Подвиг. 1941—1945 - Вениамин Белобородов

Первым выполняет команду офицер, высокий белокурый майор в пенсне: он четко выходит из строя, снимает с ремня «вальтер» и вопросительно смотрит на Буракова.

— Бросай сюда! — говорит Бураков и сигнальным флажком показывает место на середине дороги.

Через несколько минут наши танки, проутюжив брошенное и стянутое от машин оружие и минометы, двинулись дальше на юг. А немцы, подняв над машинами белые полотнища — на север, навстречу бригаде.

К полудню далеко на юге засинели горы. С каждым часом они становятся все ближе и ближе, а мы все чаще и чаще вступаем в бой.

На исходе дня, когда наши танки пошли по открытому склону, к селу, раскинувшемуся в низине, из засады ударили «пантеры», застучали пулеметы. Мы укрылись за длинным невысоким сараем. Фашисты открыли огонь по сараю и подожгли его. Густой черный дым пополз по склону, и мы, использовав его как дымовую завесу, проскочили открытое место. Потом зашли во фланг «пантерам» и сожгли две машины. Замолчавшие было пулеметчики снова открыли огонь. Тогда в бой вступили наши разведчики: Рехин, Ефимов, Лавриков и Рябченко.

Укротили ошалевших гитлеровцев, но потеряли Рябченко, одного из лучших наших разведчиков. Убит еще один наш солдат, наш боевой товарищ, и хотя он отомщен сторицей, сердце все равно болит. Ведь убит советский человек, замечательный русский парень. Он мечтал строить города — светлые, красивые, в которых должны были жить самые счастливые на земле люди.

Никак не укладывается в голове все то, что сейчас происходит в Германии. Всем ясно: конец! А вот поди ж ты: еще на что-то рассчитывают гитлеровцы, на что-то надеются. Воюют, гибнут. Во имя чего?

Этот вопрос не дает покоя нашим ребятам — солдатам и офицерам. Они задают его друг другу, пытаются получить ответ у пленных немцев. Но те по обыкновению виновато пожимают плечами и отмалчиваются. А вот пулеметчик, сразивший нашего Рябченко, ответил Полегенькому и Кочемазову:

— Befehl ist Befehl!

— Приказ?! — переспросил Полегенький.

— So! — ответил коротко немец.

Я глядел на немца — невысокого, толстого, уже немолодого, давно не бритого и грязного. Серые глаза его слезились. Бесцветные ресницы на покрасневших веках часто моргали, и мне вначале показалось, что он сейчас расплачется. Но он не плакал.

И вспомнился мне другой немец, которого я встретил осенью прошлого года в Польше, в Майданеке под Люблином. Он был из охраны концлагеря. И на вопрос: «Как они, немцы, давшие миру Гёте и Гейне, Шиллера и Баха, могли так жестоко обращаться с беззащитными и невооруженными людьми, с женщинами и детьми?» — он, не моргнув глазом, ответил так же, как и этот пулеметчик.

У Гелестхайзена взяли в плен сотню солдат. Среди них только пятнадцать кадровых, остальные старики, которым давно перевалило за пятьдесят, и шестнадцатилетние подростки.

…На исходе дня вступили в Зейде, большое немецкое село среди гор, недалеко от границы с Чехословакией. Впереди самый трудный и сложный участок пути — горы, крутые подъемы и спуски, узкие, малонаезженные дороги, перевалы, обрывы. Кто-то вспомнил, что в 1938 году, когда фашистская Германия оккупировала Чехословакию, ее танковые части не рискнули идти здесь, а избрали более легкий путь — широкие автострады и шоссейные дороги.

— Мы пройдем! — уверенно заявил старший лейтенант Акиньшин, командир второго батальона. — На то мы и уральцы, народ к горам привыкший.

— Вот ты и поведешь завтра бригаду, — улыбаясь, сказал полковник Фомичев.

— Есть вести бригаду! — весело ответил Акиньшин.

Ему не впервой водить в атаку людей.

И снова в путь! Еще рывок, еще один трудный день. Там за горами нас ждет Прага! Едва только забрезжил рассвет, зарокотали моторы танков и стократным эхом им ответили горы.

Узкая горная дорога взбирается все выше и выше. Натужно гудят стальные колоссы и словно слоны устало машут хоботами-пушками. Впереди идет батальон старшего лейтенанта Акиньшина. Нам нравится этот расторопный и смелый офицер. Всегда, как это было и на Орловщине, и в боях за Каменец-Подольский, и особенно в уличных боях во Львове, именно его посылали на самые опасные участки.

Где-то в самом начале пути нам навстречу вышла группа крестьян. Михаил Георгиевич Фомичев спросил у них, как лучше пройти через горы.

