Роман в лесу - Анна Рэдклифф

Ночная тьма расстроила его план. Он различил лишь группу всадников; однако, прислушавшись, разобрал часть их переговоров. Кто-то утверждал, что они сбились с пути, но тут человек, бывший, судя по его уверенному тону, их вожаком, заявил твердо, что свет шел отсюда и он убежден, что в здании кто-то есть. С этими словами он вновь громко застучал в двери, но ответило ему только гулкое эхо. Сердце Ла Мотта ушло в пятки, он был не в состоянии пошевельнуться.

Немного подождав, всадники как будто стали совещаться, но говорили так тихо, что Ла Мотт не мог разобрать, о чем шла речь. Они отъехали от главных дверей и словно бы ускакали, но тут же Ла Мотту показалось, что он слышит, как они пробираются между деревьями по другую сторону аббатства; вскоре он понял, что уезжать они и не собирались. Несколько минут Ла Мотт оставался в мучительной неизвестности. Он отошел от решетки, возле которой его сменил Луи, и отправился понаблюдать за той частью строения, где приезжие, как он полагал, затаились. Тем временем буря разыгралась в полную силу, и гулкие порывы ветра, завывавшего среди деревьев, не давали Ла Мотту возможности различить какие-либо иные звуки. На мгновение ветер стих, и тогда ему показалось, что он слышит голоса; впрочем долго гадать ему не пришлось, так как возобновившиеся удары в двери опять заставили его трепетать; не обращая внимания на ужас мадам Ла Мотт и Аделины, он выбежал из залы, чтобы воспользоваться люком — последним своим шансом на спасение.

Ожесточение пришельцев, кажется, нарастало с каждым ударом грома; старые и трухлявые двери сорвались с петель, и незваные гости вступили в залу. Отчаянный вопль мадам Ла Мотт, стоявшей в дверях смежной комнаты, подтвердил догадку главного из прибывших, и он пошел вперед так быстро, как только позволяла темнота.

Аделина потеряла сознание, мадам Ла Мотт громко взывала о помощи; в залу влетел с фонарем Питер и обнаружил, что в ней полно людей, а его молодая хозяйка без чувств лежит на полу. Тут к мадам Ла Мотт подошел незнакомец и, попросив извинить его за грубое вторжение, хотел было объясниться, но, увидев Аделину, поспешил к ней, чтобы поднять девушку; однако Луи, только что вошедший, схватил ее на руки и посоветовал незнакомцу не вмешиваться не в свое дело.

Человек, с которым он заговорил так резко, носил звезду одного из первых орденов Франции[46] и держался с достоинством, свидетельствовавшим о его принадлежности к высшему слою общества. На вид ему было лет сорок, но, возможно, одухотворенность лица и пылкий взгляд мешали верно определить его возраст. Его смягчившиеся черты и располагающие манеры, когда он, словно забыв о себе, был обеспокоен лишь состоянием Аделины, несколько рассеяли тревогу мадам Ла Мотт и смирили внезапный гнев Луи. Незнакомец смотрел на все еще бесчувственную Аделину с пылким восхищением, казалось, целиком им захваченный. На девушку, и в самом деле, нельзя было взирать равнодушно.

Красота ее, которой обморок придал томную нежность, была не столь цветущей сейчас, сколь трогательной. Слегка распущенная шнуровка, чтобы свободней было дышать, открывала сияющие прелести, затененнные, но не сокрытые ее золотисто-каштановыми локонами, пышной волной разметавшимися на груди.

В этот миг в залу вошел еще один незнакомец, молодой дворянин, который, что-то быстро сказав старшему, присоединился к группе, окружившей Аделину. Он принадлежал к тому типу мужчин, в ком изящество счастливо сочетается с силой, чьи черты оживленны, но не высокомерны, благородны, но при том исполнены необычайной нежности. Сейчас, когда он с участием смотрел на Аделину, его лицо было особенно привлекательно; в эту минуту она пришла в себя и первым, кого она увидела, был он, склонившийся над нею в безмолвной тревоге.

Аделина вспыхнула от неожиданности, ибо сразу признала в нем того незнакомца, которого встретила в лесу. Но тут же лицо ее покрылось бледностью, она испугалась, увидев, что в комнате полно людей. Луи, поддерживая, отвел ее в соседнюю комнату; оба незнакомых дворянина последовали за ними, вновь рассыпаясь в извинениях за причиненную тревогу. Старший, повернувшись к мадам Ла Мотт, сказал:

— Полагаю, мадам, вам неизвестно, что я — владелец этого аббатства. Она ошеломленно смотрела на него.

— Не тревожьтесь, мадам, вы в безопасности, чувствуйте себя как дома. Я давно забросил эти руины и счастлив, если вы нашли здесь приют.

