Цитадели - Евгений Шалашов

Об этом документе знало считанное число лиц. А между тем, и на вокзале, и в дороге я чувствовал ненавязчивое внимание. Вот уж поистине — разведка у наших чиновников поставлена неплохо. А может, интуиция?

Говорят, к хорошей жизни быстро привыкаешь. Но опять-таки «быстро» — это вовсе не значит, что сразу. Когда в поезде «Москва-Вологда» (сколько колбасы перевезли в постперестроечное время!) появляется спецвагон с рестораном для одного пассажира (к сладкому ужасу узнаешь, что этот пассажир — ты!), а ночью в купе скребется девица, уверяющая, что за нее уже заплачено, и предъявляет справку из вендиспансера, то чувствуешь себя неловко… Нет, я не пуританин, но будучи непривычным к такому… хм… навязчивому «сервису», невольно теряешься и вместо того, чтобы попользоваться свалившимся на твою голову секс-дивом, поишь ее кофе. «Попутчица», наливаясь кофе по самые уши, к утру фигеет вместе с тобой настолько, что забывает — зачем она вообще пришла, а потом осторожно, одним глазком, показывает на глазок видеокамеры, выглядывающий из-под плафона. И уже проводив барышню, замечаешь еще один «глазик», направленный с другого ракурса, но тоже — на твою полку. Тихонько радуешься своей дремучести и теперь уже во всем ищешь второе дно…

И вроде бы никто специально ничего не делает. Но таксист-филантроп не берет деньги, а улица становится девственно чистой, потому что встречные машины испуганно жмутся к обочине…

Посему для меня главная задача была удрать от недреманного ока «ненавязчивого» эскорта. Как мне это удалось — никому не скажу. Даже начальнику. А иначе, пришлось бы добираться до полянки с «точкой перехода» в сопровождении мотоциклистов.

…Сама полянка не изменилась, хотя и прошло больше года. Вон — та кучка пожухлых еловых лап — это то, что осталось от моего шалаша. Чуть дальше скалятся ржавыми оскалами консервные банки.

Меж березок высился валун, превращенный в кенотаф табличкой из нержавеющей стали, со списком погибших. Кто ее установил?

Мне нужно было вспомнить точку перехода. Легко сказать… Вспомнить то, чего не знал. Уносили меня в бессознательном состоянии. Выводили обратно — не приметил… Я немного поломал голову, а потом решил, что проще пройтись по полянке. Точка никуда не денется. Когда я в нее попаду, тогда и попаду.

…Хотел бы я знать — куда меня выкинуло? Маленьких и больших озер, прочих водоемов в наших краях не меньше, чем в Карелии. А если меня в неё самую и выбросило? Или сопредельную Финляндию?

Общее состояние нехорошее — как с похмелья. Да, еще умудрился упасть и пропахать носом с полметра прибрежной земельки. Насчет носа — очень даже символично. Вот так вот, господин «представитель»…

Холодная вода привела в чувство, и головная боль прошла. Нос — чуть позже. Вот уж точно, что не с похмелья…

Не спеша пошел вдоль берега. Там, за кустами, мелькнуло что-то похожее на избушку. Может, там люди?

Строение напоминало полуземлянку: из земли торчала только крыша, поросшая мохом. Или мхом? Мечта археолога. Такие домишки перестали строить лет триста назад. Но явственно тянуло дымом. Значит, изба жилая… Дополнительный аргумент — в спину уперлось что-то острое…

— Штой, — прошамкал сзади старческий голос. — Кто таков? Рушкий, аля лях?

— Русский, — искренне ответил я. Ну может, где-то глубоко во мне и сидит угро-финн или татарин. А кто у нас без этого?

— Брешешь. Откеда одёжа ненашенская?

— С базара, — совершенно честно ответил я.

Кожаные штаны и куртка — зависть рокера! Крепкие десантные ботинки со шнуровкой. А уж подошвы такие, что можно смело танцевать на углях и ходить по гвоздям.

Кажется, слово «базар» деда убедило.

— Да-а, — протянул он. — На базаре не то, цто наряд диковинный, а лешего в лаптях купить можно аля бабу.

— С лешим — не уверен, но бабу можно купить не одну, — честно ответил я.

Я почувствовал, что нажим рогатины (или чего там?) слегка ослаб, но не убрался окончательно.

— Звать-то как?

— Олег. По батюшке — Васильевич.

— Ты цто, из бояров, цто ля, будешь? — почувствовал я новый нажим.

Тьфу ты, историк хренов. Сработал учительский синдром.

— А кто это? — задал я встречный вопрос. Не то, чтобы не знал, кто такие бояре, а не знал в данном историческом (или временно-пространственном?) контексте.

— Боярове-то? Богатеи разные. Они в Москве живут да на нашу землю ляхов да черкесов насылают. А ты цто, про бояров не слыхал?

Вот те раз. Уж не перенесся ли я вместо пространства во время? Только Смуты мне не хватало. А тут, еще в спину тычут чем-то неприятно острым.

