КОШЕРНЫЙ СЕКС: ЕВРЕИ И СЕКС - Жорж Валенсен

В незаменимой обсерватории незапрограммированных соитий, каковой является групповой секс, легко заметить, что евреи, участвующие в оргиях, дольше не кончают. Очень известный сексолог-популяризатор А.Лорюло задавался вопросом, «не является ли эта особенность еврейских мужчин истинной причиной антисемитизма»[453]; точно так же белые американцы, завидуя неграм, превосходящим их в мужских достоинствах, становятся расистами. В одном клубе «супружеских обменов» в Калифорнии все жены завидовали той единственной, чей муж был обрезанным, — вне всякого сомнения, она получала больше удовольствия — и просили своих супругов подвергнуться операции; результаты не обманули их ожиданий[454].

Хэвлок Эллис утверждал, что некоторые женщины специально ищут близости с евреями именно из-за того, что те обрезаны[455].

«С христианином, — говорила одна дама полусвета из Милана, — я постоянно остаюсь неудовлетворенной, потому что он слишком быстро кончает, с евреем же я за один раз дважды испытываю наивысшее наслаждение, прежде чем он кончит, да еще вынуждена сдерживаться». А один еврей из России рассказал Эллису, что у него был русский приятель, а у того была сожительница; однажды утром он зашел к приятелю, но застал только его подругу, которая была еще в постели; она «допустила его к телу» и по секрету поведала, что ее сожитель ее не удовлетворяет, т. к. кончает слишком быстро, с евреями же соитие всегда бывает долгим и полностью удовлетворяет ее. Такая репутация сохранилась за евреями в России до наших дней; как пишет М.Стерн, «есть еще женщины, готовые лечь с любым евреем… чтобы узнать незнакомые прежде ощущения»[456]. В 1961 г. в США доктор Шредер писал в «АМА», самом читаемом в мире медицинском журнале, что решение об обрезании мужа зачастую принимает жена: она бывает неудовлетворена и ей хочется, чтобы член мужа «подправили».

ОБРЕЗАНИЕ И АНТИСЕМИТИЗМ

Обрезание в младенчестве делало евреев совсем особым народом — для них это был знак связи с Господом. Пророк Илия боролся против царя Ахава, запретившего обрезание. В 132 г. евреи подняли восстание против императора Адриана, который также его запретил; однако наследовавший ему Антонин Благочестивый запрет снял. В средние века христианские власти неоднократно пытались запретить обрезание; стоял вопрос об этом и во время Великой французской революции. В ноябре 1793 г. газета санкюлотов «Фей дю салю пюблик» в свойственных той эпохе напыщенных выражениях призывала «ударить в набат, дабы искоренить этот обычай, это насилие над человеческой природой, которое губит наиболее слабых младенцев; необходим закон, запрещающий потомкам Авраама обрезать своих детей»[457]. Конвент не дал хода этому наказу, однако еще в 1792 г. муниципалитет Страсбурга официально запретил обрезание[458].

В Советской России обрезание было запрещено, но часто делалось подпольно. Е.Весель рассказывает, как один полковник тайно привел к себе домой мойла, завязав тому глаза[459]. Интересно, что русский антисемитизм, в силу которого советская власть запретила обрезание, в свое время толкнул царское правительство к прямо противоположным действиям: обрезание было объявлено обязательным, чтобы легко было отличить евреев от всех прочих (например, для того, чтобы они не нарушали черты оседлости). Во всех документах евреев помечалось, когда и где была сделана операция[460].

В смутные времена обрезание всегда помогало антисемитам отличать представителей ненавистного им народа. Нацисты и их союзники на оккупированных территориях устраивали настоящую охоту на обрезанных. Профессор Монтандон, видный этнолог, попавший, к сожалению, под влияние антисемитов, хорошо оплачивавших его труды, не одобрял обрезание и не жаловал обрезанных; во время оккупации он требовал расстрела доктора Бараса[461], который в своей книге по гигиене, изданной в 1936 г., рекомендовал удалять крайнюю плоть всем французам. Монтандон был поставлен нацистами во главе специальной службы, призванной определять характер обрезания в спорных случаях: надо было отличать обрезание, сделанное в младенчестве, от хирургического вмешательства в зрелом возрасте с целью расширения слишком узкого отверстия крайней плоти (фимоза). Многие обрезанные, отрицая свое происхождение, предъявляли не только свидетельства о крещении, но и медицинские справки об операции по поводу фимоза. В Варшаве евреи, избежавшие гетто, всегда носили при себе такие справки[462].

