Полк рабочей Москвы - Сергей Моисеев

— Огонь!..

Четыре орудия бьют одно за другим.

Наши роты, соблюдая дистанцию, быстро продвигаются к хутору. Белоказаки почти не отвечают на наш [88] огонь. Позднее выяснилось, что они отошли, оставив небольшое прикрытие, и Лог мы взяли почти без сопротивления.

Это была настолько легкая победа, что она даже вызвала разочарование.

Зато после первого боя под Логом мы потеряли ранеными и убитыми около 300 человек. Большие потери понесли и от болезней.

— Тает полк, — все чаще и чаще приходилось слышать в ротах.

Полк действительно остро нуждался в пополнения, но решить эту задачу было нелегко. Нам хотелось, чтобы по своему составу он по-прежнему оставался бы полком рабочей Москвы. Это наше желание разделял и К. Е. Ворошилов, сам потомственный пролетарий, революционер-большевик. Оставляя пост командующего 10-й армией и уезжая из Царицына 17 декабря 1918 года, он писал в Москву:

«38-й Московский Рогожско-Симоновский полк в 10-й армии один из лучших полков по своей организованности и революционной сознательности. В боевом отношении этому полку, сравнительно молодому в позиционном отношении, могут позавидовать старые испытанные в соях полки.

Пополнение полка однородным элементом крайне необходимо, как в силу огромной убыли его состава, так и по крайней необходимости сохранить в дивизии этот прекрасный пролетарский полк, служащий образцом пролетарских революционных полков.

Весь командный состав полка во главе с командиром тов. Логофетом и комиссаром тов. Моисеевым служит лучшей гарантией того, что полк в будущем не сойдет с пути строго пролетарской революционной дисциплины и высоких боевых качеств.

От своего имени, командующего 10-й армией, лично наблюдавшего героизм полка, прошу срочно выслать пополнение, дабы своевременно приостановить полную гибель лучшего пролетарского красного полка». [6]

Большую помощь в пополнении полка московскими рабочими оказывали Рогожско-Симоновский райком партии [89] и райсовет. Они шефствовали над полком не только во время его формирования, но и позже, когда мы были уже на фронте. По договоренности с Военным комиссариатом Москвы для пополнения 38-го полка в районе было решено создать особый запасный батальон.

Верным нашим другом в Москве был Емельян Ярославский, с которым я все время поддерживал связь.

Однажды в Царицыне я получил от Ярославского маленькое письмо такого содержания:

«Дорогой тов. Моисеев!

Все, что Вы просите, мы выполняем с полной готовностью. Но помните, что к нам обращаются отовсюду, что фронт наш развернулся еще шире, и не думайте, что неполное и несвоевременное выполнение от нас зависит.

Ваши письма очень ценны, мы их рассылаем по районным организациям, в ЦК и ВЦИК.

Шлю горячий товарищеский привет всем вам, стоящим на аванпостах. Уверен, что вы победите.

Да здравствует 38-й Революционный Добровольческий полк Рогожско-Симоновского района.

Да здравствует боевая Красная Армия!

Ярославский.»

Сохранились у меня и некоторые телеграммы из Москвы. В одной из них, переданной по распоряжению тов. Ярославского, говорилось:

«Пополнение пехотой формируется в городском районе — 100 чел., в Рогожско-Симоновском — 187 чел., в Замоскворецком — 150 чел. и 50 чел. пулеметчиков. Командный состав будет выслан. Пополнение предполагается закончить через полторы недели». [90]

В приволжских степях

Положение красноармейцев с наступлением осени резко ухудшилось. Плохо одетые и обутые, они стали испытывать новые лишения и невзгоды — от холодов. Кроме того, изменились и формы боевых действий. А после взятия Лога полку пришлось все время совершать утомительные переходы и вести короткие, но изнурительные бои. Каждую более или менее длительную остановку на хуторах и в селениях бойцы рассматривали как долгожданный праздник.

Чаще такие передышки возникали в декабре. Первые три недели нам пришлось стоять в некоторых хуторах подряд по 4–6 дней. Квартиры были нетесные, топлива достаточно. С продовольствием также перебоев не имели. Наладили даже культурно-просветительную работу. Один из коммунистов полка Исаев был выделен библиотекарем; он распространял газеты и выдавал книги.

Белоказаки все время навязывали нам мелкие стычки, совершали внезапные налеты, но мы не позволяли застать себя врасплох.

Вспоминается один эпизод. Морозный декабрьский день клонился к вечеру. На заставав собралось много людей — посидеть и поговорить у костров. Из хутора пришли даже те, кому можно было отдыхать в домах. В это время на горизонте появились силуэты неприятельских всадников. Минута, другая. Число всадников растет.

Логофет командует:

— Ложись!..

Все залегли. Красноармейцы по установившейся традиции передают по цепи: [91]

— Не стреляй, подпусти поближе!..

Логофет смотрит в бинокль и время от времени определяет расстояние между нашей цепью и неприятелем. Он очень доволен. Этот прием — открывать по конникам огонь только с короткой дистанции — нравился ему.

Сам я не кавалерист, но помню, как один старый офицер говорил, что для конницы пехота, которая не стреляет, но готова стрелять, страшнее той, которая еще с дальних дистанций открывает беспорядочный огонь.

Именно так получилось и в тот раз. Белоказаки лавиной катились на нас, а мы подпускали их все ближе и ближе, и они не выдержали. Уже на близком расстоянии вдруг круто повернули в сторону и откатились обратно.

К концу декабря обстановка на фронте усложнилась. Белогвардейцы, получив сильное подкрепление, рвались на Царицын.

Большинство полков 10-й армии, в том числе и наш, — в ежедневных утомительных переходах. То белогвардейцы прорвутся где-либо, и нужно торопиться поставить заслон, то нашим удается прорвать фронт белогвардейцев, и опять нужно спешить поддержать своих, чтобы использовать этот прорыв.

Больше чем бои утомляют марши по бездорожью. Идти приходится и под дождем, и по морозу.

В плачевном состоянии обоз. Отощавшие лошади не в силах тянуть повозки. Красноармейцы помогают им, стоя по колени в холодной, хлюпкой грязи, но лошади совершенно обессилены. Они тут же падают, повозки ломаются. В некоторых ротах нет лошадей даже под кухни.

Трудно передать всю тяжесть лишений, выпавших на долю красноармейцев. Не каждый день удавалось покормить людей горячей пищей. Но они мужественно переносили все невзгоды.

Запомнился один такой случай. Мы шли вдоль линии железной дороги. На разбитой станции чудом сохранился буфет, и в нем оказался кипяток. Запивая теплой водой сухой хлеб, один красноармеец-большевик, из бывших красногвардейцев, с упреком промолвил: