Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу - М. Забелло

— Теперь ты, отецъ, отдашь на мое мѣсто въ гимназію брата Васю, говоритъ Гордій, замѣтивъ тоску Васи.

— Да, да… робко говоритъ отецъ. — Ему пора начинать…

— Да, да! передразниваетъ отца мать. — Ты-бы сперва сказалъ, когда будутъ у насъ деньги? Тогда-бы и отдавалъ сыновей по гимназіямъ! Дочери — невѣсты, ходятъ хуже горничныхъ простыхъ чиновниковъ, а онъ, тоже чиновникъ, столоначальникъ вексельнаго стола, гроша за душой не имѣетъ, весь въ долгу, семья безъ хлѣба днюетъ!

Отецъ садится за столъ и начинаетъ писать подъ воркотню матери; сестры, надувшись, садятся за пяльцы, начинаютъ скоро шить и зло откусывать нитки; Гордій и Вася уходятъ въ садъ. Они забираются въ глухое, заросшее бурьяномъ, мѣсто.

— А что я безъ тебя буду дѣлать, Гордюша?… Всѣ меня будутъ обижать!.. Большіе голубые, прозрачные, какъ стекло, глаза Васи наливаются слезами. — Сестры будутъ обижать, мать будетъ бить, тебя не будетъ, — никто не заступится!.. Отецъ перестанетъ разсказывать, ты перестанешь учить меня и играть со мной… Мальчикъ рыдалъ, обнявши рученками другаго мальчика.

— А ты, Вася, учи наизусть книжки, чтобы не скучно было смирно сидѣть…. Будемъ вмѣстѣ просить отца, чтобы онъ и тебя отдалъ въ гимназію…. Ты тоже будешь хорошо учиться и тебя тоже примутъ на казенный счетъ. Мы будемъ рядомъ спать! Какія тамъ славныя постели!.. Только ты, Вася, тамъ не шали. Дома мамаша за шалости только бранитъ, за волосы выдеретъ, а тамъ розгами порютъ! Ой, ой, какъ больно! Меня еще не сѣкли, но я разъ видѣлъ… Скинутъ штаны, одинъ солдатъ держитъ за голову, другой за ноги, а третій со всего размаху бьетъ розгами! Сперва синія полоски остаются, а потомъ кровь идетъ! Сперва ученикъ кричитъ, а потомъ только стонетъ!.. А какъ потомъ ему бѣдному стыдно! Весь красный, два дня сидѣть не можетъ, въ глаза стыдится смотрѣть…. Я, Вася, умру, когда меня поведутъ сѣчь!.. Я въ гимназіи тихонькій, сижу ровно, все смотрю на доску, уроки учу крѣпко на крѣпко!.. Я никогда не бѣгаю, а все читаю книжки, меня и зовутъ долбешкой, кантонистомъ, сперва даже били, а теперь только смѣются…. Вотъ и ты, Вася, такъ: все читай, крѣпко учи уроки, смотри на доску и ровно сиди, — тебя и примутъ на казенный счетъ…. Намъ будетъ тогда весело, тогда и я не буду всегда одинъ….

— Мать не позволитъ отцу отдать меня въ гимназію! Отецъ мало носитъ денегъ, а въ гимназію нужно платить….

— А ты проси мать, и я буду просить. Скажемъ, что и тебя примутъ на казенный счетъ, тогда не нужно будетъ одѣвать и кормить тебя.

Такъ долго, долго лежатъ мальчики; но отъ житейскихъ разговоровъ они не вдаются въ поэзію, старшій не разсказываетъ младшему сказокъ, а, покончивъ разговоръ, принимается, въ томъ-же бурьянѣ и при братѣ Васѣ, учить уроки. Онъ учитъ новый завѣтъ, какъ Христосъ воскресилъ Лазаря, какъ Іуда продалъ Христа. Вася слушаетъ со вниманіемъ, лежа безъ движенія въ бурьянѣ; но его большіе глаза дѣлаются теперь еще большими, длинныя вѣки по цѣлымъ часамъ подняты и безъ движенія, бѣлая, блѣдная кожа на лицѣ еще блѣднѣе, рѣдкіе, мягкіе волосы ребенка разметались во всѣ стороны, и на его большомъ, высокомъ лбу выступили жилки, налитыя кровью.