Монтандон установил, что обрезание, которое делали мойлы — эта профессия передавалась у них от отца к сыну, — обычно бывает сделано лучше, «чище», чем хирургическая операция. Случалось, что не-евреи, в том числе христиане, для удаления крайней плоти в медицинских или гигиенических целях прибегали к услугам мойлов, а не хирургов. Королева Елизавета вскоре после рождения принца Чарльза пригласила доктора Якоба Сноумана, главного мойла лондонской общины, чтобы он сделал ребенку обрезание. В наши дни в «Госпитале горы Сион» в Нью-Йорке мойлы учат делать обрезание врачей всех вероисповеданий[463]. Доктор Мерзбах, мойл, сделавший обрезание более 1 000 новорожденных в Париже, столкнулся в своей практике как минимум с 5 случаями, когда обрезание, сделанное хирургом, надо было переделывать заново[464]. Некоторые хирурги, в их числе даже один сексолог, не упускают случая всячески очернить обычай обрезания — не потому ли, что обрезание получается у них хуже, чем у мойлов? Доктор Мерзбах говорил, что немцы с их врожденным чувством субординации не могли даже предположить, что мойлы, не имеющие медицинского образования, оперируют лучше, чем дипломированные хирурги, поэтому их эксперты во время оккупации нередко делали ошибочные заключения.

Доктор Монтандон (чьи экспертизы даже появились на экране в фильме «Господин Кляйн») ошибался редко: еврейское обрезание представляет собой идеально ровный круг; остающийся коричневый след наподобие обручального кольца хорошо знаком всем проституткам; это обрезание, в отличие от хирургического вмешательства, не требует наложения швов и не оставляет видимых шрамов. Но случалось, что родители-евреи, не сделав вовремя обрезания своему сыну, впоследствии начинали терзаться угрызениями совести и приглашали к нему хирурга. Кроме того, многие врачи-евреи, приверженцы иудаизма, делали обрезание своим неверующим собратьям под тем или иным медицинским предлогом: так они возвращали «заблудших» помимо их воли в лоно иудаизма. И в том, и в другом случае следы операции оставались, и обрезанный мог сойти за арийца[465].

У некоторых обрезанных «по-еврейски», подвергнутых экспертизе, были нееврейские имена и фамилии. Чтобы узнать их родословную, Монтандон обследовал еврейские могилы на кладбищах Парижа. Кроме того, он требовал, чтобы были представлены фотографии до и после удаления крайней плоти в доказательство, что обрезание было необходимо с точки зрения медицины. В спорных случаях Монтандон склонял чашу весов в пользу мужчин, подвергнутых экспертизе, если те могли отблагодарить его звонкой монетой; в крайнем случае, он заранее предупреждал их о неблагоприятном исходе дела, чтобы они успели скрыться[466].

Во время войны плохо приходилось попавшему в окружение или скрывающемуся солдату, если он был обрезанным; для войск СС на Украине такой солдат «стоил лишь одного выстрела». Войдя в свободную зону, нацисты устроили в Ницце облавы во всех общественных местах; всех подозрительных показывали так называемым «физиономистам» — специалистам, отличавшим характерные еврейские лица от арийских; помимо физиономистов, как пишет доктор Эжен Минковски, гестапо привлекло к работе в Ницце двух известных еврейских врачей, членов Союза евреев Франции; в их задачу входило устанавливать, являются ли подозрительные лица обрезанными[467]. Случались и ошибки: несколько обрезанных арийцев были арестованы и депортированы, несмотря на все их протесты[468]. С женщинами же решали, как Бог на душу положит: так, одна медсестра была депортирована из-за своего имени Рашель (Рахиль)[469]. И наоборот — подлинные евреи, которые не были обрезаны, избегали ареста. Профессор Александр Минковски рассказывал, что, когда он родился, его мать в отсутствие отца, сражавшегося в то время под Верденом, не сделала ему обрезание, поэтому в 1943 г. он беспрепятственно пересек демаркационную линию[470].

Во все времена мужчины, заподозренные в принадлежности к еврейской нации, предъявляли как главное доказательство половой член, увенчанный крайней плотью. Один парижский путешественник перед Второй мировой войной рассказывал, что марониты в Сирии порой расхаживают голыми, чтобы показать: они не евреи[471]. Во время кровавого антисемитского мятежа в Алжире 28 июня 1884 г. христиане, подвергавшиеся нападениям из-за злополучного горбатого носа, спускали штаны, «что успокаивало злодеев»[472]. Но это рискованный поступок: под действием страха член сильно сжимается, и неопытный наблюдатель может подумать, что перед ним обрезанный орган иудея.