Аптекарская роза - Кэндис Робб

10

ТЕРНИИ

Мысли о Николасе Уилтоне не давали Оуэну заснуть. Не похоже, чтобы его разбил обычный паралич. Если бы Оуэна спросили, он, наверное, не смог бы точно сказать, что настораживает его в состоянии больного — действительно, при параличе человек может резко постареть, поседеть, порой возникает чрезмерная потливость. Так бывает. Но где-то в глубине души Оуэн не мог отделаться от смутного ощущения, что здесь что-то не так.

На рассвете он оделся и направился в сад Уилтонов. На морозном воздухе изо рта шел пар, снег похрустывал под сапогами. Он прошел по дорожке мимо живой изгороди к сваленным в кучу поленьям. В сарае рядом нашелся топор. Оуэн снял рубаху. Хотя было холодно, он намеревался поработать до пота, а тогда ему понадобится сухая рубашка, чтобы охладиться. Старая привычка солдата, оставшаяся с прежних времен. С тем же рвением, какое проявлял в стрельбе из лука, Оуэн набросился на поленья, представив, что перед ним бретонский менестрель. «Неблагодарный мерзавец!» Он рубанул по бревну. «Я сражался за твою жизнь». Еще один взмах топора. «Я рисковал стать посмешищем в глазах товарищей». Полено раскололось надвое. «Ты и твоя цыганка». Еще одно полено. «Она сделала из меня зверя». Удар. «Бретонский ублюдок».

Поначалу раненое плечо болезненно ныло, но когда мускулы разогрелись, боль отступила, и он вновь открыл для себя удовольствие физического труда. Мысли его успокоились и прояснились. Движения стали ритмичными и плавными.

Его прервал кашель.

— Сколько энергии с самого утра! — Люси Уилтон вручила ему полотенце. — Вот, оботрись и одевайся. В кухне ждет горячий завтрак.

Конечно, она услышала шум на дворе и поспешила выяснить, не вторгся ли непрошеный гость. Волосы у нее были распущены и прикрыты шалью. Бледные лучи утреннего солнца высвечивали золотисто-рыжие пряди, наполняя их живым сиянием. Господи, как бы ему хотелось дотронуться до этих волос. И все же даже сейчас, когда она стояла перед ним, такая сияющая в утреннем свете, такая хрупкая, он чувствовал в ней колючую настороженность и намерение сохранять дистанцию.

Очнувшись от грез, Оуэн вспомнил, что держит в руке полотенце, и внезапно понял, что замерз. А еще его одолело чувство неловкости, что он стоит перед ней, раздетый до пояса. Быстро вытершись полотенцем, он натянул рубаху.

— Ты нарубил столько дров, что хватит на две недели, — сказала Люси. — И все на голодный желудок. Пожалуй, ты завоюешь мои симпатии, Оуэн Арчер. — Так могли пошутить и его собственные сестры.

Но она неверно истолковала его поступок. Он нарубил поленницу дров вовсе не для того, чтобы произвести впечатление.

— Хотелось размяться, — буркнул он, понимая, что говорит глупость.

Люси кивнула, было видно, что она даже не обратила внимания на его неловкое замечание, и направилась в дом по заснеженному саду.

Пока Арчер завтракал, она расспрашивала его, выясняя знания в медицине и садоводстве. Ответы, видимо, ее удовлетворили. А Оуэн проникся к аптекарше уважением. Насколько он мог судить, она уже хоть сейчас могла бы перейти из разряда учениц в подмастерья. Она была такой же ловкой, как Гаспар, и сообразительной: получив ответ, тут же на его основе формулировала новый вопрос. Оуэну сразу стало ясно, что она гораздо лучше него разбирается в медицине и садоводстве. Гораздо лучше.

Вопросы иссякли, и женщина притихла, уставившись на свои руки, сложенные на столе. Потом вдруг подняла на ученика спокойный, холодный взгляд.

— Я могу поверить в то, что ты устал воевать и захотел научиться ремеслу. Но почему в Йорке? Почему не в Уэльсе? Поближе к семье? Ты с такой нежностью рассказываешь о своей матери, о родном крае.

И в самом деле, почему? Он объяснил, что Торсби помогает ему начать дело по просьбе старого герцога. Но объяснение звучало каким-то надуманным, фальшивым, даже для его собственных ушей. Наверняка ей тоже так показалось.

Люси Уилтон со вздохом поднялась и принялась возиться у очага. Она выглядела гордой и благородной, хотя одета была в простое платье, много раз заштопанное, причем довольно грубыми стежками. Видно, как швее, ей не хватает терпения. Он удивился, почему она не попросила о помощи раньше. Дела в лавке шли хорошо, так что она могла позволить себе лишнюю пару рук. Просторная, как в доме зажиточного торговца, кухня отделана дубом; посуда на полках хоть и простая, но хорошо обожженная. Видно, пользовались ею нечасто, так как почти вся она была покрыта пылью. С первого взгляда любой мог легко определить, какое занятие в этом доме являлось главным. С балок свисали пучки трав, развешенные на просушку, с них слетали сухие бутоны и листья, смешивались с пылью на полках и усеивали утоптанный земляной пол, хрустя под ногами. Это казалось странным: ведь в лавке не нашлось бы и пылинки, в такой чистоте она содержалась.