— Хорошо-бы было, Гордюша, если-бы Іуда не продалъ Христа! Зачѣмъ Богъ не убилъ Іуду маленькимъ? спрашиваетъ Вася, когда Гордій, окончивъ одинъ урокъ, потягивается, прежде чѣмъ приняться за другой.

— Такъ самъ Богъ захотѣлъ. Помнишь, мы учили въ ветхомъ завѣтѣ, какъ Богъ, задолго до рожденія Христа, говорилъ пророкамъ, «что Христосъ умретъ и въ третій день воскреснетъ, какъ Іона во чревѣ кита былъ три дня и три ночи»….

Гордій опять принимается за урокъ, Вася лежитъ, какъ мертвый, блѣдный, съ едва замѣтнымъ признакомъ дыханія.

— А зачѣмъ Богъ захотѣлъ, чтобы Іуда продалъ Христа? Пусть-бы Христосъ жилъ. Онъ воскрешалъ-бы мертвыхъ, давалъ хлѣбъ бѣднымъ, исцѣлялъ больныхъ…. тихо, какъ въ бреду, говоритъ Вася.

— Христосъ своею кровію искупилъ грѣхъ Адама и Евы. Развѣ ты забылъ, какъ Адамъ и Ева преступили заповѣдь Божію, и Богъ изгналъ за это Адама и Еву изъ рая?! — Христосъ своею кровію искупилъ ихъ грѣхъ.

— А для чего Богъ не простилъ Еву? Вѣдь Богъ добрый… Зачѣмъ Богъ погубилъ Іуду?…

Гордій молчитъ. Ему, постоянно занятому, подобныя мысли не приходили въ голову, и онъ задумывается надъ вопросомъ брата. И какъ сосредоточенны лица обоихъ мальчиковъ! Сколько какой-то поэтической грусти въ широко-раскрытыхъ глазахъ Васи и сколько солиднаго напряженія, мысли серьезной, въ задумчиво-сосредоточенномъ взглядѣ Гордія!

— Я самъ не знаю, Вася, угрюмо отвѣчаетъ Гордій, какъ-бы недовольный тѣмъ, что не могъ надумать, отъ чего Богъ, прощающій грѣхи молящимся Ему, не простилъ Адаму и Евѣ ихъ перваго и единственнаго грѣха? Отъ чего Богъ, предназначивъ смерть Сыну, задолго до Его рожденія, выбралъ Іуду виновникомъ этой смерти?

— Надо спросить батюшку, отца Серапіона, когда онъ не будетъ сердитый…. Могутъ на экзаменѣ объ этомъ спросить.

— Спросимъ отца…. Онъ, Гордюша, знаетъ хорошо законъ Божій…. Онъ боится матери, — все молчитъ, а я слышалъ, какъ онъ ночью молился Богу: такъ долго и хорошо…. Ты такъ не умѣешь, Гордюша!

— Спросимъ отца. Пусть онъ и молиться поучитъ насъ, какъ самъ умѣетъ.

— Нѣтъ, не нужно…. Когда отецъ всталъ ночью молиться, онъ сперва потрогалъ меня, спросилъ: Вася, ты спишь?… Я притворился, что сплю…. Надо молиться, чтобы никто не видѣлъ….

Гордій опять принимается за урокъ…. Начинаетъ темнѣть. Куры съ крикомъ влетаютъ на верхушки деревъ и тамъ мостятся на ночь.

— Гордюша, куры любятъ холодъ? спрашиваетъ Вася, когда Гордій бросаетъ урокъ за темнотой.

— Нѣтъ, Вася. Куры зимой сами лѣзутъ въ кухню.

— А зачѣмъ куры ложатся спать такъ высоко? Вѣдь чѣмъ выше, тѣмъ холоднѣе.

