Подвиг. 1941—1945 - Вениамин Белобородов

Объятия… Вот встреча!

— Мне-то вас признать проще, — говорю Василию Дмитриевичу. — Вы же были моим начальником. А вот как вы меня узнали?

— По глазам, — отвечает.

Василий Дмитриевич — кадровый политработник, старый коммунист и заслуженный военачальник, сейчас живет в Москве и ведет большую общественную работу.

Подходит Владимир Борисович Фарберов, бывший редактор армейской газеты «Знамя Советов». Ныне полковник в отставке, живет в Ленинграде. Такой же весельчак, как и был. Те же карие глаза, окающий говорок. Он до сих пор сотрудничает в газетах и журналах, в том числе и в нашей областной газете «Челябинский рабочий». Майор в отставке Давид Самойлович Давидович, бывший начальник отделения по работе среди войск противника. Его трудно узнать. Он приобрел «солидность» — располнел. В настоящее время живет в Москве, доктор исторических наук.

Вот и Николай Иванович Ряховский, бывший старший инструктор отдела кадров политотдела, ныне полковник в отставке, работает в Министерстве культуры СССР. Павел Федорович Николаев, бывший инструктор политотдела, ныне полковник в отставке, работает в Министерстве внешней торговли СССР.

— Друзья, — говорит Василий Дмитриевич, — а помните агитатора, затем лектора политотдела армии политрука Людмилу Марковну Зак? Она сейчас доктор исторических наук, профессор педагогического института имени В. И. Ленина в Москве.

— Ну, а ты-то как живешь? — спрашивают меня.

— Хорошо, — отвечаю. — После демобилизации из армии по состоянию здоровья вернулся в родные места на Южный Урал.

Долго еще звучало «а помните?»…

Открывает встречу генерал-майор Григорий Наумович Шинкаренко. Ба! Да ведь это Гриша Шинкаренко, бывший помощник начальника политотдела 11-й армии по комсомолу. В те далекие времена он был батальонным комиссаром.

Своими воспоминаниями поделился полковник в отставке Герой Советского Союза бывший начальник артиллерии 202-й стрелковой дивизии Ф. Т. Дахновский. Очень запоминающимся, трогательным было выступление снайпера 23-й стрелковой дивизии сержанта Лидии Семеновны Русаковой. Худощавая, миловидная женщина, на вид хрупкая. Имеет три тяжелых ранения и девять боевых наград. Уничтожила семьдесят девять фашистов и закончила войну в Берлине.

Тепло встретили собравшиеся выступление ветерана Северо-Западного фронта поэта Михаила Львовича Матусовского. Он читал свои послевоенные стихи. Они трогают за сердце, будоражат воспоминания:

Где же эти парни безусые,С кем в сорок первом годуГде-то под Старою РуссоюМы замерзали на льду.С кем по жаре и по холодуШли мы упрямо вперед.Наша военная молодость —Северо-Западный фронт.

На эти стихи композитор М. Блантер написал музыку и получилась хорошая песня.

Я вручил моим боевым друзьям традиционные копейские значки и сувениры — шахтерские лампочки и отбойные молотки. Подарками они были тронуты. Эта встреча останется в моей памяти на всю жизнь.

Я вновь и вновь перечитываю свои записи и возвращаюсь к их началу. В июне 1941 года мы, три политрука запаса, ушли из Копейска на фронт. В живых остался я один. Иван Иванович Лоськов, заместитель редактора газеты «Копейский рабочий», и Александр Афанасьевич Васильев, заместитель начальника городского узла связи, погибли в жестоких схватках с немецко-фашистскими оккупантами. Пусть эти воспоминания будут данью тем, кто сражался под Старой Руссой.

В. Чернов

ШЕЛ МАЙ СОРОК ПЯТОГО…

Стоим в Треббине, небольшом немецком городке, в пятидесяти километрах южнее Берлина. Еще несколько дней назад здесь гремели ожесточенные, кровопролитные бои. Фашисты рвались к Берлину, чтобы помочь окруженному там гарнизону, но сами тоже были в котле и метались от города к городу, от села к селу, ища слабинку в нашей обороне. Но слабинки не было. И потянулись на восток многокилометровые колонны бывших солдат бывшей гитлеровской армии. Пленные идут сбоку дороги, поднимая серую пыль, и с опаской поглядывают на мчащиеся мимо по шоссе танки, самоходки, автомашины. А гвардейцам и дела кажется нет до всех этих битых фашистов. Привыкли. Они идут вперед делать свое трудное солдатское дело.

