Полиция на похоронах. Цветы для судьи (сборник) - Марджери Аллингем

Дядя Уильям сгорбился в кресле и уткнулся взглядом в пол.

— Не люблю болтать о семейных делах с чужими людьми, — пробурчал он, — но моя матушка, если вы не заметили, уже стара. — Он умолк, достал из кармана носовой платок и громко высморкался. — Ей иногда такое взбредет в голову! Например, некоторое время назад она решила, что я… Кхм, как бы это лучше выразиться… что я пью. Безусловно, трезвенником меня не назовешь, и не так давно жизнь среди сварливых дураков настолько мне осточертела, что я начал время от времени топить горе в вине. — Дядя Уильям умудрился произнести эти слова с апломбом человека, благородно признающегося в собственных грешках. — Ну, и до меня дошло, что, если я расскажу про недуг родным, которые ничего не смыслят в медицине, они, чего доброго, спишут эти провалы в памяти на мою маленькую слабость. Конечно, мне этого не хотелось. Понимаете?

Мистер Кэмпион кивнул, но Маркус не унимался:

— Уважаемый мистер Фарадей, разве вы не видите, в какое положение себя поставили? Неужели совсем никто не может подтвердить ваши слова?

Дядя Уильям вскочил на ноги.

— Юноша, уж не сомневаетесь ли вы в моей честности?

Маркус хотел ответить на это, что он всего лишь человек, но Кэмпион поспешил ему на помощь:

— Эти приступы должны были вас встревожить, мистер Фарадей. Вы не подумали обратиться к врачу?

Дядя Уильям обернулся к Кэмпиону. В его мутных глазах отражалась лихорадочная работа мысли.

— Конечно, подумал. Только вот к старому Лавроку я пойти не мог. Он хороший врач, свое дело знает и болтать почем зря не будет, но не обращаться же мне к семейному доктору…

— Очень жаль, что вы не обратились хоть к кому-нибудь, — заметил Маркус. Его покоробило, что дядя Уильям практически расписался в собственной нечестности.

— Да я обратился! — обиженно возразил тот. — Обратился я!

Молодые люди напряженно замерли.

— К кому?

Дядя Уильям будто потерял дар речи.

— Силы небесные, да не молчите же! — воскликнул Маркус. — Вы что, не понимаете, как это важно?

— Гм… Мне теперь совсем неловко, но раз вы так настаиваете… Я обратился к сэру Гордону Вудторпу с Харли-стрит.

Маркус вздохнул — на его лице отразилась смесь недоумения и облегчения.

— Что ж, тогда мы можем проверить вашу историю. Когда вы его посещали?

— В конце июня, — проворчал дядя Уильям. — Его мнение вам знать вовсе не обязательно. Я никогда не доверял этим мозгоправам, вечно они из себя строят всезнаек… Что ж, теперь вы в курсе. Вот только Вудторп не сможет подтвердить, что я его посещал.

— Почему? — вновь насторожившись, спросил Маркус.

— Объясняю, — с огромным достоинством и расстановкой произнес дядя Уильям. — Я счел разумным назваться чужим именем. И, раз уж вы полезли в мои личные дела, знайте: расплатиться с ним я так и не смог. Конечно, он наверняка меня вспомнит, — предупредил Уильям возможные вопросы, — но я не позволю открыть этому докторишке мою истинную личность: его адвокаты станут писать мне письма с угрозами, или что там обычно делают эти мошенники. Я закончил! — Дядя Уильям захлопнул рот и обиженно отвернулся.

— Мистер Фарадей, речь идет об убийстве. — Маркус уселся напротив старика и разгневанно повторил: — Об убийстве, поймите вы, наконец! Нет ничего хуже убийства. Если вы будете продолжать в таком духе, сэр, вас скоро арестуют.

— Подпишите мою бумагу, — буркнул дядя Уильям, — и все будет хорошо. Я не раз попадал в переплеты — и ничего, выкручивался. На этот раз тоже выкручусь. Ни один человек на свете не посмеет назвать Уильяма Фарадея трусом!

— Дураком, наверное, тоже, — пробормотал Маркус себе под нос.

Дядя Уильям сердито покосился на него.

— Чего вы бормочете? Говорите нормально, как мужчина!

Маркус снова воззвал к Кэмпиону:

— Можете вы объяснить мистеру Фарадею, что ему грозит? Я не в состоянии.

— Черт подери, да все я понимаю! — внезапно завопил дядя Уильям. — Моя родная сестра и двоюродный брат убиты! Вы, похоже, совсем забыли о нашем семейном горе, пристаете ко мне с расспросами о болячках и докторах! Позвольте напомнить, что завтра меня пригласили на слушание, и это будет весьма неприятный, тяжелый и мучительный опыт. Я не из тех людей, что волнуются из-за неоплаченных счетов у всяких там докторишек.

— Инспектор Оутс с готовностью проверит любые показания, Маркус, в том числе и наши, — без обиняков заявил Кэмпион своему приятелю.

Глазки дяди Уильяма забегали от одного молодого человека к другому; он попыхтел, точно чайник на плите, и внезапно сдался.

— Я был у врача двадцать седьмого июня и назвался именем своего давнего приятеля, Гаррисона Грегори. Дал адрес его клуба. Теперь вы все знаете — надеюсь, довольны? Я выставил себя дураком, ну и что же. Разве я виноват, что матушка так прижимиста? Как будто не понимает, что человеку в моем возрасте могут понадобиться деньги.

Маркус уже записывал имя на обороте конверта.

— Вы имеете в виду клуб Леветта, не так ли? — уточнил он.

Дядя Уильям хмыкнул.

— На Брук-стрит, — пробормотал он. — Старик Грегори небось меня проклинает. Получил пару писем от докторишки — это уж как пить дать. — Он горестно покачал головой. — Тогда мне казалось, что это единственный разумный выход…

Маркус в смятении покосился на Кэмпиона, однако тот хранил невозмутимость.

— Я сделаю все, что в моих силах, сэр, — сказал Маркус, убирая конверт обратно в карман. — На вашем месте я бы уничтожил это заявление. В определенных обстоятельствах оно может произвести нежелательный эффект. Кэмпион, я зайду к тебе утром, если не возражаешь. Пока мы не получим подтверждения от сэра Гордона Вудторпа, лучше не рассказывать об этом полиции, хотя рано или поздно все всплывет… Надеюсь, мистер Фарадей это понимает, — добавил он, многозначительно посмотрев на дядю Уильяма.

Тот не удостоил слова Маркуса ответом и даже с ним не попрощался. Он сидел в своем кресле и злобно пыхтел, пока Кэмпион не вернулся, а потом встал и взял со стола свое заявление.

— Чертов щенок, да как он смеет мне перечить! — прорычал он. — Я предполагал, что его старик окажется несговорчив, но уж от парня такой подлянки не ждал! Ладно, пусть разбирается с чертовым докторишкой, я не особо-то и против. Думал, так будет проще всего. — Он бросил листок бумаги в огонь и резко обернулся к Кэмпиону. — Нынче вечером снова приходил этот полицейский, инспектор Оутс. Хотел знать, во сколько точно начался тот воскресный обед, — ну, я и подумал, что лучше поскорее провернуть это дело, и сразу пошел к Маркусу. Откуда мне было знать, что он поднимет такой шум из-за пустяка?

Он замолчал. Мистер Кэмпион не проронил ни слова. Вдруг дядя Уильям грузно опустился в кресло, взгляд у него был почти жалобный.

— А вы как думаете — я и впрямь вляпался по самые уши?

Мистер Кэмпион оттаял.

— Вляпались — это да. Но вряд ли все уж настолько плохо. Пока мне трудно судить. Простите за вопрос, эта история с Гордоном Вудторпом — чистая правда?

— Да, да, к сожалению, — ответил дядя Уильям, до сих пор не понимая, как ему повезло со свидетелем. — Да и не мог я это сделать! Не мог убить Эндрю! Уж веревку-то я с собой в церковь не брал, могу поклясться.

Он задумчиво поморгал.

— И между прочим, у меня весьма тесное пальто. По теперешней моде. В него и молитвенник-то не засунешь — обязательно подумают, что это у меня фляжка выпирает. А моток веревки тем более не спрячешь, кто-нибудь бы непременно заметил. Да и я сам бы заметил. С памятью у меня беда, но мозги-то пока на месте.

Почти все сказанное дядей Уильямом имело прямое отношение к делу и было весьма кстати.

— И потом, — рассеянно проговорил мистер Кэмпион, — еще не факт, что вашего брата действительно убили в воскресенье.

— Вот именно! — радостно закивал дядя Уильям. — Тогда ко мне вообще не может быть никаких вопросов. Память я больше не терял, слава богу, и отлично все помню. Погода была настолько скверная, что из дома я выходил от силы раз пять. Между нами, после исчезновения Эндрю здесь воцарились такая тишина и покой, что от камина не очень-то хотелось отлучаться.

— Еще один момент, — медленно произнес мистер Кэмпион. — Эндрю ведь застрелили. У вас когда-нибудь был револьвер?

Старик задумался.

— Ну, когда я воевал, понятное дело, был. Я служил в Монтрой-сюр-мере, хотя морем там и не пахло. Такой бардак у этих иностранцев с названиями городов — сам черт ногу сломит! Я был… штабным работником. — Он свирепо покосился на Кэмпиона, давая понять, что распространяться на этот счет не намерен. — Так вот, оружие, конечно, у меня было. Но с тех пор я его в глаза не видел. Черт подери, кому может понадобиться эта штука в мирной жизни!