Неотразимый дикарь - Тереза Медейрос

— Надо было тогда позволить полковнику Манро повесить его! — продолжала гневаться Памела.

Отмахиваясь от висящей в воздухе пудры, Софи пыталась уложить густые завитки волос Памелы хоть в какое-то подобие прически.

— Если я не ошибаюсь, предложение руки и сердца от маркиза обычно принимают с благодарностью, — пробормотала она.

— Уже во второй раз этот коварный негодяй заманил меня в ловушку! — кипятилась Памела. — Ну, все, это последний раз!

Наклонившись к зеркалу, она нахмурилась, разглядывая свое отражение. Она начинала походить на безумного и беспокойного герцога.

— Не понимаю, зачем он это сделал, — пробормотала она.

— Что именно? — со вздохом поинтересовалась Софи, подбирая непослушный локон и закалывая его за ухом перламутровым гребнем. — Публично признался в своей любви к тебе и объявил своей невестой?

— Вот именно! Я знала, что он прирожденный негодяй, но никак не ожидала, что он опустится до такого! Ты видела, как посмотрела на меня эта ужасная леди Астрид? На ее лице было написано такое отвращение, словно я что-то вроде грязи под ногами. А с герцогом чуть не случился апоплексический удар. Я думала, он умрет на месте. Наверняка они решили, что мне мало денег, и я решила прибрать к рукам самого наследника герцога.

Софи мечтательно прижала к груди щетку, которой расчесывала волосы сестры, и задумчиво произнесла:

— Может, он говорил от всего сердца. Может, он безумно влюбился и не может представить жизни без тебя…

Ирония Софи почему-то показалась Памеле обиднее, чем неожиданный поступок Коннора. Наверное, потому что на какое-то мгновение, когда Коннор посмотрел ей в глаза и нежно поцеловал руку, ее собственное сердце поверило в его искренность.

Но потом она заметила тот дьявольский огонек в его глазах и вспомнила, что она не из тех женщин, которые могут вызвать в мужчине такую сильную страсть. Слова Коннора были насмешкой.

Она гордо выпрямилась на стуле.

— Уверяю тебя, Коннор Кинкейд любит только себя и думает о выгоде, которую получит от нашей совместной, бесчестной затеи.

— Ну, если ты не хочешь выходить за него замуж, тогда я готова стать его женой, если, конечно, он когда-нибудь меня вообще заметит, — вздохнула Софи. — Никогда еще не встречала мужчину, столь неуязвимого для моих чар. Готова поклясться, его сердце уже занято другой женщиной.

— Возможно, так оно и есть, — тихо сказала Памела, вспоминая золотой медальон, с которым он обращался очень бережно и всегда носил у сердца. — Ай!

Софи в очередной раз больно дернула ее за волосы, пытаясь соорудить прическу.

— И как это мама многие годы позволяла тебе причесывать ее! Удивительно, что она не потеряла при этом все свои волосы:

— Мама так не дергалась, да и волосы у нее были гораздо послушнее твоих, — парировала Софи, втыкая в волосы сестры еще одну шпильку. — И напрасно ты жалуешься! В конце концов, тебя ждет отличный ужин, в то время как мне придется изнывать здесь в тоске и одиночестве.

Хотя Софи сказала это так, словно ей предстояло провести вечер в холодном каземате, на самом деле им были отведены весьма уютные и просторные покои с гостиной, спальней и туалетной комнатой. По правде говоря, это Памела завидовала сестре — сейчас ей больше всего на свете хотелось свернуться клубочком на кровати с пологом и с головой укрыться одеялом.

— Если ты не перестанешь ныть, — сказала Памела сестре, — я разжалую тебя в посудомойки, и тогда тебе придется глодать куриные кости на кухне.

Софи не отреагировала на шутку сестры и даже не улыбнулась. Памела вздохнула и повернулась к ней лицом.

— Дорогая, мне тоже все это не нравится. Если бы я знала, что мы останемся здесь надолго, я бы представила им тебя своей сестрой, а не служанкой. Я знаю, тебе нелегко играть эту роль, но, по крайней мере, я знаю, что со мной ты в безопасности. Обещаю сказать, кто ты такая на самом деле, как только… — она запнулась, желая защитить сестру от ужасной правды о причине смерти их матери, — как только представится удобный случай.

Софи все еще продолжала дуться на сестру, несмотря на все старания Памелы.

— Ты хотя бы могла сказать, что я француженка, а не просто служанка! — негодующе фыркнула Софи.

— Знаешь, некоторые леди имеют обыкновение… бить своих служанок, чтобы поднять им настроение, — лукаво улыбнулась Памела.

Софи вздернула подбородок и сердито фыркнула, но все же закончила причесывать сестру и торжествующе воскликнула по-французски, отступив на шаг назад:

— Вуаля! Готово!

Коснувшись рукой прически, Памела не могла не признать, что сестра сотворила чудо, имея в своем распоряжении минимум средств. Она вплела в волосы Памелы одну из своих алых лент и завернула их греческим узлом на шее. Чтобы прическа не выглядела слишком строгой, она выпустила несколько локонов по обеим сторонам лица.

Памела с удовлетворением разглядывала свое отражение в зеркале. Пусть она бледна, а глаза слишком ярко горят, зато волосы уложены безупречно.

Теперь ей оставалось лишь спуститься в столовую и предстать перед своим вероломным женихом и, может быть, увидеть злодея, готового убрать его с дороги.

Коннор беспокойно ходил в своей комнате из угла в угол, ожидая, когда позовут к ужину. Половину просторной спальни занимала огромная кровать с четырьмя столбиками по углам и большим бархатным балдахином. Одна эта кровать была больше некоторых тюремных камер, где довелось побывать Коннору, и все же ему казалось, что в спальне слишком тесно.

Каждый раз, когда правосудие отправляло его в тюрьму, он, по крайней мере, знал, что оттуда можно сбежать. Коннор машинально запустил руку за ворот и потер старые шрамы от веревки палача.

Он слишком много лет провел на воле, свободно бродя по горам и болотам, и не мог хорошо чувствовать себя взаперти. Ему буквально не хватало воздуха в этой просторной спальне, идеальной для уважающего себя джентльмена. Стены были окрашены в теплый бордовый цвет и обиты по низу панелями из вишневого дерева. Вся мебель в основном была сделана из красного дерева. Перед камином, отделанным черным мрамором, стояли два обитых бежевой кожей кресла.

В воздухе стояли устойчивые запахи кожи и дерева, нигде не было ни пылинки. Создавалось впечатление, что эта комната всегда ждала его.

Нет, не его, конечно, а настоящего сына герцога.

Когда старый герцог коснулся щеки Коннора и посмотрел на него так, словно он был послан ему Всевышним, он должен был возликовать, но вместо этого почувствовал острую жалость и… угрызения совести. В эту минуту он готов был отдать все на свете, только бы оказаться снова в горах Шотландии, верхом на коне, где-нибудь в вересковых пустошах…