Опять оба мальчика молчатъ и опять, послѣ долгаго молчанія, отвѣчаетъ Гордій, что нужно спросить объ этомъ учителя естественной исторіи, который тоже иногда бываетъ добрый.

Совсѣмъ темно. Мальчики встали и, на перегонки, бѣгутъ на верхъ сада, откуда видѣнъ соборъ и почти вся подгорная. Тамъ, обернувъ лица въ собору, мальчики становятся на колѣни, и Гордій говоритъ громко ту же молитву, что и у собора, съ добавленіемъ просьбы о прощеніи грѣховъ, какъ имъ, мальчикамъ, такъ и всей ихъ семьѣ, а равно и всѣмъ людямъ, а Вася, молча, кладетъ частые поклоны. По щекамъ обоихъ струятся обильныя слезы, а у Васи выступили на щекахъ красныя пятна: кровь отхлынула отъ успокоившейся молитвою головы ребенка, разлилась по всему тѣлу и пятнами выступила на его худенькихъ щекахъ.

Молитва кончена. Мальчики садятся и, какъ будто усталые, молча отдыхаютъ послѣ молитвы. А предъ ихъ глазами, въ окнахъ закрытыхъ мглою домиковъ подгорной, зажглись огни, — какъ ихъ много и какъ они разбросаны!.. А на синемъ, безоблачномъ небѣ свѣтятъ и мерцаютъ звѣзды, — какъ онѣ манятъ и приковываютъ глаза мальчиковъ!.. А кругомъ — тишина, тишина отдохновенія, сна природы, когда ухо не слышитъ, но душа чувствуетъ дыханіе спящей жизни…. Вотъ на соборной колокольнѣ тихо и мягко бьютъ часы: одинъ, два… восемь, и опять все тихо… Вотъ раздается робкое, слабое пѣніе соловья, но гдѣ-то застучала ѣдущая телѣга, и все опять смолкло… Вѣтеръ шелестнулъ деревьями, показались по небу звѣзды, безъ шума пролетѣла летучая мышь… Соловей запѣлъ громко, ему отвѣчаетъ другой, третій….

Мальчики встаютъ и тихо идутъ въ домикъ….

Гордій въ четвертомъ классѣ и уже другой годъ казеннокоштнымъ пансіонеромъ; Вася прямо принятъ приходящимъ ученикомъ во второй классъ. Они учатся отлично; но Вася часто ловитъ галокъ, по выраженію учителя географіи. Осень. Идетъ урокъ географіи, въ классѣ тишина. Вася знаетъ урокъ, сидитъ смирно, но онъ невнимателенъ, онъ не смотритъ на доску, на которой виситъ географическая карта и по которой учитель водитъ пальцемъ, показывая границы Африки. Вася позабылъ или не могъ слѣдовать совѣтамъ Гордія, устремлять глаза безъ смысла, но сдвинувъ брови, на учителя или на доску; поэтическая головка Васи въ это время занята солнечными часами, имъ самимъ придуманными, — и глаза его не смотрятъ на доску, а наблюдаютъ тѣнь на стѣнѣ отъ рамы окна. Тѣнь рамы замѣтно приближается къ черточкѣ карандаша на стѣнѣ.

— Сейчасъ тѣнь дойдетъ до черточки, думаетъ въ это время Вася, — и будетъ звонокъ…. Сегодня будетъ вкусный обѣдъ: отецъ вчера принесъ денегъ…. Онъ скоро выучитъ послѣ обѣда уроки, въ пять часовъ нарветъ въ саду сливъ и яблокъ и понесетъ ихъ Гордюшѣ въ гимназію…. Въ половинѣ шестаго у пансіонеровъ рекреація, — и онъ пойдетъ съ Гордюшей, на верхнюю галлерею, сперва походятъ тамъ, онъ скажетъ Гордюшѣ уроки, Гордюша поправитъ…. Потомъ они вмѣстѣ будутъ смотрѣть съ верхней галлереи, какъ бѣгаютъ на дворѣ и играютъ въ мячъ гимназисты…. Будутъ смотрѣть на горы, на орликовъ, что, какъ мертвые, распростерши крылья, висятъ въ воздухѣ….