Мадам Ла Мотт поблагодарила за гостеприимство, а Луи подчеркнул, что высоко ценит любезность маркиза де Монталя — ибо таково было имя благородного дворянина.

— Моя главная резиденция, — продолжал маркиз, — находится далеко от этих мест, однако здесь, у самого леса, у меня есть шато, туда я и возвращался, однако сильно запоздал и в ночной тьме сбился с дороги. Свет, мелькавший между деревьев, привлек меня сюда, но из-за кромешной темноты я не думал, что он идет из аббатства, пока не оказался возле дверей его.

Благородные манеры незнакомцев, пышность их костюмов, а главное — эта речь развеяли у мадам Ла Мотт последние крупицы опасений, и она уже распорядилась подать для приезжих ужин, как вдруг Ла Мотт, слышавший все и убедившийся, что ему ничего не грозит, вошел в комнату.

Он направился к маркизу с любезным видом, однако не успел заговорить, как слова приветствия замерли на его губах, он задрожал всем телом, и по лицу его разлилась смертельная бледность. Маркиз был потрясен не меньше его и в первый момент от неожиданности даже схватился за шпагу, но, опомнясь, отдернул руку и постарался овладеть своим лицом. Воцарилось мучительное молчание. Ла Мотт сделал движение к двери, однако ноги отказались ему повиноваться, и он упал в кресло, безмолвный и обессиленный. Ужас, написанный на лице его, как и все поведение, несказанно удивили мадам Ла Мотт, и она вопросительно посмотрела на маркиза, который не счел нужным ответить на ее взгляд. Весь его облик не только не объяснял, но еще подчеркивал какую-то тайну и выражал такое смятение чувств, разобраться в котором она не могла. Она попыталась как-то успокоить мужа, но он отклонил ее усилия и, отвернувшись, закрыл лицо руками.

Маркиз, овладев собою, направился к двери в залу, где собрались его люди, но тут Ла Мотт, вскочив на ноги, обратился к нему с безумным видом и попросил задержаться. Маркиз оглянулся на него и приостановился, все еще колеблясь, не уйти ли. К мольбам Ла Мотта присоединилась и Аделина, которая уже пришла в себя; это заставило маркиза решиться, и он сел.

— Я прошу вас, милорд, — сказал Ла Мотт, — дать мне возможность переговорить с вами наедине.

— Смелая просьба, и согласиться на нее, пожалуй, небезопасно, — сказал маркиз, — к тому же это больше, чем мне угодно допустить. Вы не можете сказать ничего, что не было бы известно вашей семье… говорите же и будьте кратки.

С каждой фразой маркиза Ла Мотт менялся в лице.

— Это невозможно, милорд, — сказал он, — мои губы умолкнут навеки, прежде чем произнесут в присутствии кого-либо другого слова, предназначенные только вам. Я прошу… умоляю дать мне аудиенцию… всего несколько минут.

Он проговорил эти слова со слезами на глазах, и маркиз, смягченный таким отчаянием, согласился на его просьбу, хотя с явным раздражением и неохотой.

Ла Мотт взял фонарь и повел маркиза в маленькую комнату, находившуюся в отдаленной части здания; там они оставались около часа. Мадам Ла Мотт, встревоженная столь долгим их отсутствием, отправилась на поиски. Когда она подошла близко, любопытство, которое в подобных обстоятельствах, пожалуй, нельзя назвать предосудительным, побудило ее подслушать их. В эту минуту Ла Мотт вскричал:

— …только безумие отчаяния!..

За этим последовало несколько слов, произнесенных так тихо, что она не могла разобрать их.

— Я страдал больше, чем могу выразить, — продолжал Ла Мотт, — один и тот же образ преследует меня в ночных кошмарах и дневных блужданиях. Кроме смерти, нет кары, которой я не согласился бы претерпеть, лишь бы вернуть то душевное состояние, в каком я приехал в этот леС. Еще раз вверяю себя вашему состраданию.

Яростный порыв ветра, просвистевший по коридору, где стояла мадам Ла Мотт, заглушил голоса мужа и отвечавшего ему маркиза; но тут же она услышала:

— Завтра, милорд, если вы вернетесь сюда, я провожу вас на место.

— Навряд ли это необходимо, а возможно, и опасно, — сказал маркиз.

— Вам, милорд, я могу извинить эти сомнения, — вновь заговорил Ла Мотт, — но клянусь, я готов на все, что бы вы ни предложили. Да, — продолжал он, — каковы бы ни были последствия, я покорюсь вашему решению.

Разбушевавшаяся стихия заглушила их голоса, и мадам Ла Мотт тщетно старалась расслышать слова, в которых заключалась, быть может, разгадка таинственного поведения ее мужа. Между тем мужчины направились к двери, и она поспешила вернуться туда, где оставила Аделину с Луи и молодым шевалье.