Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу - М. Забелло

— Но Гордюша пойметъ, думалъ отецъ. Онъ у меня умный, онъ не похожъ на сестеръ. Онъ проститъ отца, если даже я виноватъ…. Рѣшимость придала старику бодрости, и онъ заговорилъ ровно, внятно:

— Ты часто слышалъ, Гордій, упрекъ матери, что такіе же чиновники, какъ и я, даже занимающіе мѣсто хуже моего, имѣютъ свои дома, дѣти ихъ ходятъ, какъ куколки, а у меня, кромѣ долговъ, ничего нѣтъ. Откуда чиновники все это берутъ? Жалованье у нихъ не болѣе моего, а у другихъ даже менѣе!.. Они берутъ взятки, надуваютъ просителей, тянутъ съ одной стороны и съ другой, противной, обѣщаютъ и той, и другой, а въ концѣ концовъ, сдѣлаютъ въ пользу того, кто имъ больше надавалъ. Они умѣютъ дѣлиться съ высшими, и потому дѣло бываетъ шито-да-крыто…. Они заглушили въ себѣ совѣсть, усвоили взятки, какъ жалованье казны, безъ чего немыслимо существованіе службы…. Я не могъ усвоить этого, я не бралъ взятокъ, меня къ тому не допускала вѣра въ Бога, стыдъ, честь…. Ты, сынишка, спросишь: откуда же ты, отецъ, приносилъ домой — рѣдко, правда, а все же приносилъ, по сто, по пятидесяти, по десяти и по пяти рублей? Правда, правда. Я приносилъ въ годъ разъ пять — шесть такія деньги, всего въ годъ рублей двѣсти — триста… Онѣ не валились мнѣ съ неба, мнѣ давали ихъ люди, но давали за мой трудъ, за то, что я работалъ, что я училъ просителей, какъ надо вести дѣло, что указывалъ статьи закона, на которыя имъ нужно опираться. Но я не бралъ денегъ за то, что или пускалъ ихъ дѣло въ ходъ, или держалъ дѣло подъ сукномъ, или подводилъ дѣло подъ подходящія статьи закона, но идущія въ разрѣзъ съ правдою дѣла…. Клянусь Господомъ Богомъ, совѣсть моя чиста! Я не обидѣлъ ни одного человѣка, не гнулъ закона въ одну сторону, какъ объ этомъ меня ни просили! какія деньги за это ни предлагали…. Но если ко мнѣ приходилъ проситель, разсказывалъ въ чемъ его дѣло, спрашивалъ какъ ему поступить, — я ему это разъяснялъ, и за это, только за это, получалъ благодарность…. Иногда просили меня написать прошеніе, и я, если видѣлъ, что трудно найти просителю сочинителя, по серьезности его дѣла, по запутанности законовъ объ его дѣлѣ,- я сочинялъ прошеніе…. Какую же я плату бралъ за свой трудъ? Я бралъ, что давали, я никогда не торговался, не говорилъ — мало, не просилъ больше…. Скажи же, мой сынишка, есть-ли въ моихъ поступкахъ неправда, беззаконіе?

Гордій, нахмуривъ брови, слушалъ внимательно; но онъ плохо понималъ отца. Въ его головѣ не рисовалась картина; отвлеченныя мысли отца не слагались ни во что опредѣленное, ясное, — и онъ молчалъ, стараясь припомнить еще разъ слова отца.

