Пределы неоднозначности - Мария Введенская

В один из четвергов, когда они играли в покер в розовом зале, к ним присоединились Черити, в очередной раз поругавшись с Элис, и Иви, которой объясняли правила битый час, и в итоге, плюнув, записали всё на бумажке. Она постоянно говорила с умным добродушным видом: «Ну, конечно!», а потом пыталась забрать конфеты с кона, на которые они и играли, с выложенной при этом «парой», при том, что у остальных – у кого «стрит», у кого «флэш».

– Ну, конечно! – восклицала Иви, отдавая конфеты обратно.

Но первой с пустым пакетом в тот вечер осталась Черри, а когда конфеты закончились, и они стали играть на желания, проигравшей вновь оказалась она. Черити загадали пойти к иранцу и принести что-нибудь из его вещей, но никто не думал, что она осмелится, хотя напрасно. А все остальные в это время погибали со смеху за углом, наблюдая, как их худенькая и низенькая подруга буквально тает при виде гигантского иранца, заполнившего собой весь проем – такой суровый, не понимающий ни слова из того, что говорит эта женщина, заливающаяся звонким хохотом. Наконец, она проскользнула мимо него, юркнув в комнату, и вернулась, победоносно держа карандаш, словно флаг. Иранец не сказал ни слова, просто закрыв дверь, а жительницы третьего этажа едва не рухнули со смеху. Хотя Чарли не могла не отметить ту усталость и боль, что застыла в глазах иранца. Это снова заставило её задуматься и порядком подпортило настроение. Им всем.

Но, тем не менее, рядом с Чарли эти люди переставали быть старыми, потому что она заражала их своей молодостью, граничащей с детством. И это было так здорово! Пусть иллюзия, пусть ненадолго, но он того стоило.

Чарли полюбили в отеле. К ней относились, как к дочери, как к внучке. Опекали. Даже Элис, похожая на злую колдунью, проявляла к ней интерес. Они остались здесь совсем одни, и лишь только почтовые отправления могли связать их с любимыми. Но этого недостаточно. Этого не может быть достаточно, и Чарли понимала, какую роль играет для всех этих людей. Только лишь полубезумная, лунатичная Сибилл, казалось, не замечала ее. Хотя, она никого не замечала, обычно собирая цветы за отелем в своих клетчатых тапках и вечных сатиновых колготках под неизменной юбкой-карандашом. Сидела в травке, словно пасхальный кролик, и мечтала о чем-то своем. Она чуралась людей, вылупив стеклянные глаза, как у рыбьей отрезанной головы. И никогда ни с кем не разговаривала. В дождливую погоду у Сибилл начинали сильно пушиться волосы, и она сооружала у себя на голове Вавилонскую башню из кос, чья верхушка нелепо свисала ко лбу в конце дня. А в солнечную погоду она надевала чудовищную панаму в цветочек с широкими мягкими полями и выглядела еще нелепей, если такое вообще возможно.

В отеле знали Чарли, но на улицах всё оставалось по-прежнему, и стоило ей даже в кругу подруг, выйти, ну скажем, в кино, куда они ходили по субботам, или к Нэду, как десятки глаз тут же впивались в нее. Для них Чарли оставалась фриком, но со временем ко всему привыкаешь и просто прекращаешь замечать. Особенно, если рядом есть друзья. Кто-то, кому ты не безразлична.

Покер по четвергам, походы в кино по субботам, а по пятницам и воскресеньям в зале ресторана устраивались танцы. В понедельник они вчетвером собирались в розовом зале и с бокалом вина смотрели Улицы Сан Франциско – Дороти буквально млела от Майкла Дугласа. По вторникам они ходили в бар на пересечении Коричной и Предельной улиц или в кафе на пятом этаже «У Нэда», а в среду обычно гуляли в лесу. Таковы были традиции, хотя последняя пугала Чарли, но ее друзья поручились, что там безопасно, так что пришлось довериться. Иногда украдкой она включала новости, ожидая увидеть свою нелепо нарисованную физиономию под надписью «Разыскивается», но, похоже, что к истории с тремя заложницами СМИ потеряли всякий интерес. Оно и к лучшему. Лишь однажды Чарли услышала, будто бы показания девочек слишком рознятся, что усложняет составление портрета.

О Кае она никогда не упоминала, и, тем более, о том, как здесь оказалась. Да они и не спрашивали. Наверное, здесь просто не принято спрашивать, потому что у каждого за душой хранилось слишком много. Чарли боялась его встретить, случайно наткнуться, совершая традиционную прогулку. Пока Миси пыталась собирать ягоды, уводя всё глубже в чащу, а Дейзи и Дороти подшучивали над ней. Однажды на Чарли обрушился панический приступ во время подобной прогулки. Подкрался исподтишка, едва не свалив с ног. Такого с ней не происходило уже давно, поэтому она расстроилась не на шутку, ведь когда ты не можешь управлять собственным телом, а точнее сладить с мозгом, это убивает. Если бы подобное случилось с кем-то другим, Дороти бы изошлась сарказмом, но только не в отношении Чарли. Она приобняла её за плечи и пошла в обратную сторону, заставляя глубоко дышать. Хотя Чарли и сама знала, что нужно делать в подобных ситуациях, но ей никогда ничего не помогало, кроме таблеток. Она всерьез боялась набрести на костер и разложенные вокруг бревна. Боялась увидеть застывшую черную фигуру, восседающую на своем лесном троне и готовую уничтожить мир Чарли к чертовой матери. Она не думала ни о чем, что было до этого отеля и города в целом, только о своей новой жизни, у которой тоже, кстати сказать, имелся свой срок, о котором она совсем позабыла. Здесь она ощутила себя свободной, и не хотела ничего менять. Может, даже осталась бы здесь навсегда….

Постепенно ее друзья стали посвящать Чарли в свои частные истории, всё-таки она умела ненавязчиво пробираться в души к людям в виду деятельности. Ей открылось много интересного. Мы так часто забываем о том, что старшее поколение когда-то состояло из молодых людей. Не берем в расчет, но это правда… и ещё не ясно, чьи сердца были горячее, и кто жаждал приключений больше.

Муж Дейзи был намного ее старше. Он прошел войну во Вьетнаме, в связи с чем стал абсолютно нетерпим к восточным нациям. В итоге, однажды он напился в баре и порезал двух китайцев – одного насмерть, вследствие чего загремел за решетку. И Дейзи это очень надломило. Следующий удар ей нанесла родная дочь. Она всегда старалась дать ей лучшее, оплошно приучая к высокомерию, но в итоге, когда дочка выросла, то переехала на другой конец страны, запретив Дейзи лезть в ее жизнь и видеться с внуками, в том числе. Никто не способен так ранить, как любимые….

– У нее были чудесные светлые волосы. Но она выкрасила их в черный мне назло. – с болью повторяла Дейзи, как будто только это ее и волновало.

А у Миси осталось по ребенку от каждого брака, и все они разбрелись, кто-куда по своим жизням, но их мама была не из тех, кто сильно об этом волновался. Вряд ли она даже знала имена всех своих внуков. Возможно, она даже подзабыла имя какого-нибудь своего ребенка. Так она говорила, но отчего-то Чарли это казалось маской, за которой скрывалась совсем другая женщина, трепетно молящаяся за каждого из своих отпрысков перед сном.