Люси снова опустилась на стул, сердито поджав губы.

— Все солдаты — жестокие, бесчеловечные существа.

Он никак не ожидал услышать от нее такие слова. Пришлось вспомнить, на чем оборвался их разговор.

— Ты осуждаешь меня за то, что я не вернулся в Уэльс?

— Ты свободный человек, у тебя достаточно средств, чтобы оплачивать отдельную комнату в гостинице. У тебя хватит денег, чтобы дать своим родным возможность убедиться: их молитвы не остались без ответа, ты жив. Неужели тебе не приходило в голову, что нужно их повидать, прежде чем начинать жизнь заново?

В ее глазах стояли злые слезы, от волнения щеки стали пунцовыми.

Видимо, осознав, что все чувства у нее написаны на лице, Люси опустила голову и смахнула со стола невидимые крошки.

Оуэн не знал, что ответить. Честно говоря, он ни разу не подумал о своей семье. Родные были лишь частью его детства, Уэльс остался в прошлом. Но он не стал этого говорить, удивляясь про себя, в чем истинная причина такого негодования. Внезапно ему пришла в голову одна догадка.

— Я слышал, твой отец тоже воевал?

Она окаменела и обратила на него холодный взгляд.

Значит, его догадка верна, но не стоило произносить это вслух.

— Я вовсе не хочу вмешиваться не в свое дело. — Хотя в последние дни он только этим и занимался.

Она не оттаяла, выслушав извинения.

— Начнешь с того, что подметешь крыльцо и зажжешь все лампы. Затем сложишь дрова перед дверью кухни. Позже я покажу тебе все наше нехитрое хозяйство…

Порыв холодного воздуха мгновенно выдул из кухни все тепло: это Бесс Мерчет распахнула наружную дверь.

— Я так и думала, что найду вас здесь. — Щеки ее раскраснелись, она замолчала, переводя дыхание и оглядывая остатки завтрака. — А вы ранние пташки. Как и судебный пристав. Он только что приходил в таверну сказать, что архидиакон хочет тебя видеть, Оуэн Арчер. Я отослала Дигби прочь, пообещав, что немедленно все тебе передам.

Оуэн перевел взгляд на Люси. Она побледнела, но произнесла ровным голосом:

— Прежде чем уйдешь, подготовь к работе аптеку.

Архидиакон улыбался. Улыбка на его лице смотрелась как неприятная гримаса, но все-таки это была улыбка.

— Подозреваю, вы вчера приняли мое обещание за простую вежливость, Арчер. Но Господь даровал мне свою милость, позволив исполнить обещание за один день. Сегодня утром я узнал, что аптекарю в Дареме требуется ученик.

Ансельм откинулся на спинку кресла, похожего на трон, и сложил кончики пальцев пирамидкой, всем своим видом излучая удовольствие.

Оуэн не предвидел такого поворота событий. Он ответил не сразу, обдумывая, как лучше выйти из щекотливого положения.

Архидиакон хмыкнул.

— Вижу, что удивил вас.

Оуэн решил действовать напрямую.

— Да, архидиакон, именно так. Вы сами говорили, такие должности подворачиваются редко. Я это крепко запомнил и… В общем, я уже договорился с мастером Николасом Уилтоном.

Пирамидка рухнула, когда архидиакон разъединил руки и вцепился в подлокотники с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

— Что вы сделали?

— Видите ли, я решил довольствоваться тем, что подвернулось, пошел в ученики к ученице, иначе я мог умереть с голоду, прежде чем узнал бы о другом свободном месте.

— Вы… — Архидиакон вовремя взял себя в руки. — Весьма прискорбно. — Злоба сжала ему горло.

Оуэн поднялся.

— Все равно я вам благодарен.

Ансельм впился глазами в Оуэна, затем отвел взгляд и кивнул.

— Я уже дал слово… — сказал Оуэн.

— Ступайте, — прошипел Ансельм, словно выпустил яд.

Оуэн поспешил убраться, пока не стало еще хуже. Оказавшись во дворе собора, он постарался припомнить до мельчайших подробностей реакцию архидиакона. Ансельма, разумеется, раздосадовало, что пришлось зря потратить на него время. Но ради чего он вообще брался за это дело? Из желания угодить Торсби? Вероятно. Одного Оуэн никак не мог понять — каким образом Ансельм успел за такое короткое время, что прошло после их последнего разговора, отослать запрос в Дарем и получить ответ. Очень похоже, что предложенная ему должность — выдумка. Но зачем это понадобилось церковнику? В надежде, что Оуэн станет жертвой нападения шотландцев, когда отправится в путь? Выходило, что Ансельм разозлился вовсе не из-за того, что зря потратил время, а из-за того, что Оуэн теперь будет работать на Николаса Уилтона. В порыве ярости архидиакон потерял осмотрительность. Оуэну это не понравилось.