И стали они жить-поживать - Светлана Багдерина

Иванушка растеряно оглянулся на умрунов: хоть и попали они, похоже, на подворье к местной бабе-яге, а всё же откуда она знает, что его самозваная охрана на ее разносолы не претендует?..

Отвечая на невысказанный вопрос лукоморца, она растянула губы в хитрой улыбке.

— Убыр Макмыр еще и не такое знает, вьюноша.

— П-понял, — ошеломленно кивнул Иван и смирился.

Убыр сделала еще один шаг вперед, и тяжелые ворота распахнулись перед ней и путниками сами по себе. Взмах сухонькой ручки — и гудящее облако на мгновение зависло в воздухе и ринулось на них. Но не успели гости испугаться как следует, как здоровенные лохматые шершни, сделав над ними круг почета, вернулись назад и снова зависли над двором гудящей шапкой.

— Не боись, гостеньки — не укусят. Теперь, — ухмыльнулась Макмыр. — Они вас сейчас знают и не тронут. Пока я не скажу. Хе-хе. Шуткую я. Ну, чего встали, как столбики? Заходите, гостями будете, пока не надоест.

Специалист по волшебным наукам хотел поинтересоваться, кому надоест, но побоялся услышать ответ, и на всякий случай не стал.

Путники первым делом почистили и выбили Масдая и задрапировали его вокруг давно не беленой, но очень горячей печи, после чего наспех умылись и пошли к столу, ведомые головокружительными запахами как самонаводящиеся и чрезвычайно голодные ракеты — отведать от убырских щедрот.

Щедрость ее простиралась на ведерный чугунок с густым наваристым супом, в котором затонул — но не до конца — килограммовый ломоть мяса на мозговой кости, каравай черного хлеба, шаньги — "картовные" и "налХвные", как называла их сама Макмыр, и пресные лепешки с бортиками, наполненные болтушкой из яиц, сметаны, лука и грибов — перепечи.

— Очень вкусно, — работая челюстями и ложкой как заведенный, умудрился произнести и не подавиться Агафон.

— Спасибо, бабушка убыр, — поддержал его Иван и осторожно вложил неуклюжей левой рукой грубо струганную деревянную ложку в рот.

— Наша-то девица на все руки мастерица, — одобрительно закивал взъерошенной головой и дед, аккуратно стряхнул с бороды крошки в ладошку и кинул их в миску.

— Ну уж… — скромно потупилась от похвалы Макмыр, как невеста на смотринах. — Как таким гостям не постараться угодить…

— Постаралась ты, матушка, сразу видно, — стрельнул живыми глазами старик в сторону "девицы", и та зарделась.

— Вот славная женка кому-то достанется, — вздохнул, сокрушаясь, он.

Убыр окончательно смутилась, закашлялась, поправила идеально намотанный платок так, что его перекосило, и поспешила перевести разговор в другое русло:

— А чёй-то это у тебя, мил друг Иван, с правой рукой-то? Ты ить меньше ешь, больше мучаешься. На улюху ты не похож, кажись…

— Поскользнулся, упал… — улыбнулся набитым ртом Иванушка, вспомнив их недавний разговор с волшебником.

— Эт ты приятелю своему расскажи, — обнажила в усмешке все семь зубов убыр и кивнула в сторону чародея. — Мне ведь вашу помощь тоже без оплаты оставлять не след, — ткнула она ложкой за окно. — А со мной по врачебной части из октябричей никто не сравнится, так что, пользуйтесь, пока я добрая.

За окном, как раз напротив вкушающей октябрьской кухни компании, Панкрат и Егор сколачивали из подручного материала лестницу.

Все произошло как в одной лукоморской народной сказке: входящие постояльцы наступили на нижнюю ступеньку крыльца, и она провалилась, изъеденная изнутри в труху жучками. Пошли в дровяник искать доску на замену — не нашли, зато сквозь дыру в крыше увидели небо и тучки. Полезли латать — развалилась под ногами лестница. Стали сколачивать лестницу — треснуло топорище (молотка в хозяйстве убыр отыскать не удалось даже с ее помощью). Стали искать подходящее полено, чтобы вытесать новое — обвалилась поленница, сложенная по-вамаяссьски[113] вдоль забора. Поленица обвалилась — стал виден подгнивший столб и дыра в ограде. Разобрали остатки поленницы, осмотрели всё, и нашли еще пять таких же кривых столбов, готовых подать в отставку в любой момент…

Умруны, бесстрастно обозрев весь затяжной разор в хронической форме, переглянулись, кивнули, и, не произнося более ни слова, разобрали инструменты, распределили обязанности, и сосредоточено принялись за работу.

Дед Зимарь порывался было присоединиться, но Иван при поддержке Агафона и — что самое главное — самой хозяйки, ставшей вмиг ровно в пятнадцать раз заботливей и внимательней — оторвали его от пилы и усадили за стол.

Дозволив гостям дожевать последнюю, тщетно пытавшуюся укрыться от печальной в своей предсказуемости судьбы за краем блюда, шаньгу и оценить всю прелесть и крепость домашней кумышки, убыр тоном, не терпящим пререканий, заставила Иванушку поведать без пропусков обстоятельства утреннего сражения на затерянной тропе.

— …и ты сделал ЧЁ?!.. — восхищенно-недоверчиво прищурила она глаза и склонила на бок голову, словно рассматривая своего гостя в первый раз.

— Перерубил дерево, которое держало его арку, — послушно повторил Иван. — Больше я ничего не мог придумать… Я понимаю, это был не слишком героический поступок…

— Это был единственно возможный поступок, если ты хотел остаться в живых, — фыркнула убыр. — Если бы он был чуток поумнее, он сразу бы забрался по арке на твое дерево и сбросил на тебя сеть, как на твоего солдатика, и одним царским сыном на Белом Свете стало бы меньше. Хоть у него и мозгов с гулькин клюв, а до этого он всё одно рано ли поздно ли додумался, будь спокоен.

— Бросьте, мадам. Пауки не умеют думать, — специалист по волшебным наукам разлепил склеивающиеся от сытости и усталости глаза, вальяжно изрек сей научный факт, и снова прикрыл более чем слегка осоловевшие очи. — Это суеверия отсталых народностей… Персонификация очеловечивания, так сказать… Идеализация анимализма… Метафора мышления… то есть, эпифора… Или метаморфоза?..

— Во-первых, — строго ожгла его взглядом Макмыр, и чародей почувствовал укол словно шилом и подскочил на скамье — глаза широко раскрыты, язык прикушен, — в моем доме срамно не выражаться. Два раза говорить не стану, запомни с одного. А во-вторых, если не веришь — погуляй еще по нашим лесам хоть день. А когда вернешься — если вернешься — вот тогда и расскажешь мне, кто из вас умеет думать, а кто — так. Так что, царский сын, ты еще легко отделался. Я баньку протоплю, и мы твою руку поправим. Помнем, пошепчем, компрессик сделаем на ночь, отварчик попьешь — утром как новый будешь.

Дед Зимарь при этих словах натужно закашлялся, закатив глаза, захлюпал, затрубил носом, словно стадо слонов, и задышал полной грудью со свистом и хрипом, как дырявая гармошка.