Евангелие от экстремиста - Роман Коноплев

— Роман, это же ведь так концептуально! Только вдумайтесь! Как Вам их "Персональный Иисус", "Персонал Джизус"? Я хочу нарисовать, посвятить этому целый цикл работ. У каждого свой Иисус: Иисус — сталевар, Иисус — игрок футбольной команды, Иисус с теннисной ракеткой, бейсбольной битой, Иисус — архитектор, крупье, таксист — тема неисчерпаема!

Когда-то Юра заработал большие деньги на продаже картин в Европе, но эти времена ушли безвозвратно. Человека, который занимался его продвижением там, убили, и на этом всё прекрасное закончилось. Теперь Юра безвылазно сидел в своей квартире, Валя работала, где могла — кормила его. Иногда Юра надолго уходил в глубокий запой, и ей приходилось платить сумасшедшие деньги докторам, чтоб ее мужу вернули человеческий облик. Когда-то давно, в конце восьмидесятых, у Юры купили по паре работ Сукачёв и Борис Гребенщиков. Тогда Юра имел успех и в Москве. Много кто хотел с ним познакомиться, как всегда и бывает, если человека сопровождает успех. Все норовят к нему прикоснуться, будто и на их долю часть успеха перепадет. Как магические брызги от взмаха волшебной палочки. И точно так же внезапно отваливают от неудачника, как от прокаженного, словно боятся подцепить какую-то заразу. В те годы этого самого Сукачёва еще и в Москве-то знать толком никто не знал. Это сегодня им притомили на всех радиостанциях, когда он у эстрадных монстров на подпевках прыгает. Во мне Юрины картины вызывали бурю эмоций.

Юдин был на редкость непопсовым человеком в недрах этого долбанного Моску-Вавилона. На зарплату двух месяцев я купил у него несколько работ, решив, что деньги придут еще когда-нибудь. Так что они и сейчас смотрят на меня своими иррациональными телами — эти его картины. Как Юра и предвещал, они уже пережили столько всего в моей жизни — и людей, и вещей, и событий разных, что еще обязательно переживут и самого меня. Человек выкидывает всё, но картины всегда бережно сохранит, ибо от них пахнет вечностью. Средневековьем.

Вскоре, в конце мая, у меня случился концерт в клубе Московской рок-лаборатории на Басманной. Первое выступление мое было ужасным. После концерта ко мне подошла круглая большая девушка в очках, похожая на гигантских размеров муху, и пригласила летом на Оскольскую Лиру. Это такой фестиваль акустического рока. Девушку, как потом оказалось, звали Дюша Стахурская. Она была художником-оформителем обложек аудиокассет, и, по совместительству, барышней рок-поэта Саши Непомнящего.

По идее, примерно через месяц, должен был состояться еще один концерт, здесь же, в рок-лабе. Его отменили, и я в это время как раз беспорядочно шлялся по городу Москве. Сидел на Арбате у стены с разрисованными плитками, пока моя хипповская подружка Хэлл докапывалась до каких-то художников. Как раз в это время Дюша, Непомнящий, и еще несколько молодых людей тайно от ментов клеили по Арбату афиши. Таким образом, в клубе на окраине Москвы на следующий день прошел еще один полуконцерт-полуквартирник, куда пригласили поиграть за компанию и меня. В этот день мы познакомились с Непомнящим. Поехали на квартиру к Канингу — чернобородому мужичку в больших очках, очень религиозному. Пили портвейн, пели свои песни. Непомнящий оказался не просто рок-музыкантом. Его серьезно интересовали политика, религия и много еще чего. Он очень много читал — сжирал тонны жирных книг, и оказался на редкость интересным собеседником.

— Мы, поэты, самые большие грешники. Вот простой человек, Рома, у него какие грехи? Ну, выпил, ну жену побил, или еще что-нибудь такое. А у нас с тобой бесы — не просто бесы, а с высшим образованием. И грехи, ясное дело, соответствующие.

Непомнящий шевелил руками небеса, и двигал ими туда-сюда большие, жирные тучи:

Будет Русское поле, и приказ "Стоять!"Будет чёрная, недобрая, чужая ратьВ глубине вдруг увидит свой Китеж-ГрадНовый Евпатий Коловрат…

Думаю, он был во многом прав и относительно "Конца русского рок-н-ролла". Никакие "духовные ценности" в отечественном рок-движении на тот момент категорически никакого смысла не имели, однако, я думаю, что и раньше было примерно то же. Только мифов было больше. Быть может, до свержения советской власти, когда еще там пытались кого-то запрещать, было иначе. Но как сейчас об этом можно говорить? Это ведь уже почти вечность назад. Вот рокенрольщики несли собой некий ветер перемен, и что? При чем здесь они и этот самый «ветер»? Просто кому-то удалось обратить свое творчество в серьезный коммерческий проект. А кому-то и не удалось. Дух борьбы и сопротивления здесь — достаточно условны. Никто ни с кем особо бороться и не собирался. Разве что за бабки, что сейчас и происходит со всеми «идейными» проектами противодействия той же попсе. Параллельные миры не пересекаются, а если это и происходит, то надо из этого выводы правильные делать. Только и всего.

Непомнящий же, как оказалось, был ко всему прочему еще и близким мне по духу — абсолютным экстремистом — он уже тогда состоял в НБП, симпатизировал РНЕ, записался в РОС и выражал поддержку движению РНС, кажется, некоего Фёдорова. Короче, хотел успеть кругом, и, думаю, поступал правильно, раз так ему подсказывала интуиция. Я же хоть и воздерживался после 93 года от всевозможных своих участий в партиях, всё равно больше симпатизировал именно этим, чем легальным политтусовкам. Хотя бы из принципа "поддержать слабого". Поскольку в природе должно присутствовать разнообразие. Крайности и меньшинства во все времена следует защищать и оберегать как памятники древности.

Летело бесценное время. Я писал какие-то песни, иногда делались какие-то там концерты, проходили разные фестивали. Честно говоря, приходило разочарование. Я искал не то. Да, это был путь разрушения, это было здорово, искренне, но — на самом деле, ничего не происходило. Беспорядочный секс, наркотики, рок-н-ролл… Короче, все это, наверное, и было уместным в конце шестидесятых. Но меня там не было. А сегодня… Глядя на долбанные неформальские мордашки, понимаешь, что это не бунт, а всего лишь иллюзия бунта. При этом не ты несешь разрушение старому миру, а разрушаешь себя сам. Эдакий никому не нужный и не интересный протест сам в себе.

Непомнящий меня задолбал разговорами про политику. Это был вечный одинаковый спор про то, стоит ли участвовать в цирке или нет. Я многих политиков видел в экстремальных ситуациях, и никому не собирался верить. Тешить чужое самолюбие, вступая в ряды очередного вождя, было противно. Все эти лозунги про то, как "мы вместе в бой пойдем" для меня уже однажды закончились тем, что Руцкой дрожащими ручками тряс перед ОМОНовцами своим автоматом, с истеричными воплями, что он в масле, и там даже смазка не повреждена, что лично он ни в кого не стрелял. Защищать чью-то потную жопу очень не хотелось. Тем более, в оппозиционном движении вообще пошли странные волны. Все принялись без имеющихся на то видимых причин объединяться друг с другом. Это теперь я понимаю, что просто нужно было делать любые новости и мелькать любой ценой. Обычный экшн. Объединяемые меньшинства, как и положено, в большинство превращаться решительно не хотели и не могли. Лимонов соорудил блок с Анпиловым и Тереховым. Непомнящий уговаривал меня проявить свою политическую позицию и тут же твердо встать в ряды НБП.

Мы пили портвейн, а я популярно пытался ему разъяснить, что если Лимонов мне практически не знаком, и быть может, человек хотя бы отчасти, позитивный и незапятнанный, то два других — вполне знакомы. Ни о каком доверии к ним не могло быть и речи. Баталии эти происходили на квартире продвинутого московского звукорежиссера Вертоградова, нам никто не мешал, и действо продолжалось до поздней ночи, пока, обессилев от перепоя, все не заваливались куда-нибудь спать.

Я поселился у звукорежиссера, заплатив ему за комнату 100 долларов. Комната в Москве все равно была нужна для нерегулярных сюда визитов, касающихся зарабатывания денег. К тому же мы с Лёшей начали записывать альбом. Не нравилось мне это совсем, у Лёши особенные вкусы в отношении звука. Он оказался человеком изысканным и дотошным — он тяготел к академизму, и был глубоко чужд гаражной эстетике. Одновременно со мной у него записывалась масса проектов разных прочих рок-музыкальных коллективов — "Весёлые Картинки", несколько музыкантов из «Аукцыона» создавали новый проект — "Уши Ван Гога". Когда приезжал Непомнящий, по ночам мы писали один из любимых Лёшиных проектов — «Прелесть». Это когда собираются разные люди, покупается портвейн, за пять минут пишется какой-нибудь бессмысленный текст или начинается полный гон. В одной из «Прелестей» принимал участие и я. Непомнящий рассказывал в микрофон тут же на ходу рождающуюся сказку про зайца в ватничке и валенках — Филю, и змею Кали, которая обвивала Филю кольцами, пока он не оказался где-то в чертогах. Параллельно я нагонял на басу атмосферу ужаса, а Лёша занимался тем же самым с разными звуконесущими предметами.