Лечебный факультет, или Спасти лягушку - Дарья Форель

Первое занятие он начал с такой концептуальной фразы:

— А сегодня я вам расскажу, кто вы такие.

По выражению его лица можно было предположить, что следующая реплика будет:

— Вы — говнюки.

Голованов погладил ноздрю указательным пальцем.

— Вы — люди или не люди? Вы — строения из белка или душа в оболочке? Вы — слоны или леопарды? Вы — тараканы или орлы? Может, вы микробы? Вы стоите то- то чтобы зваться христианами? Мусульманами? Буддистами? Вы кто?

Я бы, конечно, ответила, но ссориться не хотелось.

Наши буддисты при одном упоминании даже оживились.

— Я, — сказал Игорь Мункоев, — например, буддист.

Нанзат сказал:

— И я. И еще Саран.

Саран кивнула. Нанзат добавил:

— У меня папа — немножко православный.

Уварова, Лаврентьева и Цыбина вообще не относились к философии всерьез. Для них это был дурацкий предмет, на котором можно получить экзамен автоматом. Они были уверены — тут можно наплести что угодно, и все будет правильно. Кстати, относительно патологической анатомии Регина придерживалась того же мнения:

— Будем отвечать: почек — три, сердце — справа, печень — в желудке. И сойдет! Патология ведь…

Во время семинара Катя читала «Гарри Поттера». Короткое, как всегда, с интересом слушал. Саяна нарисовала в своем альбоме Голованова в бикини.

И в этот момент Константин Леонидович разочаровался. Видимо, первая фраза служила ему пробным шаром. По реакции на вопрос «кто вы?» он судил, с кем имеет дело. Ответ ему явно не понравился. Тишина — нелучший знак согласия в данной ситуации. Хотя чего он, собственно, ожидал?

Зато теперь Голованов понял — здесь можно дать волю языку. Пускай его болтовня фонит, как радио. Пусть напоминает бредни шизофреника. Главное — озвучить умные мысли вслух. Эхом они донесутся до нужного слушателя. А остальное — так, обыденные мелочи…

— Я вот что думаю. Например, Абрамович купил себе яхту. Ну купил человек и купил. Я бы тоже купил. Но вот в чем дело — мы живем в эпоху потребителей. Конечно, тема эта не нова, и вы наверняка не раз о ней задумывались. И, тем не менее, она вызывает в вас, в мо лодежи, вполне оправданное беспокойство.

У Кати томно хрустнули склеенные страницы книги Морозова, Игнатьев и Нанзат тихо прокрадывались к двери. У Саяны откуда-то вдруг выпал набор для шитья

— Я полагаю, что общество перестраивается, обновляется. У человека появляются новые возможности. Однако обедняются изначально заложенные в человеке ресурсы. Мы были созданы таким образом, чтобы вспахивать луг…

Короткое поднял руку:

— Одну минуточку. Луг или плуг? Я не записал.

Голованов нахмурился и продолжил.

— Возможно, мы тратим жизнь на некую материальную субстанцию. Не возможно, а точно. Однако в нашей стране обстоятельства заставляют человека не жить, а выживать. О чем я, собственно? У нас формируется новый класс — недобуржуа. Кто эти люди? Чем они живут? Чем дышат?

Мне было скучно. Я вмешалась:

— Вы, это, марксист?

Голованов проигнорировал и меня.

— Я ношу третий год вот эти вельветовые штаны. Если вы спросите — да, они мне порядком надоели. Однако в вашем возрасте я установил, что не смогу жить одной материей. Родители мои были настроены иначе. Жалею ли я? Разумеется, нет. Нельзя жалеть о том, что судьба наделила тебя определенным складом духа. Но можно жалеть, что другие люди покупают яхты. Зависть? Нет, я бы не сказал…

Я встала.

— Вы не заметили, что полгруппы покинуло аудиторию?

Голованов огляделся по сторонам. Пару раз прошелся пальцем по правой ноздре.

— Заметил. Пускай народ не слушает. Это их дело.

— На экзамене — отражается?

— Ни в коем случае. Вы будете готовить рефераты. Поэтому садитесь и не бойтесь. И помните — кому неинтересно, тот сразу может идти.

Игорь вскочил и с муравьиной деловитостью собрал свой портфель.

Затем взгляд Константина Леонидовича рассеялся. Голос немного притих. Его речь стала напоминать электрокардиограмму умирающего. Ровная нить с редкими острыми холмами.

— Жениться? Я раньше хотел. Но каждый должен жениться на человеке, похожем на него самого. Обладающем идентичным фенотипом. Нехорошо, когда в паре один темный, а другой — светлый. Это портит общую картину. Гены смешиваются. Некоторые разновидности людей скоро вымрут, как амурский леопард. Это ненормально. Мне, например, подошла бы блондинка…

Мне было жалко Голованова. Во-первых, он надрывался. Во-вторых, он был глубоко несчастным человеком. Неудачники вообще народ несчастливый. Снова ковырнулась националистическая тематика. Столько нацизма и плюрализма в одном здании я раньше не видела. Но это — не самое грустное. Я решила с ним поговорить. Поговорить как будущий терапевт.

— А чем вы увлекаетесь?

— Охотой.

— Правда? У вас есть винтовка, ружье?

— Нет. Одалживаю у друга.

— Каким был ваш последний трофей? Вы подстрелили утку? Или, может быть, зайца?

Голованов помял свою ладонь, издав несколько звонких хрустов. Глаза его забегали. Кажись, он решил пошутить:

— Я подстрелил… егеря. То есть в ногу.

— Надо же!..

— С тех пор не могу точно сказать, что у меня есть увлечение.

— Ужас! Вас судили?

— Нет, все обошлось. Егерь оказался привыкшим, Ну ладно, приносите на следующий урок доклад. Я проставлю вам оценок на неделю вперед.

— Спасибо, принесу.

Он всем телом подался вниз, пытаясь меня разглядеть

— А вы, часом, не еврейка?

— Ну да. А что?

— Вот, я думаю, представители вашей нации — самые шустрые. Самые понимающие жизнь люди, — эта фраза была наполнена ядовитым презрением, — Вы, наверное, отличница, да? Точно отличница. Сразу видно.

— Не хочу вас разочаровывать, но я надеюсь получить свою первую четверку именно на вашем экзамене. У меня ничего никогда не шло, кроме гуманитарных предметов.

— Как, вы отстаете? Неужели вы позволите этим гоям вас обогнать?!

— Да, отстаю. И что?

— А родители вам что говорят? Наверное, вашу мать это очень беспокоит.

— Мою мать ничего не беспокоит. Она вообще человек уравновешенный. А вы, я посмотрю, тревожитесь часто. Особенно относительно национальностей.

— Нет, да вы что! Как вы могли такое подумать? У меня много друзей-евреев. Карпович, Рубинчик, Ульянский…

Есть такая закономерность: если человек говорит, что у него много друзей, предположим, евреев, или грузин, или, допустим, бурят, — он явно кривит душой. Либо не друзья они ему вовсе, либо он просто бытовой шовинист. Обычно это сочетание и того и другого. Голованов открыл дневник и пометил тех, кто покинул нас преждевременно. Вскоре прозвенел звонок.

Вот, подумала я, слава богу, нашелся антисемит. А то уже прямо неясно было, чем украсить этот торт из классовых предрассудков, гнусных стереотипов и простой мизантропии. Как раз отыскалась красивая вишенка. Прямо хочется положить на самую верхушку. К тому же антисемит — это как-то личностно. Всегда приятно ощущать индивидуальный подход.

Дальнейшие занятия проходили так же. На них присутствовали только я, Коротков и Цыбина с Лаврентьевой. Остальные для видимости заходили, потом — отпрашивались в уборную и исчезали до самого конца. Меня эти занятия развлекали. Страстные речи Голованова впервые в жизни вызвали во мне — как бы правильней выразиться? — художественный интерес. Тогда я этого еще не осознавала. Просто нравилось за ним писать, как под диктовку, а потом — читать и формировать что-то новое. Я записывала все, что он говорил. Получалось смешно. Потом этот текст я немного корректировала. Добавляла в него сцены с уроков. Отмечала, кто как реагировал на ту или иную реплику.

Голованов признался:

— Если бы это было возможно, я бы всех этих жирных попов расстрелял.

Вмешался Коротков:

— Это чья цитата? Я этого не вижу в учебнике…

И у меня появляется в тетради соответствующая сценка.

Саяна время от времени тоже приходила. Она занималась тем же, что и я, только немного в другой форме. В ее альбоме появлялись мечты Голованова. Вот он на яхте, которую купил Абрамович. Вот он идет под венец с блондинкой своей мечты. Вот он отстреливает попов из огромной винтовки.

Мы обе тайно молились, чтобы Голованов об этом ничего не узнал. Иногда даже у нас с Саяной получались комиксы. Она — рисовала, я — добавляла надписи. Вскоре вместо живого человека у нас получился самостоятельный персонаж. Мы назвали его — Голова.

За неделю до экзамена мы так же сидели на уроке. Голованов, как обычно, объяснял нам, почему, кого и как надо уничтожать. Я все внимательно записала. От и до. Получилось вкратце вот что:

— Если разобраться, евреи контролируют мир. Большинство американских политиков — евреи. Кроме того, у них есть специальная организация, которая порабощает нас — славян и буддистов. Они используют специальную психотехнику, о которой узнают на курсах боевой подготовки в армии обороны Израиля.