Мерцающие - Марьяна Куприянова

короткие, дисциплина. И все так несвойственно молодым людям его возраста, что даже не верится.

Всю оставшуюся дорогу к городу я гадала, сколько же ему лет, что он уже дослужился до ФСБ? Невозможно не удивиться. На консультации я, однако, оставила этот вопрос и отдала ум учебе. Шучу, в универе я тоже думала об утреннем происшествии, и весьма подробно.

Никто не может себе представить, как я мечтала, чтобы на обратном пути мой автобус остановили на том же посту. Но чудес на свете не бывает. Нас не проверяли ни в тот день, ни на следующий. Я решила для себя, что не стоит так заморачиваться из-за одной случайной встречи. Тем более, когда существует лишь микроскопическая вероятность, что эта встреча повторится. И даже если повторится, то что?

Но я поделать с собой ничего не могла от радости, когда на третий день моих поездок нашему автобусу помахали полосатым жезлом на том самом посту. Беглый разговор с гаишником, документы вон из бардачка, и водитель вновь покидает нас, оставляя автобус открытым. Я внутренне приготовилась, но меня ждало разочарование – в салон поднялся высокий мужчина в пятнистом камуфляже с капюшоном, осмотрел нас и пошел по салону. Одну девушку он попросил убрать волосы с лица, другую – снять капюшон, лицо армянской национальности – предъявить документы, а меня – миновал тем же беглым, безынтересным взглядом. «Где пепельный? – вопило мое подсознание. – Где этот чертов крепыш? Где богатырь-славянин?». Мне никто не ответил.

День тогда прошел безрадостно, с испорченным настроением и ворчанием по любому возможному поводу. На следующий день я успешно провалила экзамен и вернулась домой с мыслью навсегда забыть эту встречу и крепыша в придачу. Всего лишь парень с пепельными волосами, всего лишь молодой фээсбэшник, что с того? Что мне теперь, об стену разбиться от того, что я его больше никогда не увижу? Серое небо и голые деревья за окном не отвечали мне.

Ненавижу учебу, препода этого дебильного с пулей в голове, грязь, лужи, теплые южные зимы, Новый Год без снега, жизнь без радостей… Ненавижу рано вставать и ехать на этих проклятых старых автобусах в вонючий, погруженный в желтый смог, город, в котором я учусь! Город, который полон людей с содомистскими наклонностями и просто придурков. Я хотела высказать небу, как я зла, но поток моих мыслей прервала подъехавшая к дому скромная иномарка, и наша собака моментально залаяла. Из другой комнаты мама спросила:

– Кто там приехал, глянь? Не к тебе?

– Понятия не имею.

– Ну, так сходи, узнай! Я глажу вещи отцу, мне некогда.

Снизу, в прорезях забора были видны только два передних колеса и ботинки. Я отругала собаку самым грозным тоном, отчего та смолкла и поспешила ретироваться в будку. Наверняка к отцу приехали, решила я и сдвинула брови, но ведь ему никто не звонил. Отворив тяжелую железную калитку, я подняла глаза и в одно мгновение вспомнила и поняла всё, что со мной случилось в день первой встречи. В особенности то, почему крепыш передумал уходить, присмотревшись ко мне, и ЗАЧЕМ он так долго проверял мой паспорт на странице места жительства по регистрации. Все так неожиданно встало на свои места, что уже не требовало никаких разъяснений. Он здесь, он приехал ко мне. Зачем? Я и не собиралась спрашивать. И так все поняла.

– Боже… – ошеломленно прошептала я и, не раздумывая, ринулась на шею пепельному, который за один миг стал для меня родным. Он безропотно обнял меня, неожиданно нежно для людей его профессии, но все же сильно.

– Почему же ты не приехал раньше? – непонимающе спросила я, прижимаясь к каменной груди молодого фээсбэшника, как к самой любимой вещи на свете.

– Раньше не смог, – просто ответил он, не удивляясь моей догадливости. – Работа такая.

И бесстрастности в его голосе как и не бывало.

Железный путь

I

Я заметил её плачущей на вокзале. Народу было много, но она стояла как-то обособленно, повернувшись ко всем спиной. Не хотела, наверное, чтобы все видели ее слезы и искривленное болью лицо. Но я заметил. Причем совершенно случайно. И по какой-то неведомой мне причине с того момента я не спускал с нее глаз.

Позже оказалось, что мы с ней ждали одну и ту же электричку. Все сорок минут ожидания она стояла неподвижно, обхватив себя руками (на улице дул сильный порывистый ветер, а она была легко одета, но сомневаюсь, что она вообще почувствовала холод или что-либо в таком состоянии), хотя могла и сесть на свободное место, но тогда бы она раскрыла свой секрет множеству людей, а так – его видел только я.

Нас разделяло метров семь, и гул на вокзале стоял громкий, но я видел, что она прилагала все возможные усилия, чтобы плакать беззвучно. Не хотела никому мешать или вызвать презрение? Я не знаю. Всё время она глядела в одну точку, каким-то умершим, пустым взглядом, и выражение её лица не отражало ничего, кроме БОЛИ. Порой, когда она сжимала скулы, чтобы сдержать внутри подступившие рыдания, на её лице вспыхивала ярость, но настолько слабыми были эти вспышки, что становилось понятно – у нее нет сил злиться, она будто умирает, и её душа издаёт последние вздохи, прерываемые болевыми судорогами.

Эта девушка была из разряда тех, которым не идут слёзы – они делают лицо безобразным, отталкивающим, красным и распухшим. Такие девушки от слёз делались мерзкими: их не хотелось бы жалеть, их хотелось презирать. Обычным людям. Но не мне.

Слёзы текли по её щекам безостановочным потоком, не успевая высыхать от рваных порывов ветра, что швырял её волосы и легкую куртку беспощадно, на что она, впрочем, внимания не обращала. Абсолютно неподвижный, какой-то даже аморфный объект среди вечно шевелящейся вокзальной толпы. Держу пари, она полагала, что её слёз никому не видно. Честно сказать, я и сам надеялся, что никто больше, кроме меня, не замечал этой девушки, которая словно находилась в другом мире, не желая возвращаться в реальность, которая причинила ей боль.

Наблюдая за ней, я понял, что она не так уж ужасна, и больше всего на свете мне хочется узнать, что за горе у неё произошло. Какова же была моя радость, когда объявили электричку, и девушка, медленно вынув наушники, нерасторопно взяла свою сумку и поплелась в сторону перрона. Воодушевленный такой удачей, я догнал её (что не составило труда, ибо двигалась она очень неохотно) и предложил помочь занести сумку в электричку. Она взглянула на меня безжизненно, прождала несколько секунд, будто приходила в себя, затем прикрыла глаза и отрицательно покачала головой. Я увидел её лицо вблизи, и