История крестовых походов - Джонатан Райли-Смит

В песне упоминается пленение Ричарда королем Австрии. Леопольдом, когда Ричард возвращался в 1192 году из Акры. Схожая идея, выраженная в таком же шуточном тоне, встречается и в стихотворении парижского поэта Рютбёфа:

На скупость люди стали прытки.От смерти я терплю убытки(О мой король, нет хуже пытки!):Пустились все мои друзьяЗа вами вслед, собрав пожитки,В Тунис, где лютый враг в избытке,Где люд опаснее зверья.

(«О собственной бедности», 1270 год, перевод А. Ларина)

Рютбёф жалуется на то, что в результате крестового похода Людовика погибли те, кто оказывал поэту материальную поддержку.

Могущественные покровители поэтов и сами поэты не только следили за происходящими событиями, но и часто сами участвовали в них. Однако это не единственное объяснение тому, что крестовые походы играли столь важную роль в куртуазной поэзии этого периода.

Ведь для участия в крестовых походах необходимы были именно те качества, на обладание которыми претендовали все знатные бароны и графы и которые отличали их от людей, принадлежавших к другим социальным группам. А поскольку существовала прямая связь между знатным происхождением и землевладением, то некоторые из этих качеств можно назвать феодальными. В их число входили верность сюзерену, следование вассальному долгу аuxillium (вооруженная помощь при нападении врагов) и сопsillium (советы и отправление правосудия). Причем крестоносное движение чаще всего описывается именно в таких понятиях. В Святой Земле видят законную территорию Господа, которую захватили разбойники и которую вассалы обязаны вызволить любыми способами. Если они этого не сделают, то они изменят своему феодальному долгу. В одной из песен (1189 год) говорится: «…Проклят должен быть тот, кто покинет своего сеньора в беде». А самая ранняя известная нам «крестовая песня», датируемая примерно 1145–1146 гг. (автор неизвестен), описывает эту ситуацию еще яснее:

Сhevallier, mult estes guarizQuant Deu a vus fait sa clamorDes Turs e des AlmoravizKi li unt fait tels deshenors.Cher a tort unt ses fieuz saiziz;Bien en devums aveir dolur,Cher la fud Deu primes serviE reconnu pur segnuur.

(«Рыцари, счастливы вы, что Господь Бог воззвал к вам о помощи против турок и альморавидов, которые совершили против Него такие бесчестные дела. Они беззаконно захватили Его феоды, и мы лолжны это оплакивать, ибо впервые именно там совершались Господу службы и признавали Его господином».[7])

По аналогии с феодальными представлениями Бог изображается сеньором, а рыцари — вассалами, обязанными оказывать своему сюзерену всяческую помощь и поддержку. Рефрен песни сулит райское блаженство всем, кто последует за королем:

Ki ore irat od LoovisJa mar d`enfern n`avrat pouur,Char s`alme en iert en PareisOd les angles nostre Segnor.

(«Всякий, кто последует теперь за Людовиком, может не бояться ада, потому что душа его будет в раю с ангелами Господними».)

Рыцарям напоминается о воинской доблести, которую они должны проявить, выполняя свой долг перед Христом: «Рыцари, подумайте хорошо, вы, которые так прославились своим умением владеть оружием, отдайте ваши тела как дар Тому, Кого распяли за вас». В этой песне Людовик VII представлен как образец рыцаря Христова: описано, как он отказывается от богатства, власти и земель, то есть ведет себя как человек, уходящий от мира ради того, чтобы вести святую жизнь. Затем вспоминаются раны Христа и Страсти Господни. И это не просто благочестивое напоминание: это делается с намерением возбудить в слушателях желание отомстить врагам Господним. «Теперь Он зовет вас, ибо ханааниты и злобные последователи Зенги причинили много зла Ему, и теперь идите и дайте им то, что они заслужили!». В песне столкновение рыцарей с мусульманами выходит за рамки событий земных, оно представлено как столкновение сил ада и рая: Бог созывает своих друзей и назначает время и место турнира — Эдессу; призом будет спасение, месть же Бога будет осуществлена руками крестоносцев. Им напоминают, как Моисей разделил воды Красного моря и как фараон и его приверженцы утонули (это один из нескольких случаев, когда в песнях мусульмане отождествляются с последователями фараона).

Во многих песнях крестовый поход прославляется как возможность для рыцарей и баронов проявить все те качества, которые отличают людей истинно благородных и верных Христу.

Мы восхваляем наши имена,Но станет явной скудость суесловий,Когда поднять свой крест на раменаМы в эти дни не будем наготове.За нас Христос, исполненный любови,Погиб в земле, что туркам отдана.Зальем поля потоком вражьей крови,Иль наша честь навек посрамлена!