— Ты бы, дедушка, отпустил свой рожон, а то…

— А цто-то?

Тут я не выдержал. Слегка отклонился влево, развернулся, пропуская острие, вдоль спины. А потом просто упал на землю, умудрившись пнуть по руке «воителя». Оружие — а им оказалось устрашающего вида пика — оказалось в моих руках. Унгерн и Ярослав были бы довольны учеником.

Дед покатился по земле. Но довольно быстро встал и потянул из-за спины висевший там трезубец. Ишь ты, Дункан Мак-Лауд, из клана Мак-Лаудов! А доморощенный «горец» уверенным движением уже примерился мне куда-то в левый глаз:

— Я, мил-целовек, осётра бью за два локтя!

— Вижу, — согласился я, попытавшись быть спокойным. — Прицелился в меня, как в стерлядь.

— Да уж, стер-лядь, — засмеялся вдруг дед. — На белорыбицу на нересте точно не похож. На русского или на ляха — тоже.

И вдруг безо всякого предупреждения спросил:

— Können Sie sagen, wozu Sie gekommen haben?

По интонации я понял, что это именно вопрос. Ну еще понял, что спрашивают меня на немецком. Эх, дедушка — полиглот хренов!

— Их бин — э-э, нихт, сникать ноу. Или шпрехать? — Иностранный язык всегда был моим слабым местом. Тем более тот, который я никогда не изучал.

— Ясно-понятно, — удовлетворенно произнес дед. — Русский. Только в одёже ненашенской. Ну — философски продолжил он, — сцас еще и не то можно увидеть. А меня Аггеем зовут. Для тебя — дядька Аггей.

Дяденька так дяденька. Выглядел лет на шестьдесят. Возможно, в его глазах я вообще смотрелся молокососом. В те времена сорокалетние мужики, вроде меня, смотрелись постарше. Но долго размышлять над загадками возраста мне не пришлось…

— Стой, лярва голопузая, — дико закричал дед. — Стой, шелапуга! Мать твою, деда в душу за ногу!

От такой рулады я рефлекторно присел. И правильно сделал. Над головой просвистел рыбачий трезубец и полетел куда-то в кусты. Оттуда послышался сдавленный вопль. Дядька Аггей, как молодой козлик, резво поскакал по направлению криков. Я — следом.

В зарослях ивняка лежал мертвец. Грязные красные штаны, заправленные в видавшие виды сапоги, обвязанные веревками. Рваный армяк и рыжая потертая шапка. Что еще сказать? Лица не видно, потому что лежал спиной верх. Меж лопаток торчала рукоятка дедовской острога.

Дед хладнокровно наступил лаптем на тело и с кряхтением вытащил оружие.

— И за что ты его? — спросил я.

Дядька Аггей ответом не удостоил. Со сноровкой бывалого мародера принялся обшаривать тело. Расстегнул армяк и стащил с покойника перевязь с ножнами.

— А калита где? — обиженно пробормотал дедок, вытаскивая и осматривая пояс. — Где ж он копейки-то держит, суций потрох?

— Карманы смотрел?

— Цево-цево, — недоуменно переспросил старик. — Какие карманы?

Ишь ты, по-немецки шпрехает, а про карманы не знает. Если Смута, то их на Руси еще не изобрели… Хотя штаны на мертвеце были явно не русские — короткие, с гульфиком. К тому же ткань не холщовая, а бархатная (хотя бархат напоминал слежавшуюся собачью шерсть). Вздохнув, я полез выворачивать карманы. Извлек кожаный мешочек, в котором что-то позвякивало, да пару игральных костей без стаканчика. Больше ничего не было.

Дядька Аггей сразу же сграбастал кошелек. Развязал тесемки и высыпал на ладонь горстку серебряных монеток. Осмотрел каждую, пощупал и понюхал. Отложил половину, а вторую, размахнувшись, бросил подальше. «Ясно-понятно», как сказал бы дед, — фальшивые. Неужели взаправду попал в Смуту? В те времена русские «чешуйки» только ленивый не подделывал.

— Йе-хе-хей, — разочарованно пробормотал старик, высыпая добычу в собственную калиту. — Совсем плохой разбойник. Хотя бы один ефимок…

— А почему разбойник? — поинтересовался я. — Шел мужик мимо, а ему — рогатину в спину.

— Ну тебе-то ведь не воткнул? — вопросом на вопрос ответил старик. — А ентому засадил, так было за цто.

Показав всем видом, что на дальнейшие вопросы он отвечать не намерен, старик стал рассматривать трофейный нож. Подергал рукоятку, пощелкал ногтем по лезвию и подвел итог:

— Железо дрянь. Крицу не докалили, уголь остался.

Крица, если мне не изменяла память — полуфабрикат, из которого делали ножи, косы и прочее, нужное в хозяйстве. Как пишут в книгах — «железоделательные изделия». А нож скорее напоминал здоровенный тесак, толщиной с палец. Что там говорит археологическая наука: «Чем толще обух у ножа, тем он древнее»? Судя по этому — произвели еще в эпоху палеолита.