Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Вчера ездил в лес, где были прежде дикие козы, из коих теперь осталась одна только. Говорят, что зимой волки подкопались и съели остальных. Очень жалко! Но зато что за чудный вечер, что за восхитительная прогулка! Когда солнце уже садилось, я, уже напившись чаю, бродил один по яру за зверинцем и, испытывая всю глубину наслаждения, доставляемого красотой леса, заходящего солнца и прохладой наступающего вечера, думал, что такие минуты достаточны, чтобы ради их с терпением переносить маленькие невзгоды, коими переполнена жизнь...

Они достаточны, чтобы любить жизнь. Нам сулят вечные радости посмертного бытия, но мы их не знаем и не постигаем. К тому же если мы достойны их и если они вечны, то успеем насладиться ими. А пока хочется жить, чтобы повторялись минуты, подобные тем, которые были прожиты мною вчера!..

Сегодня я собираюсь перебраться в Симаки. Но в ту минуту, как пишу Вам, разразилась страшная гроза, и день обещает быть дождливым; может быть, сегодня я еще останусь здесь. И в Симаки очень хочется и с Браиловом жалко расстаться!

Милый друг! Я совершил в Вашем доме нечто вроде взломай приношу Вам повинную. При книжных шкапиках в гостиной рядом с Вашей спальней не оказалось ключа; между тем я увидел там несколько новых книг, из коих многие заинтересовали меня. У Марселя ключа не оказалось, и вот мне пришло в голову попробовать отворить их тем ключом, коим отпирается один из шкафов, находящихся в гостиной, рядом со мной, и ключ этот пришелся как раз. Я взял Байрона и “Москву” Мартынова. Будьте покойны! все Ваши книги и ноты останутся в целости. Для успокоения совести Марселя я дам ему, переезжая в Симаки, список всего, что возьму с собой, а при отъезде возвращу ему книги и ноты и при нем поставлю их на прежние места. Простите, пожалуйста, самоуправство мое!

Симаки,

8 часов вечера.

Я много наслаждения ожидал от Симаков, но действительность оставила далеко за собой самые пылкие мечтания. Сколько благ, сколько счастливых дней приносит мне Ваша дружба! Нет возможности передать словами то, что я ощущаю в эту минуту. Это такая полнота счастья, что становится даже страшно! Точно будто сон, от которого скоро придется пробудиться. Приехав сюда и осмотревши каждый угол дома и сада (тысячу благодарностей за массу великолепных цветов, за новые обои и все устройство!), я спустился из сада по знакомой тропинке в яр, идущий параллельно с селом, потом поднялся на гору и остановился, чтобы посмотреть на общий вид милой, знакомой местности. Солнце великолепно заходило, а на востоке уже красовалась полная луна. Вдали леса, Браилов, поля, зелень... Была минута, когда я не мог удержать восторженных слез!

Оно понятно. Я так неизбалован в Каменке прелестями природы!

Теперь только что вернулся и спешу выразить свежие впечатления и бесконечную, бесконечную благодарность!!!

П. Чайковский.

265. Мекк - Чайковскому

Интерлакен,

10 июля 1880 г.

Дорогой, несравненный друг! Как я обрадовалась Вашим письмам! В эти дни я получила их три: одно из Каменки и два из Браилова. Теперь опять я счастлива, а то уже становилось жутко, все неприятное чувствовалось сильнее, все приятное было неполно. Благодарю Вас, мой дорогой, за радости, которые Вы мне доставляете. Вчера мы вернулись из Гриндельвальда, и мне подали Ваше письмо. Я с восторгом его распечатала и мысленно благодарила бога, что оно было единственное, как через пять минут мне подали другое письмо, из Москвы, ну, и, конечно, самого гадкого свойства, но мне уже оно было не так тяжело. Я скоро могла оторваться от скверного впечатления, потому что у меня в кармане было другое письмо, свойства, вознаграждающего за все человеческие гадости.

Не могу Вам выразить, как меня утешило Ваше намерение носить мои часы постоянно. Это именно то, чего мне и хотелось сильно. Благодарю Вас за это из глубины сердца, мой добрый, бесценный друг. Никто не умеет так тонко понять самые глубокие, задушевные желания другого человека и никто не умеет так деликатно исполнять их.