Земная жизнь была забот полна,Пускай теперь при первом бранном зовеСебя отдаст за Господа она.Войдем мы в царство вечных славословий,Не будет смерти. Для прозревших вновеБлаженные наступят времена,А славу, честь и счастье уготовитВернувшимся родимая страна…

Господь сидит на царственном престоле, —Любовь к Нему отвагой подтвердятВсе те, кого от горестной юдолиОн спас, прияв жестокий смерти хлад.Простит Он тех, кто немощью объят,Кто в бедности томится иль в неволе,Но все, кто молод, волен и богат,Не смеют дома оставаться в холе.

(Конан де Бетюи, «Увы! Любовь, зачем ты мне велела», пер. Е. Васильевой)

Такого рода наставления служат не только подходящими темами для «крестовых песен», но они еще и прекрасно соответствуют очень важному поэтическому правилу. Средневековых ученых и поэтов учили, что два важнейших принципа риторики — это хвала и порицание. И еще их учили думать и рассуждать в диалектических схемах. Таким образом, идеология крестоносного движения предоставляла идеальную тему для литературы того времени: те, кто отзывался на призыв, были достойны похвалы, а те, кто оставался глух, заслуживали порицания.

«Все трусы здесь останутся, те, кто не любит ни Бога, ни добродетель, ни саму любовь, ни достоинство. Каждый из них говорит: „Но что будет с моей женой? И я ни за что на свете не покину своих друзей“. Такие люди рассуждают глупо, ибо нет более истинного друга, чем Тот, который был распят за нас.

Те же храбрые рыцари, которые любят Бога и честь этого мира, Отправятся в путь, ибо они мудро желают прийти к Богу; но сопливые, с блеклыми щеками — останутся. Они слепы, я в этом не сомневаюсь, те Люди, которые отказываются хоть раз в жизни помочь своему Богу и теряют честь мира сего».

(Тибо Шампанский, «Seigneurs, sachiez, qui or ne s`en ira»)

Трубадур Маркабрюн особенно умело пользовался такими приемами:

«Ибо Господь, который знает все, что есть, и все, что будет, и все, что было, обещал нам корону и титул императора. И красота тех, кто пойдет к месту омовения — …превзойдет красоту утренней звезды. Но только в том случае, если мы отомстим за то зло, которое было сотворено Богу нашему здесь и по направлению к Дамаску.

Так много людей следуют примеру Каина, первого преступника, и никто не служит Богу. Мы увидим, кто Ему истинный друг, ибо, силой места омовения, Иисус будет жить среди нас, а негодяи, верящие в прорицания и ворожбу, обратятся в бегство.

И пусть распутные пьяницы, обжоры, пузогреи и всякая рвань придорожная останутся вместе с трусами; Бог желает испытать в месте омовения доблестных и здоровых, а другие пусть охраняют свои жилища и выдвигают всяческие объяснения, и потому я отсылаю их к их позору».

(Маркабрюн, «Мир во имя Господне»)

«Место омовения», о котором говорит Маркабрюн, — аллегорическое название крестового похода в Испанию. Эта песня — одна из самых ранних (около 1149) и самых известных песен о крестовых походах. Пожалуй, именно в ней лучше всего выражена мысль поэтов о том, что в крестовом походе corteziа (куртуазия) проверяется на деле, паоход является как бы нравственной пробой на истиннуюб куртуазию. Маркабрюн обяъсняет нежелание некоторых баронов поддержать испанскую экспедциию отсутствием у них joven — буквально «молодости», «юности», но под этим словом имеется в виду не возраст, а набор качеств, которые должны отличать, по мнению Маркабрюна и других трубадуров, молодых рыцарей и баронов, а именно: душевная щедрость, молодая энергия, преданность и верность. Те же, кто отказывается от участия в этой экспедиции, «конченые люди, упавшие духом, потерявшие proeza; они не любят ни радости, ни удовльствия» (там же). Proeza означает воинскую доблесть и искусность в бою, и это же слово означает энтузиазм и стремление к честно заслуженной славе. В своих песнях Маркабрюн предстает строгим морализатором, бичующим праздность и немощность плоти. Он созадет портрет идеального барона — энергчиного, склонного к аскетизму, жаждущего славы, добродетельного, достойного своего общественного положения. Сочетанием этого образа с религиозной аллегорией и диалектической структурой сирвенты идеальный барон и его обязанности отождествляются со славой и религиозным императивом крестового похода. Не идущие в поход изменяют ценностям своего класса: