История крестовых походов - Джонатан Райли-Смит

(«Французы противятся природе, если отказываются выполнять Господни труды».)

Современник Маркабрюна Серкамон также считает участие в крестовом походе свидетельством безупречной нравственности и способом избежать зла: «Теперь человек может омыться и освободиться от вины, кто каковую имеет; и если он достоин, он направится к Эдессе и оставит губительный мир, и таким образом сможет он избавиться от той ноши, которая заставляет многих спотыкаться и погибать» (Серкамон, «Рuois nostre temps comens`a brunezir»). Из дальнейшего текста видно, что «ноша» — это malvestatz, слово, в которое Серкамон вкладывает значения алчности, гордости, вероломства, сластолюбия и трусости. А в сирвенте Пейре Вндаля «Вагon, Jhesus qu`en crotz fon mes» (около 1202) о крестовом походе говорится как о возможности отблагодарить Христа: «Бароны, Иисус, который был распят для спасения христиан, созывает нас и посылает возвратить Святую Землю, где он умер из любви к нам». При этом наказанием за отказ явиться на зов будут посмертное осуждение и потеря рая. Откликнуться же на зов означало отказаться от мира, то есть от места греха, где люди предают даже собственных друзей. Баварский поэт Альбрехт фон Иохансдорф, автор пяти песен о крестовых походах, предлагает интересную интерпретацию этой идеи. Указав на то, что Святая Земля еще никогда не подвергалась такой опасности (песня написана вскоре после победы Саладина при Гаттине), он приводит один из самых распространенных вопросов глупцов: «Почему Бог не может позаботиться об этом без нашей помощи?» Ответ же на это дается, исходя из того, что Христос принес себя в жертву не по необходимости, а из любви: «Он не должен был так страдать, но Он был исполнен жалости к нам. И если теперь ни один человек не исполнится жалости к Его кресту и Его гробу, он не достигнет райского блаженства» («Die hinnen varn»). Действия крестоносца отождествляются с искуплением Христом грешников. Крестовый поход предпринимается из жалости и любви. Трувер XII века, не оставивший нам своего имени, пел о том же:

«Вы, которые любите по-настоящему, проснитесь! Не спите! Жаворонок будит день и своей песней возвещает, что пришел день мира, который Бог в своей доброте даст тем, кто возьмет крест из любви к Нему и будет терпеть боль ночь и день. Тогда убедится Он, кто истинно любит Его.

Он, который был распят за нас, любил нас не равнодушной любовью, а любовью истинной и ради нас в страшных мучениях пронес Святой Крест в своих руках, на своей груди, как кроткий ягненок, простой и благочестивый: потом Его прибили тремя гвоздями, пронзив руки и ноги».

Трактовка крестового похода как акта любви была частью религиозной догмы того времени, однако по литературным (в отличие от церковных) источников прослеживается и иная связь между крестовыми походами и любовью. Любовь была одной из главных тем средневековой лирики. Немецкие поэты даже назывались миннезингерами — Мinnesänger, что означает «те, кто поет о любви». Обычно поэт говорил от имени человека, влюбленного — как правило, безнадежно — в неназываемую и недоступную Даму. Основными чертами этой fin'amor в песнях трубадуров, труверов и миннезингеров являлись бесконечное стремление к Даме, тоска по ней, неразрешимые трудности и восхваление любимой. Это могло обыгрываться самыми разными способами. Если на пути влюбленного встречалась неодолимая преграда, то он описывал ее: например, дама занимает такое высокое положение и обладает такой безупречной репутацией, она так «далека» от поэта, что он даже не надеется достичь тех высот, где она обитает. Могут встречаться трудности и опасности иного порядка: географическая удаленность, соперники, клеветники (их называли losegniers) пли даже просто робость влюбленного. Неудивительно, что этот жанр стал использоваться для метафорического изображения крестового похода. Бесконечное стремление к Даме оборачивается в этих песнях еще не осуществленным намерением отправиться в крестовый поход или путешествием столь далеким, что ему не видно конца. В песне, написанной во время третьего крестового похода, Гартман фон Ауэ намеренно отождествляет Мinne (любовь к прекрасной даме) с любовью Божьей, а крестовый поход — с ответом на эту любовь:

Привет прощальный мой собрату и соседу.Поклон мой вам, друзья и господа!Меня спросить хотите вы, зачем я еду?Откроюсь вам без ложного стыда.Любовь меня взяла в полон, и дал я ей обет:По вольной воле буду я покорен ей во всем.Она велит, и я иду святым путем.Кто клятву не сдержал, тому спасенья нет.

И только во второй строфе автор дает понять, что имеет в виду крестовый поход. Однако чаще поэты предпочитали сопоставлять идею крестового похода с человеческой любовью не через аллегорию, а просто используя традиционную лексику любовной поэзии. В наиболее ранних песнях крестовый поход видится глазами женщины — возлюбленной ушедшего крестоносца. В качестве примера приведем песню Маркабрюна «Близ родника, средь сада» (около 1147 года). Она начинается кратким описанием весенней природы — некоего идиллического пейзажа, что было присуще жанру пастурели. В пастурели обычно лирический герой песни — чаще всего рыцарь — встречает девушку. Девушка поет о горестях и радостях любви, рыцарь же пытается добиться ее благосклонности, но получает отказ. Вот как это выглядит у Маркабрюна:

Владельца замка дочь, онаБыла здесь без друзей, одна;Я, все, чем радостна весна,Открыть прелестнице спеша,Хотел сказать ей, как нежнаЛиства и песня птиц звучна;Она ж переменилась вдруг.

Пролились слезы, как родник,И бедный вымолвил язык:«О Иисус, сколь ты велик!Тобой уязвлена душа:Ты оскорблен был, но привыкСтоль к поклонению, что вмигНаходишь для отмщенья слуг.

Мой друг, чей благороден нрав,Чей вид изыскан, величавИ смел, сейчас летит стремглавК тебе, тем сердце мне круша;Ах, знать, Людовик был не прав,Их проповедью в бой подняв,Коль мучит душу мне недуг».

В этой песне король и крестовый поход играют роль клеветников, разлучающих влюбленных в традиционной канцоне. Интересно, что здесь девушка печалится и о потере Святых Мест, и об уехавшем освобождать их возлюбленном. Наш следующий пример более типичен для сhanson de femme — женской песни, в которой девушка жалуется на свою несчастную любовь, обычно из-за того, что ее выдают замуж за нелюбимого человека, и находит утешение в мыслях о своем возлюбленном. Мы приводим песню Гвийо Дижонской (около 1190 года), рассказывающую о легендарной «дальней любви». Здесь преградой на пути к счастью является отсутствие возлюбленного-крестоносца. Девушка не смиряется с разлукой и черпает силы в эротических мыслях о своем любовнике и в необычном талисмане, который он ей оставил.

«Я буду петь, чтобы утешить свое сердце, ибо не хочу умереть или сойти с ума из-за моей горькой потери, когда я вижу, что никто не возвращается из этой чужой страны, где находится тот, кто один может успокоить мне сердце, даже когда я просто слышу разговоры о нем.

Господь, когда они кричат „Вперед!“, помоги тому пилигриму, за которого болит мое сердце, ибо сарацины — злодеи.

Я буду терпеть свою утрату, пока не истечет год. Он в паломничестве; да даст Бог, чтобы он вернулся из него! Но что бы ни случилось, я, наперекор своей семье, не выйду замуж за другого. Любой, кто заговорит со мной об этом, — глупец.

Господь, когда они кричат „Вперед!“ и т. д.

Однако я исполнена надежды, потому что я приняла его служение. И когда дует сладкий ветерок из той сладостной страны, где сейчас тот, кто мне так желанен, я с радостью поворачиваю туда лицо, и мне кажется, что я чувствую его под своей меховой накидкой.

Господь, когда они кричат „Вперед!“ и т. д.

Мне так жаль, что я не могла проводить его в путь сама. Он прислал мне рубашку, которую носил, чтобы я могла держать ее в руках. Ночью, когда любовь к нему мучит меня, я кладу ее рядом со мной в постель и до утра прижимаю к себе, чтобы облегчить свои страдания.

Господь, когда они кричат „Вперед!“ и т. д.»

Рефрен песни совершенно недвусмысленно свидетельствует о том, где именно находится возлюбленный девушки.

Одним из наиболее частых мотивов «крестовых песен» был разлад тела с душой, борьба между стремлением к возлюбленной и долгом крестоносца, причем сердце могло отделиться от тела и пересечь пространство, разделяющее даму и ее рыцаря. Фридрих фон Хаузен, рыцарь-миннезингер из окружения Фридриха Барбароссы, убитый в третьем крестовом походе, обыгрывал этот мотив во многих своих песнях. Например: