Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

Проехав километров 75, мы увидели большой железнодорожный узел. Это была узловая станция Лихая. Затем наши автомашины свернули влево и подъехали к небольшому шахтерскому поселку. Здесь нам было приказано сойти с автомашин. Когда мы слезли с автомашин и были построены, то со всех сторон нас окружили местные жители поселка. В основном это были женщины и дети. Они наперебой стали нам кричать:

— Скажите ваши фамилии!

Я не понимал, для чего это нужно, но на всякий случай крикнул:

— Я Ильин!

Немецкие конвоиры отталкивали женщин, которые пытались передать нам что-нибудь съестное. Сопровождаемые шумной толпой этих женщин, мы пришли к зданию клуба. Окна его были забиты досками. Нас загнали туда и не выпускали, даже тех, кто просился оправиться.

Дело уже приближалось к вечеру, в клубе стало совсем темно. Мой друг, Афанасий, предложил расположиться на ночлег на сцене. Только мы успели там устроиться, как вдруг охранник, стоящий в дверях, громко крикнул в зал:

— Кришгефанген Ильин! Пошель шнелль до матки!

Я сначала не понял, что хочет от меня немецкий солдат, а потом сообразил, что меня вызывает на выход какая-то женщина. Тогда я подбежал к выходу и подошел к зовущему меня солдату. Увидев меня, немец спросил:

— Ду бист Ильин? Дайне матка пришель.

В открытую дверь я увидел какую-то женщину средних лет, которая, увидев меня, поспешно сунула мне узелок и, утирая слезы, сказала:

— Поешь, сынок. Какие вы все худые! Уж не обессудьте нас, что могли, то и собрали для вас.

— Огромное вам спасибо! Вы так помогли нам. Большое вам спасибо…

А в это время в дверях толпились другие женщины, тоже с узелками, и просили этого солдата отдать их «сыновьям» или «мужьям» передачу.

С Афанасием мы разделили поровну все, что дала мне эта женщина. Там, в узелке, была вареная картошка, помидоры и несколько кусочков хлеба. Для нас, истощенных голодом, это было какое-то пиршество. Никогда не забуду доброту и ласку наших русских, советских женщин, патриоток нашей Родины.

Пока я лежал на сцене клуба и думал о женщине, которая поделилась со мной, может быть, последним куском хлеба, Афанасий куда-то исчез. Через некоторое время в темноте я услышал его голос.

— Владимир, ты тут? — тихо сказал он мне.

— Да, а что?

— Знаешь, под сценой я обнаружил дыру, через которую можно проползти в соседнюю комнату, где окно на улицу не закрыто и даже нет в нем рам. Ночью можно будет убежать.

— Хорошо, Афанасий. Покажи, где эта дыра.

Мы пошли с Афанасием туда. Услышав наш разговор относительно возможного побега, с нами вместе пошел еще один из пленных. Мы проползли под сценой, подкопали немного землю к соседней комнате и переползли туда. Оглядевшись в темноте, я осторожно подошел к открытому окну и в сгущающихся сумерках увидел немецкого часового. Одновременно с этим я обнаружил, что под окном набросан какой-то металлолом. Отойдя от окна, я шепотом сказал:

— Под окном лежит какое-то железо, и немецкий солдат ходит недалеко. Что будем делать? Если будем прыгать в окно, то железо загремит, и немец, обнаружив нас, запросто пристрелит.

Посоветовавшись, мы решили: как только наступит полночь или ближе к утру и часового будет клонить ко сну, то все трое одновременно выпрыгнем из окна и побежим в разные стороны. В этой темноте хотя бы кто-то из нас, да и убежит. Вот с таким отчаянным планом мы и остались ждать удобного момента для побега.

Мои товарищи расположились прямо на земле, около прокопанной под сценой дыры, а я стоял напротив, все время наблюдая через окно за поведением часового.

С вечера было пасмурно, и мы надеялись, что пойдет дождь и это облегчит наш побег. Но, как назло, облачность где-то исчезла и на небе появилась ярко светящаяся луна. Но мы не теряли надежду.

В полночь пришла смена караула. Неожиданно немецкий офицер, который сменял его, освещая свой путь электрическим фонариком, подошел к нашему окну, осветил часть нашей комнаты, но не увидел нас. А затем вдруг прыгнул через окно к нам и тогда увидел лежащих у дыры моих товарищей. Те, недолго думая, как змеи шмыгнули один за другим в дыру. Не ожидая увидеть меня стоящим за своей спиной и перепугавшись от неожиданной встречи, офицер крикнул о помощи своему солдату и выпрыгнул из окна.

Я понял, что побег не удался и что меня сейчас могут схватить в этой комнате и расправиться. Тогда я решил тоже как можно скорее вернуться через дыру внутрь клуба. Когда в темноте я выползал из-под сцены, то попал во что-то вонючее и перемазался им. Не обращая на это внимания, я нашел на сцене свое место и притворился спящим. Минут через 15 в клуб зашли гитлеровские солдаты с офицером и, освещая всех спящих, начали искать тех, кто пытался бежать. Офицер, подойдя ко мне и осветив меня фонариком, фыркнул и выругался:

— Фу, шайзе!

Пхнув меня ногой, он отошел от меня. Не обнаружив нас, немцы ушли.

Утром следующего дня нас всех построили, и снова тот же офицер стал тщательно осматривать всех, стоящих в этом строю. Снова офицер искал тех, кто пытался сделать побег ночью из этого клуба, но так и не узнал никого из нас.

Здесь нам дали больше хлеба, чем в лагере, и накормили, кажется, съедобной баландой. После завтрака, посадив в грузовые автомашины, нас повезли к одной из местных шахт, где уголь добывался почти открытым способом. Распределив пленных по восемь человек, немцы заставили нас грузить эти машины углем. Когда я грузил, то все время думал: «Что же я делаю? Гружу наш уголь фашистам. Я теперь работаю на них. Нет, этого больше не будет!»

Груженные углем машины ушли, и у нас был перерыв в работе. Оглядевшись кругом, я увидел, что охраняют нас немецкие солдаты очень старые по возрасту. Это, видимо, были гитлеровские солдаты «тотальной мобилизации». Один из них подозвал к себе наших товарищей и стал показывать им фотографии своих родственников. Он говорил довольно сносно по-русски. Я подошел к этой группе и услышал такие слова:

— Это моя папа. Это моя мама. Это моя сын.

Один из пленных, осмелев, спросил его:

— Вот и у вас есть папа, мама и сын, а зачем вы пошли на войну?

— Гитлер сказаль: пошель Франц, нах война, ихь унд и пошель, — сказал он.

Присматриваясь дальше, я увидел, что рядом с нами погрузкой угля занимаются также и гражданские, или, как их называли немцы, цивильные местные жители. Тогда я решил пойти на хитрость: попробовать пристроиться грузить автомашины вместе с ними. Тем более что я был одет во все гражданское и не был похож на военнопленного.

Воспользовавшись тем, что немецкие солдаты не обращали на меня особого внимания, следующую машину я уже грузил с этими рабочими. Никто из них ничего мне не сказал, когда я стал грузить с ними, и, догадываясь о моем намерении, с пониманием приняли в свою бригаду.