Как я рада, что “Jeanne d'Arc” пойдет эту зиму в Петербурге, и как в то же время мне жаль, что я, вероятно, ее не услышу еще. Если бы это было летом, то я бы нарочно приехала к которому-нибудь представлению ее, но зимою для меня путешествие ужасно. Скажите, Петр Ильич, не выйдет ли “Jeanne d'Arc” для фортепиано в четыре руки? Это самый удобный способ ознакомляться с разными сочинениями, а я так мало времени имела в руках эту оперу и притом в рукописи, что мое желание познакомиться с нею только раздразнено до высшей степени и не удовлетворено нисколько. Какой персонал предполагается для оперы? Кто будет исполнять партию Жанны?

Два дня назад ко мне приехал молодой пианист из Парижа, только что окончивший курс консерватории avec le 1-r prix [с первой наградой], класса M. Marmontel'я. Я его выписала для летних занятий с детьми, для аккомпанирования Юле для пения и для игры со мною в четыре руки. Этот юноша играет хорошо со стороны виртуозности, техника у него блестящая, но выражения собственного участия в том, что исполняет, нет нисколько, но он еще и слишком мало жил для этого; он говорит, что ему двадцать лет, но на вид не более шестнадцати....

Я очень жду времени, когда можно будет отдохнуть от странствований. Сашонка, того, по его мечтательному характеру, все тянет в снега, в ледники, так что уже вчера я ему позволила из Гриндельвальда сходить в Zasenberg и была в ужаснейшем беспокойстве. Экскурсия эта продолжалась десять часов, но, главное, из них четыре часа они находились на леднике и должны были спускаться по отвесно ледяной скале, перевязанные все (Сашок, его постоянный товарищ Пахульский и два guid'a [проводника]) веревками, прорубая ступени во льду для каждого шага. Я так рада, что эта прогулка кончилась, но его, т. е. Сашонка, это не удовлетворяет. Ему хочется все больше и больше, все покупает себе книги-описания Швейцарии, и все глаза разгораются у него сильнее....

Поживите, дорогой мой, подольше в Браилове, а потом подольше в Симаках, как я буду рада. А Вы, как кажется, Петр Ильич не заметили новой омеблировки в моих трех комнатах? Пожалуйста. друг мой, обратите внимание, это все парижская мебель. Возят ли Вас, на московских рысаках? Обратите также, пожалуйста, внимание на маленького пуделя Croquet. Это Милочкина собачка, и они любят друг друга самым трогательным образом, и эта собачка действительно замечательно умное и благородное создание.

Об авторе Крестовском я знаю, что это женщина, г-жа Хвощинская, и “Отечественные записки” мы получаем, но этого сочинения (“Семья и школа”) я, к сожалению, не читала, а теперь нет этих книг с собою....

С нами в Hotel'e живет музыкант и композитор, о котором Вы, вероятно, имеете понятие, Петр Ильич, потому что последнее время он очень в ход пошел, и Есипова в своих концертах по Европе много играла его сочинения,-это поляк Мошковский (Moszkowsky). Он много раз играл на фортепиано в общих залах и играет великолепно; Листовской школы пианист. Он живет здесь вместе с г-ном Витковским, это музыкант-дилетант, сын одного генерала в Варшаве. Обратите внимание, Петр Ильич, еще на одного композитора, поляка Носковского (Noskowsky). У меня в Браилове лежат его сочинения и между прочим его Cracoviennis. Он пишет очень мило, свежо, selon moi [по-моему], но я, конечно, не компетентна в этом деле и говорю только свое личное впечатление.

До свидания, дорогой мой, бесценный друг. Будьте здоровы, погостите у меня подольше, пожалуйста. Всем сердцем горячо и неизменно Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

266. Чайковский - Мекк

Симаки,

1880 г. июля 9-11. Сиамаки.

9 июля 1880 г.

Получил сегодня первое письмо Ваше из Интерлакена, милый друг мой, и чрезвычайно рад был узнать, что Вы благополучно доехали до этого милого места. Благодарю несказанно за то, что Вы вспомнили меня двадцать девятого числа. Надеюсь, что теперь как мое каменское, так и браиловские письма уже получены Вами.