— Не только сейчас, когда прошли такие дожди, — сказал самый старший из них с маленьким топориком за поясом, — но и вообще здесь никогда не проходили машины. Это невозможно.

Невозможно! Но ведь надо! Ведь нас ждет Прага! Мы должны пройти!

— Ну, как, богатыри, пройдем? — спросил Фомичев у танкистов, окруживших полковника и крестьян.

— Пройдем!

И танки двинулись вперед.

— Это ведь русские. Они пройдут, — сказал старик-крестьянин. — Они пройдут…

Впереди идет «Беспощадный». Ведет его Василий Кружалов, один из лучших механиков-водителей бригады. Экипаж этой машины особенно отличился при форсировании Одера, за что Кружалову было присвоено звание Героя Советского Союза.

У шумной горной речки остановка: взорван мост. Что делать? В обход не пойдешь, назад не повернешь. Как в ловушке. А речка-то совсем пустяшная, воды — не больше метра. Но очень крутой спуск.

— Кто-то должен пройти первым, — говорит Фомичев. — Нужен риск. Нужен пример.

— Разрешите мне, товарищ полковник!

Это Кружалов.

— А пройдешь? Не полетишь кувырком, удержишься?

— Попробуем, товарищ полковник. Думаю, что удержусь, машина не подведет.

— Ну, смотри. В добрый путь!

Кружалов развернул башню пушкой назад, чтобы ствол в землю не воткнулся. Высадил экипаж. И повел свой «Беспощадный». Тихо-тихо тронулся танк с места и, словно ощупывая, надежна ли почва, пошел вниз. Двигатель машины работает на самых малых оборотах, а иногда и совсем замирает — машина идет по инерции, только своей тяжестью.

И ведь прошел «Беспощадный»! Молодец, Кружалов!

И танки, один за другим, начали спуск к речушке. Второй берег тоже крутой. Но подъем преодолевается легче, а главное — безопаснее. Некоторые танки сцепляли тросами, чтобы можно было удержать машину от падений с обрыва.

Очень тяжело в горах. Противник, приспособившийся к местности, понаставил на крутых поворотах и перевалах зенитные пушки, которые били по танкам прямой наводкой. Преодолевать такие опорные пункты врага помогло хорошо организованное взаимодействие с пехотой. Пулеметчики и автоматчики мотострелкового батальона под командованием капитана Старостина взбирались на горные кручи и внезапными ударами сверху выводили из строя вражеские расчеты пушек, уничтожали опорные пункты.

В одном месте путь танкам преградил завал из вековых сосен. Добровольцы, пустив в ход топоры, пилы, проделали коридор в завале, через который танки и машины проскочили вперед. В другом месте гитлеровцы подожгли лесной завал. Что делать? Ждать, пока сгорит? Долго. Другой дороги нет и обойти нельзя: справа — каменный утес, слева — пропасть. И тогда вызвался Иван Гончаренко. Отважный офицер с механиком-водителем Ильей Шкловским повели танк прямо в огонь, закрыв предварительно жалюзи. Они сбили часть пылающего завала и по самому краю обрыва провели тяжелую машину. Нельзя было не восхищаться мастерством Шкловского и Гончаренко, с каким смельчаки выполнили эту задачу.

Иногда завалы подрывали фугасами, расстреливали их или растаскивали танками. И шли. Шли упрямо вперед!

Уральцы сделали невозможное! В 9 часов утра перешли границу Чехословакии.

Едва первые танки остановились на краю села, как сразу же были окружены большой группой крестьян: пожилые и молодежь, старики и дети обнимали и целовали нас, запыленных и небритых. Многие плакали. К Толе Каштанову подошла крестьянка Божена Индрова — с национальным флажком на груди. Низко ему поклонилась.

— Спасибо вам, сыночки, что пришли к нам, — сказала она. — Мы долго вас ждали, но всегда верили: придете к нам и поможете. Теперь мне и умирать можно…

Каштанов обнял старушку и трижды по-русски ее поцеловал.

— Нельзя сейчас умирать. Сейчас только жить да жить.

До Праги 105 километров.

Весна. Солнце. Тысячи счастливых людей с радостными улыбками выходят навстречу нашим танкам. Стоит только остановиться, как сразу же возникает митинг. Чехи задают нам тысячи вопросов, изливают свою душу, проклинают фашизм и все, что было связано с ним. Они забираются к нам на танки, хотят вместе с нами добивать оккупантов. И стоит большого труда, чтобы «отговорить» их покинуть машины. Мы не имеем права брать их с собой, не имеем права рисковать их жизнями.

Танки проходят сквозь сплошные шпалеры восторженно встречающих нас людей. Они машут руками, забрасывают танки цветами, кричат здравицы в честь Советского Союза, Красной Армии, и кажется иногда, что вот-вот подхватят наши тридцатьчетверки и понесут их вперед.