Записки нечаянного богача – 3 - Олег Дмитриев

— О чём разговор, мы гостям всегда рады. Тем более таким, как господин Волков, — спокойно ответил владелец корчмы. И смог-таки победить мою усталость. Удивиться не получилось, но зато прищуриться на него удалось почти по-головински.

— Давай так, Василь: сперва поснедать и выпить нам. Пан Волков, оказывается, про трыс дзивинирыс знает, да, вот беда, ни разу попробовать не довелось. Надо помочь хорошему человеку, — казалось, отпускало и комитетчика, в словах всё чаще проявлялся тот свойский колобок, что встретил меня в аэропорту.

— Добро, — кивнул усатый.

— И поставь музыку свою негромко, пожалуйста. День был долгий, а с песней отдыхать легче, — добавил Болтовский.

Мы едва успели прикурить, как стол начал заполняться тарелками, горшочками и прочими ёмкостями с едой. Я с детства знал, что белорусы — очень гостеприимный народ, но не подозревал, что настолько. Хотя в книгах того же Короткевича читал об этом. Василь лично принес литровую бутыль старинного вида, без каких-либо опознавательных знаков, с чем-то, напоминавшим по цвету граппу, внутри. На стол ставил с торжественным и каким-то даже благоговейным выражением лица.

Мы в молчании смолотили по паре колдунов, каждый с ладонь размером, и Рыгор взялся за бутылку. В стандартные гранёные стаканы налил по половине, объяснив, что больше с устатку опасно, а меньше — смысла нет и неуважение по отношению к легендарному напитку. Я не спорил.

Это было сильно. Перцовки, зубровки и всё прочее, что довелось пробовать раньше, не шли ни в какое сравнение. Казалось, это был чистый огонь, только жидкий, и пах он не гарью или бензином, а каким-то невероятным сочетанием лесных и луговых трав, напоённых жарким солнцем в безветренный день. Аж пот прошиб. А потом Болтовский начал свой рассказ.

Глава 9

Сын за отцом. Новый поворот

Никогда даже представить не мог себе ничего подобного. В зале, в интерьере, вполне похожем на средневековый, за столом сидели трое. Под негромкое пение «Песняров», «Сябров», «Верасов» и «Мрои» в полумраке, разгоняемом пламенем свечей, что принес в двух старинных подсвечниках Василь, открывались старые городские тайны. Реалист слушал внимательно, с нарастающим интересом. Скептик охрип оравши, что он на такое не подпишется никогда. Эту фразу он повторил раз триста за вечер. Фаталист умолял не прекращать работать челюстями на вход, а не на выход, в смысле — есть, а не беседовать.

История выходила — ни в сказке сказать, ни в суде оправдаться. Старый Витольд, муж пани Дагмары, оказалось, был в меньшей степени бизнесменом, торговцем и грузоперевозчиком. Основные его интересы были значительно шире и крайне порицались уголовным законодательством. Но отличие его от коллег было в том, что он в самую последнюю очередь думал о личном прибытке.

Фраза «Могилёвский Робин Гуд» звучала по-детски и по-дурацки, но подходила идеально. Витольд построил в области больше больниц и детских площадок, отремонтировал больше дорог и общественных зданий, чем сама область. Он был последней надеждой для любого обездоленного, и надеждой яркой, живой, настоящей. А главное — всегда результативной. Доходило до курьезов, вроде последней бабкиной козы, которую сбил какой-то ухарь, с шиком и ветерком пролетая через деревеньку. Потом он же, уже без шика, но с нарядным бланшем под глазом, вежливо извинялся и вручал бабушке двух коз, а к ним впридачу воз сена в новый свежепостроенный бабушкин сарай. Под внимательными взглядами ребят в форме с вороном на шевроне.

Рыгор показывал фото и сканы газетных статей. Записи каких-то местных передач с логотипами каналов, которые я не знал. На них был крепкий мужик с короткими курчавыми волосами, чёрными, с проседью на висках. Чем-то похожий на артиста Николая Ерёменко, младшего, и многим — на моего отца.

На одном из видео он выслушивал мольбу какой-то женщины, сына которой избили так, что требовалось серьёзное лечение. Она поднимала его одна, в беспокойную и тревожную пору, отказывая себе во всём. А теперь её единственная надежда, опора и свет в окошке лежал в коме, без каких-либо благоприятных прогнозов. По глубокой двойной складке между бровей, гуляющим по скулам желвакам и цепко сжатым зубам Витольда, сквозь которые сперва еле выбрались отрывистые команды куда-то за кадр, а потом, совершенно другим тоном, слова утешения несчастной матери, я понял — этот просто не мог по-другому. И он наверняка помог пареньку. И нашёл тех, кто его искалечил. Нашли ли их потом — очень сомневаюсь. Но, глядя на эти записи, появилось и окрепло чувство, что старый Ворон Витольд был правильный мужик, наш, настоящий.

Ясно, что при таком подходе он был неудобен почти всем, а для многих попросту опасен. Хоть и жил просто, без особняков с батальонами охраны — в той самой панельной девятиэтажке, берёзы возле которой в ту пору были пониже. Растил с любимой женой сына, гулял на его свадьбе, вместе со всем, кажется, городом. А потом навсегда застыл со спокойной улыбкой с лёгким прищуром на черном диком камне. Не было ни статуи, ни крестов, ни вычурной ограды, цветочницы размером с бассейн и скамейки с сидящим на ней безутешным ангелом. Ничего такого. Просто кусок скалы, отполированный с одной стороны. Фото, имя, даты жизни. И ворон с кольцом в клюве внизу, в уголке. С родовым девизом на латыни о том, что верность непоколебима вечно. Я вспомнил свои слова в ответ на вопрос дочери о шляхте. Служба, честная служба своей земле и своим людям в моём понимании выглядела именно так. На том фото на памятнике сидел нахохлившийся большой ворон, глядя прямо в объектив злым желтым глазом.

Доминик Мордухай, которого я тоже часто видел на снимках и кадрах видео рядом с Витольдом, был его вернейшим другом и помощником. По крайней мере, при жизни Коровина все были уверены в этом. Но после его гибели все доступные активы как-то поразительно быстро перешли к безутешному, одетому во всё чёрное Доминику, везде появлявшемуся с таким постным лицом, что невозможно было смотреть без изжоги. Он, казалось, оказывал всю посильную помощь и поддержку вдове Витольда. Дагмара по-прежнему продолжала заниматься благотворительностью и помощью жителям области. Несмотря на его настойчивые уговоры думать больше о себе и сыне.

Завещание Витольда, составленное за полгода до подлого убийства в собственном дворе, хранившееся в трёх заверенных экземплярах, искали долго. Нашли только один подлинник, при очень странных обстоятельствах, через восемь лет после трагедии. По воле покойного, земли рода, два поместья, а главное — контрольные пакеты двух основных