяра не ударило в грязь лицом и доставило супруге банкира искомое удовольствие. Констанца тяжело и часто задышала. Лидия попыталась присоединиться к процессу, но хозяйка оттолкнула ее лицо.

Амурная бестия зашипела, но смирилась и вернулась к нижней позиции.

Внезапно Григорий ощутил нехватку воздуха. Голова закружилась, огни свечей поплыли перед его глазами. Он понял, что тело Констанцы вот-вот задушит его. Он взмолился Минерве, прося ее срочно вернуть его дух в тело, но не успел завершить языческое моление. Хищная тьма навалилась на него лесным медведем, сознание стало меркнуть.

Надоблачный хор грянул: «Ныне отпущаеши!»

«Зело нелепая приключилась кончина, как для особы духовного звания», – успел подумать Сковорода перед падением во влажную и горячую беспредельность.

Часть ІІ

Стадия Меркурия. Ехидна

Павел Петрович Вигилярный вновь шагал по черно-белой «шахматной» равнине. Теперь эта пустыня была холодной, а безжалостное солнце пряталось за ширмой белесого тумана. Он оглянулся вокруг, ища ротонду, где в прошлый раз беседовал с Маской. Но ее нигде не было. Он шагал, шагал, шагал. Ничего, кроме искусственной геометрической беспредельности. Тогда его охватил протест против окружающей бессмысленной простоты, и он решился на маленький бунт. Присел на холодные плиты и обратился к черно-белому Ничто: «Сами меня найдете».

Но никто его не искал. Из-за пределов сна грубо надвинулась чужая воля, и он проснулся, ощущая, что его тормошат за плечо.

– Просыпайся, брателло, – услышал сновидец голос Вигилярного-старшего. – Дело есть.

– А до утра это дело не подождет? – Павел едва разлепил веки, под которыми еще не погас серебристый свет иного мира.

– Нет, не подождет.

– Ну, говори.

– Где эти твои канделябры, хочу на них глянуть.

– Вон там стоят, – Павел показал на гардероб. – Смотри, изучай. Протрави кислотой. Потри пастой ГОИ. На зуб можешь попробовать.

– Ты их экспертам показывал?

– Нет. – Младший брат в темноте искал джемпер; ночью в долину Прута сполз горный холод. – А зачем мне их светить перед экспертами? Какого черта? Две барочные железки, на три свечки каждая. Гребаный восемнадцатый век. И ради чего я должен был кинуть в клюв экспертному дятлу еще пару сот евро? Чтобы услышать то, что и сам знаю?

– Понял тебя. Дрыхни дальше.

– Стоп, братан. Скажи-ка по правде, на фига это тебе в три часа ночи канделябры понадобились?

– Я же тебе уже сказал, хочу на них посмотреть, – Александр Петрович вынул канделябры из гардероба, закрыл за собой скрипучую дверь, вышел из комнаты.

– Ну, смотри, смотри, – проворчал Павел, надел джемпер и снова нырнул под одеяло.

«Зябко в этих хваленых Карпатах. Не стал бы я здесь жить. Ни за какие пряники», – решил он.

Нежданно, уже на грани нового сна, Павел Петрович услышал:

«Сами тебя найдем».

Александр Петрович спустился на первый этаж и открыл ту комнату, где когда-то собственными руками строгал, клеил, вырезал и покрывал лаком подарочные шкатулки. Большие и маленькие, с узорами и без, с латунными замочками, бархатной обивкой и цветными вставками. Теперь сувениры делали племянники Марии. И не в доме, а в арендованном цеху, где стояли большие станки и досушивались пахучие еловые доски.

Домашняя мастерская потихоньку покрывалась паутиной и пылью.

Вигилярный-старший установил канделябры на плите столярного станка, нашел среди инструментов лупу и принялся внимательно изучать поверхность подсвечников. Еще во время ужина опытным глазом мастера он заметил, что в одном из канделябров верхняя часть с «чашками» сместилась на четверть оборота относительно подставки. Он догадался, что канделябр собрали из отдельных элементов, способных вращаться вокруг вертикальной оси.

