Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Какая ночь была сегодня, я насилу в два часа пополуночи мог оторваться от окна своего! Луна сияла во всем блеске, а тишина, а ароматы от цветов, а эти чудные, неопределенные звуки ночи, боже мой, как все это хорошо! Милый друг мой! я рад, что Вы в Интерлакене, который я очень люблю, но все-таки не завидую Вам. Едва ли могут где бы то ни было существовать условия жизни, более подходящие к моему идеалу, как Симаки. Сегодня целый день я чувствую себя как среди фантастически чудного сновидения!

10 июля.

2 часа дня.

После великолепнейшей лунной ночи, которою я долго, долго любовался, наступило холодное, с северным ветром утро, и это внезапное сильное охлаждение продолжается до сих пор.

Получил письмо из Франценсбадена от сестры. Оно написано почти накануне отъезда в Россию. Известия сообщает она невеселые. Ей самой нисколько не лучше, даже хуже в, физическом отношении, а в нравственном она истерзалась от тоски по детям, оставшимся в Каменке. Таким образом, поездка эта, по-видимому, не привела ни к чему! Таня тоже не поправилась и попрежнему страдает головными болями, бледна, слаба. Правда, что тут примешался сердечный элемент: она очень увлечена своим новым претендентом и смущается неизвестностью. Дело в том, что раньше осени он не может явиться с официальным предложением руки и сердца. Ему необходимо сначала кончить свои офицерские экзамены, а потом поехать в Веве и испросить благословения своих родителей.

Получил сегодня утром третью и последнюю корректуру оперы, которой и начну теперь заниматься. Переписываю начисто написанные в Каменке двухголосные романсы, а также приступил к сочинению кое-чего новенького.

Я осмотрел сегодня Ваше свекловичное поле. Бураки весьма порядочные, хотя, судя по количеству дождей, можно было бы ожидать еще лучшего. Обработка поля (я в этом кое-что смыслю) поистине великолепная. Это скорее огород, чем поле. Так как буракам предстоит сидеть в земле еще три месяца, то нужно ожидать превосходного урожая.

11 июля.

Я получил сейчас депешу от Льва Васильевича, сообщающую, что сестра проедет сегодня через Жмеринку и желала бы меня видеть. Она пробудет на станции от семи до десяти часов, так что я буду иметь достаточно времени, чтобы с ними повидаться и услышать обстоятельные рассказы об их жизни за границей.

Получил сегодня также пересланное мне из Каменки письмо известной особы. Увы, оно свидетельствует, что вместо того, чтобы делать успехи в понимании своего положения и своих интересов, она делается все безумнее и злее, и все дальше уходит моя надежда на полное освобождение ...

Следующее письмо буду писать Вам в Аркашон!

Бесконечно любящий и благодарный

П. Чайковский.

Потрудитесь поблагодарить Юлию Карловну за надписание адресов, а также попросить принять от меня мое почтение. Всем Вашим поклон!!!

267. Чайковский - Мекк

1880 г. июля 12-15. Сиамаки.

Симаки,

12 июля 1880 г.

Вчера ездил в Жмеринку и провел три часа с сестрой и племянницами. Оттого ли, что сестре весело возвращаться домой, оттого ли, что она была рада меня видеть, но только она произвела на меня благоприятное впечатление. Мне показалось, что она возвращается все-таки более здоровая, чем уехала. Таня слегка пополнела, чему нельзя радоваться, так как у нее это всегда признак, что ей становится хуже. Вера одна вполне поправилась, на нее воды, очевидно, имели самое благодетельное влияние. Мне чрезвычайно отрадно было провести несколько часов с этими милыми моему сердцу особами. Свиданье-с ними рассеяло отчасти отвратительное состояние духа,. навеянное письмом известной особы и ее мамаши! Если б Вы только знали, милый друг, до чего может дойти безумие, соединенное с абсолютным бессердечием и остутствием чувства человеческого достоинства!

Получил корректуру и занимался. Погода сегодня холодная, дождливая и ветряная, но мне здесь все-таки так хорошо, так хорошо, что нельзя и выразить. Дни, проводимые мною здесь,-сущее благодеяние для меня.

13 июля.