— Ты плохо понялъ меня, мой глупенькій мальчикъ? спросилъ отецъ, послѣ нѣсколькихъ пытливыхъ взглядовъ, брошенныхъ на сына. — Я разскажу тебѣ понятнѣй. Кто правъ изъ двухъ учителей? Одинъ, послѣ уроковъ въ классѣ, занимается на дому съ гимназистомъ, сыномъ богатаго человѣка, который платитъ учителю за это деньги, платитъ за то, что учитель помогаетъ мальчику приготовлять на дому уроки; но въ гимназіи, въ классѣ, учитель забываетъ объ ученикѣ, за котораго ему платятъ, одинаково для всѣхъ учениковъ объясняетъ урокъ, одинаково — ровно вызываетъ всѣхъ къ доскѣ, ставитъ всѣмъ баллы по отвѣту… Другой учитель — не таковъ. Онъ тоже получаетъ деньги, чтобы помогать гимназисту приготовлять послѣ обѣда уроки; но этотъ учитель лѣнивъ, не занимается дома съ гимназистомъ, проводитъ послѣобѣденное время въ свое удовольствіе, а за то прямо ставить своему ученику пятерку или четверку, хотя тотъ плохо знаетъ урокъ; онъ и другихъ учителей проситъ быть несправедливыми, и тѣ, по добротѣ или дружбѣ, соглашаются… Какой же изъ двухъ учителей правъ? котораго ученики болѣе любятъ?

— Первый — честный человѣкъ, а второй — плутъ и мошенникъ!. порывисто и громко отвѣчалъ Гордій.

— Ну, слушай далѣе, мой глупый мальчикъ, продолжалъ отецъ. — Ты видѣлъ у меня толстыя книги? Это — законы. Такихъ книгъ до сотни. Сколько нужно потратить времени, чтобы знать хорошо, гдѣ, что и какъ написано въ этихъ книгахъ!.. Простой народъ, мѣщане, купцы, военные не знаютъ законовъ. Который же изъ двухъ чиновниковъ лучше? Тотъ-ли, который выслушаетъ человѣка, въ чемъ его дѣло, справится съ законами и потомъ скажетъ, куда и какъ нужно обратиться съ просьбой? Или тотъ, который прямо скажетъ: дайте мнѣ вотъ столько рублей, и я дѣло рѣшу въ вашу пользу? Незнающій законовъ человѣкъ даетъ деньги, а чиновникъ начинаетъ вести дѣло только затѣмъ, чтобы противная сторона явилась къ чиновнику, дала ему взятку, а потомъ чиновникъ возьметъ да и спрячетъ дѣло. Проходитъ годъ. Приходить къ чиновнику первый проситель, спрашиваетъ о своемъ дѣлѣ,- не по формѣ написано прошеніе, отвѣчаетъ чиновникъ. — Напишите другое, и дѣло будетъ рѣшено въ вашу пользу… Чешетъ въ головѣ проситель, пишетъ опять прошеніе, опять даетъ взятку чиновнику, и опять тотъ дѣлаетъ то же самое… Ну, понялъ, сынишка?

— Да, да! Второй — обманщикъ, а первый — честный человѣкъ! порывисто и громко отвѣтилъ Гордій.

— Такъ и мнѣ кажется… Послушай же, что будетъ дальше, болѣе оживленно, продолжалъ отецъ. — Бѣдный тягался съ богатымъ. Онъ пришелъ ко мнѣ и слезно просилъ помочь. Я зналъ его дѣло, оно было у меня въ столѣ. Онъ уже жаловался въ судъ, въ губернское правленіе и вездѣ проигралъ, а между тѣмъ онъ былъ правъ… Я пожалѣлъ его и написалъ ему прощеніе въ сенатъ. Я хорошо написалъ! Не спалъ ночи, каждое слово обдумалъ, каждую строку нѣсколько разъ передѣлывалъ, трое сутокъ рылся въ законахъ, — и вышло прошеніе хорошее. Я самъ зачитывался имъ!.. Сенатъ, послѣ моего прошенія, потребовалъ къ себѣ дѣло и рѣшилъ его въ пользу бѣдняка… Ну, какъ ты думаешь, хорошо я сдѣлалъ?

— Да, да, отецъ! и Гордій хватаетъ руку отца и крѣпко цѣлуетъ ее.

— А вышло, что скверно… Бѣдный сталъ богатъ и, угощая, по поводу другаго дѣла, совѣтника моего стола, хвалилъ меня и, по простотѣ, показалъ ему мое черновое прошеніе… По нашимъ законамъ, чиновникъ не имѣетъ права самъ сочинять прошенія по дѣламъ, которыя въ его столѣ… Совѣтникъ взялъ да и представилъ мое прошеніе губернатору… И вотъ, за это прошеніе меня прогнали со службы, при всѣхъ въ присутствіи назвали взяточникомъ, крючкодѣемъ!..