Александр Петрович почти сразу нашел то, чего не заметил (да и не мог заметить) его брат-гуманитарий. Тщательно зашлифованное, закрытое широким обжимным кольцом место винтового соединения там, где канделябр разветвлялся к трем свечным патронам. Он попытался открутить его среднюю колоннообразную часть, но невидимый фиксатор (крючок, шплинт, что-то более хитрое?) сопротивлялся его усилиям. Александр Петрович понял, что мастер, изготовивший канделябр, оснастил его так называемым «секретом» – механизмом, принцип действия которого способен раскрыть либо посвященный в тайну канделябра, либо другой мастер, не менее опытный, чем автор «секрета». Подобные механизмы «карпатский эсквайр» и сам устанавливал в шкатулки и секретеры по просьбе заказчика или просто по причине любви к сложной механике.

Поэтому он понимающе улыбнулся, обнаружив «секрет» – механическую шараду безымянного коллеги, жившего триста или более лет тому назад.

«И что ты здесь, парень, такого хитростного намутил? – мысленно вопросил он творца канделябров. – Ну, посмотрим, посмотрим…»

Александр Петрович принялся последовательно нажимать на различные элементы декора, но это не дало результата. Только после часа безуспешных попыток он заметил, что один из свечных патронов закреплен на своей «ветке» немного не так, как остальные. Соединение его с «веткой» не имело запирающего шплинта, а на обжимном кольце отсутствовала внутренняя резьба.

«Вот оно что, – сообразил он. – Патрон можно поворачивать как вентиль краника, но только при условии, что нейтрализован некий секретный фиксатор. Значит, нужно его, этот фиксатор, поискать».

Методический осмотр продолжился. Напрасно испробовав все возможные элементы в средней части, Александр Петрович пригляделся к массивной основе подставки. И наконец увидел то, что искал. Крошечное, умело замаскированное литым декором и отодвигающейся пластиной, отверстие для ключика.

Покопавшись в ящиках, он нашел отмычки для шкатулочных замков. Спустя четверть часа хитрый замок капитулировал. Александр Петрович покрутил свечной патрон и канделябр распался на две части. Это произошло так неожиданно, что «карпатский эсквайр» не успел удержать основу. Верхняя часть осталась у него в руках, а тяжелая подставка, в полном соответствии с «законом бутерброда», упала на босую ногу. Вигилярный-старший не удержался от громкого проклятия.

Немедленно прибежала Мария.

– Все хорошо, – успокоил жену Александр Петрович. – Я тут экспериментирую, маленько ногу ушиб.

– Не с добром к нам Павел приехал, – мрачно вздохнула Мария. – Смотри, муж, затянет он тебя в дерьмо.

– Я как-нибудь сам разберусь. Не мальчик уже, не учи. Иди спать.

– Разберись, разберись, – пробормотала Мария, уходя к себе наверх. – Чтобы только другой кто с этим всем разбираться не начал.

Когда за женой закрылась дверь, Александр Петрович поднял подставку с пола. Как он и предвидел, ее оснастили тайником. Из тайника он достал скрученный в трубку лист плотной бумаги или пергамента. Развернул. На листе просматривался выцветший рисунок: человекоподобное существо с двумя головами, похожими на головы барочных купидонов. Рисунок был окружен зловещего вида знаками и каллиграфическими надписями латынью. Тонкие витиеватые надписи почти не читались, а знаки «карпатский эсквайр» счел каббалистическими.

Несколько разочарованный находкой, Александр Петрович принялся за «секрет» второго канделябра. Его механизм оказался аналогичным первому. Со вторым пришлось повозиться немного дольше, так как отмычка сломалась, а ее обломок заблокировал доступ к замку. Но рукастый сын капитана справился и со вторым «секретом».

В тайнике Вигилярный-старший увидел еще один свернутый пергамент. Он был мелко-мелко исписан кириллическим «полууставом». И никаких рисунков или знаков.

– Что за хрень? – не понял «карпатский эсквайр». – Тут не по моей части. С этим без Павлуши не разобраться.

Пробуждение Григория было тяжелым и покаянным. Увидев над собой высокий потолок с вычурной лепниной, он долго не мог сообразить, где находится. Потом спохватился, сел и обнаружил себя в сырой комнате палаццо, принадлежавшем, как теперь ему было известно, жениху Клементины, любителю старинных книг по имени Асканио.

Судя по яркому солнечному свету, пробивавшемуся сквозь немытые стекла высокого окна, солнце уже давно прошло полуденную черту и склонялось к западному горизонту.

Рядом с сенником, на котором он неизвестно как оказался, стояла плетеная корзина с хлебом, сыром и ветчиной. Чуть дальше выстроилась шеренга бутылок рейнского. За нею лежало нечто угловатое, завернутое в плотную холстину и бережно перевязанное голубой шелковой лентой.