Погода чудная! Я вполне уже оправился от маленькой неприятности и теперь стыжусь, что из пустяка, подобного письму изв[естной] ос[обы], находил возможным испытывать тоску и расстройство. В этой личности, даже в почерке руки ее, есть какой-то убийственно действующий на меня яд! От одного вида адреса, надписанного ее рукой, я тотчас же чувствую себя больным и не только морально, но и физически. Вчера, например, у меня так болели ноги, что я едва двигался и чувствовал целый день невыносимую хандру и слабость, в которой совестно было признаться Вам. Но Симаки, со всей моей милой здешней обстановкой, очень быстро исцелили меня от болезненного припадка. Сегодня я опять вполне и безусловно здоров, счастлив, доволен и покоен. Сейчас отправляюсь пешком в Тартаки. Получили ли Вы, друг мой, все мои письма как каменские, так и браиловские?

14 июля.

Вчерашняя прогулка в Тартаки была в высшей степени удачна. Я туда и назад ходил пешком и лишь через реку против купальнн переезжал в лодке. По части грибов меня преследует упорная неудача; их, несмотря на дожди, нет нигде. Почему это? Какое таинственное произрастание-гриб! Возвращался при непостижимо чудном закате солнца.

Сейчас проигрывал уже окончательно приготовленные к печати первые два действия “Орлеанской девы”. Или я очень ошибаюсь или Вы не напрасно, милый друг мой, на подаренных мне часах велели изобразить героиню моего последнего оперного произведения. Я не думаю, чтобы “Дева” была лучшим и наиболее прочувствованным из всех моих писаний, но мне кажется, что это именно та вещь, которая может сделать меня популярным. Я чувствую, что “Онегин” и некоторые мои инструментальные вещи суть более близкие мне чада всей моей нравственной индивидуальности. Я написал “Деву” с меньшим самозабвением, чем, например, нашу симфонию или Второй квартет, но зато с большим расчетом на сценические и звуковые эффекты, а ведь для оперы это главное!

Адресую это письмо уже в Аркашон.

Что делает Влад[ислав] Альб[ертович]? Занимается ли композиторскими опытами? Как его глаза? Если он когда-нибудь в свободную минутку вздумает написать мне,-доставит большое удовольствие.

Я имею сведения, что Н[иколай] Гр[игорьевич] проездом через Берлин был много раз у Иоахима и играл в тамошних музыкальных кружках, причем успех его был огромный. Будьте здоровы и покойны, дорогая моя! Юлье Карловне, Соне и Милочке (которая, вероятно, быстро растет и уж скоро превратится в Людмилу Карловну), а также мужскому поколению желаю всяких благ и удовольствий в дальнейшем путешествии. Безгранично преданный

П. Чайковский.

Ваша симацкая свекловица удивительно растет в последние дни. Мне кажется, что урожай будет отличный.

15 июля.

У меня был уже запечатан предыдущий лист и адресован в Arcachon на poste restante, как вдруг получаю большое, крайне заинтересовавшее и много порадовавшее меня письмо Ваше из Интерлакена. Поспешаю ответить на вопросы Ваши, милый, дорогой друг!

1) Достаточно того, что Вам хочется, чтобы “Орлеанская дева” была издана в четыре руки, чтобы я озаботился об этом. Только прошу Вас, друг мой, извинить меня, если я не буду иметь возможность устроить это в ближайшем будущем. Во-первых, ее нужно аранжировать, на что потребуется время; во-вторых, Юргенсон так завален работой по одновременному печатанию нескольких больших моих сочинений (опера, концерт, итальянская фантазия), что в настоящее время мне нужно подождать, дабы он мог сначала справиться с теперешней работой. Во всяком случае, позвольте Вам торжественно и положительно обещать, что я почту своим сладким и необычайно приятным долгом как можно скорее удовлетворить Ваше желание. Вы не знаете, какую услугу Вы мне оказываете, выражая такое желание, которое я могу удовлетворить! Мне так всегда хочется сделать что-нибудь угодное и приятное Вам, и так редко я нахожу к тому повод!

2) О композиторе Мошковском я имею понятие по его симфонической поэме “Иоанна д'Аpк” (мы сошлись с ним в выборе героини), слышанной мною нынешней весной в Берлине у Бильзe. Сочинение это показалось мне абсолютно бездарным, но исполненным претензии. Впрочем, по одному разу нельзя никогда составить вполне верного суждения. Может быть, я ошибаюсь, но таково было испытанное мной впечатление. Как пианиста, я его совсем не знаю.