Отецъ гордо смотрѣлъ, глаза его разширились, онъ теперь далекъ былъ отъ грусти. Подъ вліяніемъ оправданія сыномъ, въ немъ зашевелился протестъ, заговорило возмущенное чувство правды. Но протестъ, геройство не могутъ долго владѣть чувствомъ и мыслями бѣднаго, обремененнаго семействомъ чиновника. Онъ скоро начинаетъ сознавать, что нѣтъ пользы отъ самовосхваленія, что его протестъ и гнѣвъ далѣе безлюднаго мѣста у собора не пойдутъ, а семья лишилась средствъ къ жизни, а жена будетъ пилить его каждую секунду, а по городу пойдетъ слухъ о немъ, какъ о взяточникѣ, и слухъ дойдетъ до дѣтей!.. И вотъ, бойкій шалунъ начинаетъ звать его Гордюшу, его единственнаго дорогаго друга-сына, — сыномъ взяточника!.. Нѣтъ, это тяжело! Это выше гнѣва на несправедливость!.. И какъ-то сразу пропадаетъ гнѣвъ, и только скорбь, тоска, жалость наполняютъ всего старика. И хлынули слезы изъ глазъ его, и бѣгутъ онѣ ручьями по щекамъ его, и онъ сидитъ безъ движенія, какъ статуя, изъ глазъ которой струится фонтанъ слезъ.

Гордій тоже сидитъ безъ движенія. Рядъ тревожныхъ вопросовъ, какъ рой пчелъ, закружились и зашумѣли въ его головѣ.

— Гдѣ же правда? Въ гимназіи нѣтъ правды. Гимназисты богатыхъ родителей безъ труда сидятъ на первыхъ партахъ; сильные бранятъ и бьютъ слабыхъ; юркій шалунъ избѣгаетъ порки, а его Вася, его худенькій, робкій Вася, умеръ отъ розогъ!.. Въ судѣ тоже нѣтъ правды! Его отецъ, вѣчный труженикъ, спина котораго согнулась отъ вѣчнаго сидѣнія за бумагами, — и вотъ онъ прогнанъ, этотъ богомольный тихій старикъ, прогнанъ со службы, прогнанъ, какъ крючкодѣй!.. Гдѣ же правда, гдѣ же правда?…

Но мысли мальчика принимаютъ другое направленіе, при видѣ слезъ отца, его убитой, окаменѣлой фигуры:- Вѣдь онъ правъ, чего же плакать? мелькаетъ у мальчика вопросъ; но, вмѣсто отвѣта, невольно лѣзетъ и ему въ голову мысль: что же будетъ съ матерью, дѣтьми теперь, когда отецъ не будетъ доставать денегъ?… И ему рисуются картины нужды, горькой нужды! И не можетъ онъ безъ слезъ видѣть этихъ картинъ, и рыдаетъ онъ безъ всхлипыванія, безъ вздоховъ, какъ отецъ, неподвижно сидя, и безцѣльно смотритъ впередъ, хотя слезы слѣпили глаза….

А осеннее солнышко уже дошло до горизонта, готовится скоро спрятаться и какъ бы дразнитъ природу. Смотри, молъ, природа, какое я хорошенькое, сколько силы во мнѣ и пожалѣй, что я скоро ухожу, поскучай обо мнѣ; вѣдь ты, природа, женщина, ты любишь веселье и смѣхъ, любишь перемѣны, долгая привязанность, даже красавца-солнышка, наскучаетъ тебѣ. Да, солнышко знаетъ это, и, яркое, широкое, какъ распустившійся павлинъ, поворачиваясь и опускаясь все ниже и ниже, испускаетъ снопы мягкихъ, не жгучихъ, пріятно-теплыхъ, заманчивояркихъ, кокетливыхъ лучей….