Весна берет свои права. В ясном безоблачном небе вовсю светит солнце. Ярко зеленеет трава, блестят на солнце молодые, терпко пахнущие листочки тополей. Цветут сады, поют птицы… и только разбитые машины, танки, пушки, бронетранспортеры, да еще неубранные трупы фашистов напоминают о том, что происходило здесь два дня назад.

Тишина. Словно замер мир в ожидании чего-то необычного и очень важного. А что может быть важнее вести о победе. Ее ждут все: и солдаты — товарищи мои, прошедшие путь от Орла до Берлина, и наши матери, жены, дети. Вестей о мире ждет вся Земля.

Какой она будет эта победа? Каким будет этот победоносный день?

Радостным!

…Днем, когда на площади было особенно много народу — военного и гражданского — в небе появился «Ю-88». По «заблудившемуся» бомбардировщику ударили зенитки. Не успел пикировщик развернуться, как кто-то из зенитчиков угодил прямо в его фашистское сердце. Самолет взорвался и ошметками полетел к земле.

— Мистер Шмита хлопцы поломали — весело сказал невысокий, в широкой вылинявшей гимнастерке солдат.

На миг опустевшая площадь снова загудела голосами людей, рокотом машин, скрипом повозок, тележек, бричек, высоких крестьянских арб и даже карет с фонарями и фамильными гербами на дверцах. Кажется Германия сейчас огромным растревоженным муравейником. Вся на колесах. Одни едут на юг, другие — на запад, третьи — их большинство — на восток. Чехи, поляки, бельгийцы, югославы, французы, итальянцы и наши, советские люди. Все спешат домой, спешат покинуть эту проклятую людьми землю.

Со старшиной Дацковским мы собрались уходить, когда к нам подошла женщина с двумя ребятишками.

— Сыночки, как до Смоленска добраться?

— Далеко же ты, мамаша, забралась, — сказал Дацковский. — В самую середку Европы.

— А провалиться ему, ироду проклятому. Это он загнал нас сюда. Мамку вот их замордовали здесь. Остались детки сиротками. И не знаем еще: жив ли их отец? Вы, часом, не встречали Семерикова, Ивана Ефимовича?

Дацковский отрицательно покачал головой.

…После полудня зашел во вторую роту. Все заняты делом: чистят, смазывают, драят орудия и машины. Лейтенант Гончаренко уже закончил проверку, загнал машину на стеллажи. Стоит, ну словно только что с завода. Но когда приглядишься, увидишь на ней и тяжелые и легкие ранения, и даже контузии.

У самого люка водителя — отметина фауста, вырван кусок брони с кулак величиной. Чуть выше, на маске пушки — вторая ссадина. А сколько осколочных шрамов, пулевых царапин! Это все автографы боев, в основном за Берлин и Потсдам. Там ребятам поработать пришлось.

Хороший у Гончаренко экипаж: ребята — один к одному, дружные, трудолюбивые, исполнительные. Шкловский, Батырев…

— Везет тебе, Гончаренко, — часто говорили ему офицеры. — Как ты умудряешься подыскивать таких ребят!

У меня, как комсорга батальона, важный разговор к Гончаренко. Вчера члены бюро назвали его первым, кого можно рекомендовать в партию. Офицер он хороший. Уважают его в батальоне: смелый, решительный, находчивый и рассудительный.

— Спасибо за доверие, — сказал лейтенант и покраснел. — Я и сам собирался с тобой поговорить, да все откладывал, думал — рано. И отцу хотел написать, посоветоваться. И тоже не решился… А знаешь, как обрадуются старики!

Он поднял на меня глаза: темные, глубокие, с радостной искоркой.

— И об этом я сообщу им… Знаешь когда? — спросил он меня вдруг, и тут же сам ответил: — В день окончания войны. В день Победы. Это будет так здорово!

…Вечером, когда большое багровое солнце покатилось к черневшему за городом лесу, мы собрались у штабной радиостанции. Пришли Александров, Гончаренко, Дацковский, Назаров, Кулешов и еще кое-кто. Радист Колчин копался в своем «эфирном хозяйстве». Пришел Войкин и запел «Из-за острова на стрежень». Песню подхватили, и над притихшим немецким городком поплыла русская песня, широкая и привольная, как сама Волга. Но песню не допели. Открылась дверь радиостанции, высунулась взлохмаченная голова Колчина:

— Ребята, — крикнул он, — послушайте! — И включил радио.

Взволнованный голос пражского диктора, обращенный к воинам Красной Армии, звал на помощь восставшей Праге.

Песня стихла. Встревоженные, слушали мы призыв о помощи патриотов Праги, которые вышли на улицы, построили баррикады, поднялись на борьбу с оккупантами.

— Да, слишком далеко мы от Праги, — с сожалением произнес Дацковский. — Но все равно Прагу спасет только Красная Армия.