Цитадели - Евгений Шалашов

— А почему разбойник? — поинтересовался я. — Шел мужик мимо, а ему — рогатину в спину.

— Ну тебе-то ведь не воткнул? — вопросом на вопрос ответил старик. — А ентому засадил, так было за цто.

Показав всем видом, что на дальнейшие вопросы он отвечать не намерен, старик стал рассматривать трофейный нож. Подергал рукоятку, пощелкал ногтем по лезвию и подвел итог:

— Железо дрянь. Крицу не докалили, уголь остался.

Крица, если мне не изменяла память — полуфабрикат, из которого делали ножи, косы и прочее, нужное в хозяйстве. Как пишут в книгах — «железоделательные изделия». А нож скорее напоминал здоровенный тесак, толщиной с палец. Что там говорит археологическая наука: «Чем толще обух у ножа, тем он древнее»? Судя по этому — произвели еще в эпоху палеолита.

— А кому сейцас крицы-то калить? — вопросил дед, грустно вздыхая. — Делают из того, цто в прошлые годы выбрасывали. Новую-то грязь церпать некому.

Немного подумал и отдал мне. Я не стал отказываться. Мой «складенчик» на фоне этого свинореза выглядел несолидно.

Неделю назад

— Оружие какое возьмешь? — спросил меня генерал-майор.

— А кто-то говорил, что оружие мне не положено, — напомнил я.

— Так это когда было? — без малейших угрызений совести ответил начальник. — Когда ты еще внештатным сотрудником был. А теперь ты кадровый. Парни, что по десять лет в капитанах сидят, кипятком от зависти писают. Взяли, типа, агентишку и погоны офицерские дали.

— Так и говорят?

— Ну вслух-то никто не скажет, но думать-то кто запретит? — засмеялся Виктор Витальевич. — По правде, рановато тебе в майоры. Даже если ты полпред. В капитанах бы еще лет пяток подержать.

— В сорок-то лет? — обиделся я.

— А мог бы и в прапорщиках… Ну учитывая кандидатскую степень — в старших прапорщиках, — поставил Унгерн меня на место. — Все-таки что возьмешь? Хочешь — пистолет? А хочешь — «Узи»?

— Нет там огнестрельного оружия. Или не действует.

— Ну-ну, — разочарованно протянул шеф. — Впрочем, тебе виднее. Сходишь в мастерские, кистень закажешь. А я-то тебе хотел еще парочку советов дать…

Здесь и сейчас

— Пойдем в избу, поснидаем, — предложил старик.

— Сейчас, — живо откликнулся я. — Только вещички прихвачу.

Я с трудом отыскал свой рюкзак. Ну разумеется, валялся он в самых густых и колючих кустах. Еще хорошо, что не в озере.

Внутри жилище казалось чуть больше, нежели снаружи. Но не царские, даже не крестьянские, хоромы. Маленькая печка-каменка, топившаяся по-черному, большой плоский камень, изображавший стол, скамейка — она же спальное место. Окон не было, но лучина, вставленная в светец, светила исправно и бесперебойно. Освещение неплохое, если не читать. А дым, по замыслу «архитектора» должен выходить в дверной проем. Места хватало только на небольшой сундук в углу да деревянную вешалку. Все остальное пространство занимали сети и рыба… Рыбы было много. А уж запах…

— Хе-хе-хе, — тоненько засмеялся дед, увидев, как я пытаюсь дышать в рукав. — Да и цему тут пахнуть-то?

Прям, как один мой знакомый из морга: «Чему тут пахнуть? Покойники-то свежие». Запах в землянке был круче! А дед, паразит, оптимистично заключил: «Ницо, посидишь тут недельку-другую, попринюхаешься и замецать не будешь. Благородная рыба — осётр, севрюга. Опять же — стерлядь золотая!»

Не то Гавриила Романовича цитировал, не то сам придумал. Вот уж истинно — сравнения и эпитеты носятся в воздухе, как мухи.

— Дядька Аггей, а какой сейчас год? — поинтересовался я, готовясь к переводу дат от Сотворения мира к привычному, от Рождества Христова.

— А хрен его знает, — равнодушно ответил дед. — В монастыре, раньше, летопись погодную вели, а теперь уже и некому. Мнихов-то почти всех убили.

— Странный ты, дядька, — удивился я вслух. — По-немецки разговариваешь, а какой год — не знаешь.

— Балакаю, — кротко согласился старик. — Потому как в Новгороде и на Белоозере торговать приходилось. Язык чужеземный — вещь нужная и полезная! А на цто мне знать — какой год? Я и свои-то годы не меряю. Вроде бы на энтот Ильин день семьдесят пять стукнет. А может, — равнодушно повел он плечами, — и триста семьдесят. Ладно, давай к столу.

Пока дед таскал из закутков чугунок с вареной рыбой, миски и деревянное блюдо с большущим караваем, я вытащил из рюкзака собственный провиант. Достал бутылку, колбасу, банку со шпротами. Дед, завидев это добро, покрякивал: «Ну сильны немци, напридумывают же». Удивление не помешало притащить две деревянные чарки. Интересно, что он из них пьет? Для пива или медовухи — маловаты. Зелена вина, как называли водку, быть не должно. Может, самогон гонит? С него станется.

Я разлил по антикварным чаркам водку двадцать первого столетия, и мы выпили. Дед, опрокинув чарку, с удовольствием скривился.

— Эх, хорошо! — удовлетворенно прогундел дядька Аггей и полез открывать шпроты. Вскрыл так ловко, будто вскрывал банки каждый день.

Глядя на мое удивленное лицо, он невозмутимо отмахнулся:

— Вот и я говорю, цто сильна немцура. Напридумывает всякой всякоты. А ты сиди и гадай — за какую ручку тянуть. А цто — цто-то не так?

— Думаю, где это простой рыбак по-немецки говорить выучился? — нашелся я.

— Так царь велел. Давай, грит, Аггешка — учись иноземным языкам. Пойдем Ливонский орден воевать — лазутчики потребуются. А ведь с Иваном Васильевичем-то как поспоришь? Поди-ка, не выучи… Вмиг шкуру спустит. Да и я не всегда рыбаком был…

— Как это ты с царем познакомился? — не удержал я в себе проснувшегося историка. Чтобы сказали коллеги по кафедре, узнай они о том, что встречаюсь уже со вторым современником Иоанна Васильевича?

Старый рыбак задумался, разлил, и мы выпили на «вторую ногу». Я взял на закуску кусок хлеба, откусил и, чуть не выплюнул. По вкусу напоминало гнилые орехи с рыбой.

Увидев мое перекошенное лицо, дядька засмеялся:

— А ты цто думал? Где я те настоящего хлеба найду? Желуди толку, с рыбой мешаю. У нас парень, настоящего хлеба года два не видели. Или — все двадцать два… Ясно-понятно, годы-то давно не меряны. Пахать и сеять кому? Мужиков — кого убили, кто на войну ушел, а кто прячется. Я тут, сцитай, рыбой всю волость кормлю. Так и то, рыбу-то мою еще вывезти нужно. А на озере-то и показываться боязно. Ляхов у нас немеряно. Вынюхивают, псы шелудивые, цем бы поживиться. Если увидят — могут и в полон взять. У них, сволоцей, целый лагерь пленников. Уж цто они с ними делать собираются, не знаю. Может, в турки продадут. А может — есть станут. Они же, ляхи-то эти, хуже зверей будут. Хорошо еще, что договорился я с местными, чтобы рыбу каждую ночь на тот берег отвозили, да по тропкам в деревню. С того старики да бабы, ясно-понятно, и кормятся.

Дед потянулся за новой порцией. Кажется, «зелье» ему понравилось. Степенно занюхал шпротинкой. Потом махнул рукой и налил снова. Вот ведь незадача. Не набрался бы старый…

Но я зря беспокоился. Дед был из тех, которые знают меру. А вот я уже слегка «поплыл». Уже перестал замечать и старческую шепелявость и новгородское «цоканье», распространенное от Господина Великого Новгорода до Белого озера.

— Местные… которые… — начал было объяснять дядька Аггей, но замялся. — Они, э-э, такие, ну, ясно-понятно, не совсем обычные. Щас Евдоха придет, увидишь. О, легка на помине!

Дверь заскрипела, и в землянку неспешно зашла женщина. Хотя огонь от лучины давал не очень много света, но кое-что разглядеть было можно. На вид — лет сорок, хотя на самом деле могло быть и тридцать, и двадцать пять… Простоволосая — значит, незамужняя. Волосы всколочены. Рубаха-понева, а сверху сарафан. Одежда драненькая, но не заношенная.

— Садись голубушка, — суетился дед, расчищая для гостьи место.

Дядька Аггей вел себя как старшеклассник, впервые пригласивший домой любимую девушку. Не знал куда усадить, чем угостить. А уж Евдоха… «Страшна, как финская война…» — говаривала покойная бабушка. Одно хорошо, рот не открывала, а скромно вытаскивала из чугунка рыбу и ела. От колбасы и консервов отказалась.

После очередной чарки она показалась привлекательнее. Ну водка еще и не то творит. Даже когда увидел, что из-под подола у «девушки» торчит копытце…

— Цто, не видал? — ехидно поинтересовался старик.

— Не видал, — честно признался я. — Русалок видел, леших, оборотней, а вот кикимор — ни разу.

— И где же ты их видел, русалок да оборотней? — заинтересовался дед.

Я решил повременить с откровениями и перевел разговор:

— Дядька Аггей, а ты так и не рассказал, где с Иваном Васильевичем познакомился…

— Тогда доставай скляницу, — насмешливо потребовал дед. — У тебя там не одна лежит, в котомке-то…

«Вот, зараза глазастая!» — подумал я, но пошел за новой бутылкой. Дед, выпил чарку, начал рассказ: