Чистильщик - Дмитрий Соловьев

Жесткая конкуренция будет позже, да и то – Крысолов не знал – придет ли она сюда? Вековые традиции базара были основаны в незапамятные времена. Раньше, чем построили ту стену, что откопали в восьмидесятых у автовокзала, а ей, как говорили археологи, две тысячи лет,

– Яхшимисез, – здоровался Крысолов с постоянными покупателями и соседями. – Кандай сызлар, болалар, уйдалар?[5]

В этой привычной для всех формуле Крысолов вдруг обнаружил высший смысл. То, что ему не хватало, – Мир Вашему Дому. У него не было ни дома, ни мира. Тряхнув головой, Крысолов избавился от деструктивных мыслей. Он здесь не для размышления о лингвистической философии. Группа обеспечения завалила его дынями, и Крысолов сидел на бойком месте, размышляя, сколько же нужно было отвалить директору рынка за него. Дыньки шли, как заведенные, Крысолову оставалось только глазеть по сторонам

Базар кипел. Утро и два часа около полудня – до наступления некой сиесты, когда все прячутся в тень чайханы и пьют горячий чай – были самыми жаркими. Остальное время – лишь попытка добрать недостающее. Сейчас, с утра, здесь можно было купить все – от дыни до героина; от ножа до гранатомета. Был бы спрос, а предложение всегда будет.

Крысолов – перекрашенный в черноволосого с проседью и чернобрового, с контактными линзами, изменившими цвет глаз – не отличался от местных и выглядел лет на сорок пять. Даже диалект у него был жителя предгорий Гиссарского хребта, с вкраплениями таджикских идиом.

Солнце медленно накаляло рыночную площадь, загоняло людей в тень. И покупатели потихоньку уходили с базара либо спасались от жары в крытых рядах. Наушник в ухе Крысолова, скрытый чалмой, тонко пискнул. Словно почесываясь, он прикоснулся к нему.

– Йе, нема иде?[6]– будто бы удивленный внезапным укусом мухи, вполголоса воскликнул он.

– Мишень на три часа, – услышал он.

«Это уже было», – подумал Крысолов, но повернулся вправо на девяносто градусов. И тут последние сомнения оставили его – Джафарниязов, Аликпер Мансурович торговался с продавцом кухонных ножей. Крысолов гибко поднялся, скользнул за кучу дынь, пирамидой Хеопса возвышавшихся рядом с ним. Вынул из хурджина «маузер-711» с магазином на двадцать патронов, примкнутой кобурой-прикладом и пэбээсом[10]. Мушка, поймав голову Джафарниязова, жестко легла в обхват скобы целика. Расстояние – пятьдесят метров. Крысолов нежно нажал на спуск.

Пуля калибра 7,63 мм с мягким сердечником пробила голову Аликпера Джафарниязова и расплющилась о вертикальную деревянную балку, поддерживающую навес крытого ряда рынка, разбрызгав вокруг кровь и мозговые ткани. Паника и недоумение. Опрашиваемые впоследствии оперативниками уголовного розыска соседи Крысолова смогли дать лишь расплывчатые приметы своего внезапно исчезнувшего коллеги. Да, впрочем, никто особо серьезно и не искал убийцу Джафарниязова. Милиция была только рада, что кто-то покончил с психически ненормальным маньяком, периодически бежавшим из клиник и пока еще не дававшим повода оперативникам применить оружие на поражение, от чего они не отказались бы.

Иваныч разлил еще по стакану «Нашей» и порезал новую порцию сальца.

– Не лезь на рожон, Серый, – тихо посоветоват он, поднимая стакан. Выпили, не чокаясь, как обычно. Закусили. Ковалев утер тыльной стороной ладони губы и закурил.

– А куда ж деваться, если эти козлы леса трупами заваливают, а мы х… сосем, как мишка – лапу, – сердито буркнул старлей. – Куда ж деваться, если дело висит, а к фигурантам особо не подступишься,

– Да плюнь ты, – махнул рукой Иваныч, но глаза его хитро блеснули, – висяком больше – висяком меньше.

– Ага, – вяло мотнул головой Ковалев, – иметь-то не тебя будут, а меня. Как бы добраться до этих сраных святош?! Все было бы гораздо легче.

Отставной участковый Василий Иванович Глуздырев укоризненно покачал головой.

– Эх, молодежь, молодежь, – вздохнул он. – И что вы такие торопыги?

Он водрузил на стол портативную видеокамеру «Сони».

– Вот, одолжил, понимаешь, у бывшего подотчетного контингента, вместе с домишком напротив твоей секты, – проворчал он. – А ты все: как да как? Молча и без гамлетизьму. «Быть, аль не быть…» Налей лучше еще стакан, а то руки старые, трясутся.

– Василь Иваныч! – воскликнул Ковалев. Но Глуздырев его прервал:

– И не ори. Сейчас допьем, похмелимся, а потом – за дело. Не отдохнувши – кто ж чем серьезным занимается? Эх, молодежь, молодежь. Нас не будет – кто ж вас научит?

Припарковав «уазик» в отдалении, Крысолов некоторое время праздно шатался по улицам, несколько раз щелкнул пустым фотоаппаратом «Зенит», направив объектив на живописные развалины Белого Дворца, Ак-Сарай, огороженные щербатым дощатым забором. Ак-Сарай был построен черт знает в какие времена, чуть ли не при Тамерлане, а реставрировать его никак руки не доходили – все-таки не Самарканд, туристов мало, денег тоже.

В двадцать минут одиннадцатого Крысолов неторопливо вышел па площадь автовокзала, закурил сигарку и присел на скамейку. Искать Змея было бесполезно – среди десятков людей, сновавших мимо, разглядеть хамелеона невозможно. Им мог оказаться и бабай, продающий семечки и насвай[11], и парень, скучающий в оконце ларька «Газированная вода», и даже женщина, с терпеливой неподвпжностью сфинкса сидевшая на остановке и ожидавшая какого-то автобуса. Несмотря на свой псевдоним, Змей мог оказаться любого пола, имитировать любой возраст и внешний вид. Как и сам Крысолов.

Он невесело усмехнулся – однажды и ему пришлось переодеться женщиной; мало того – выглядеть яркой и сексуально раскованной журналисткой «желтой» газетенки с труднопроизносимым названием. «Черт, – мотнул головой Крысолов, – все эти похождения в Чехии были совсем недавно, а кажется – в прошлой жизни».

Таким же сфинксом замер и Крысолов, ожидая, когда к нему подойдут – либо сам Змей, либо его посыльный. Разморенный Бес устроился под скамейкой. Двигались лишь зрачки Крысолова под полуопущенными веками. Он неподвижно и терпеливо сидел, ощущая на себе не особо прицельное внимание. Точнее, посторонний взгляд, как луч локатора, время от времени – весьма не часто – пробегал по Чистильщику, как бы между делом. Такой взгляд невозможно засечь, наблюдатель мог находиться где угодно, не привлекая к себе внимания сверхчуткого Крысолова. Значит, наблюдал аномал, знавший об особенностях себе подобных. Либо человек, хорошо изучивший аномалов. Таких было немного – можно пересчитать на пальцах одной руки. Даже работавшие на Синдикат, преданные ему душой и телом, аномалы предпочитали сохранять «цеховые тайны» в своем кругу, широко просвещая лишь собратьев-неофитов.

Ждать пришлось долго – часа два с половиной. В какой-то момент Крысолов даже забеспокоился из-за угрозы обезвоживания и медного вкуса во рту. Пришлось на несколько секунд изменить неподвижности и выпить пяток глотков солоноватой теплой минералки, напоить Беса. О вкусовых качествах можно было не беспокоиться, такие мелочи, как личный комфорт, давно не волновали Крысолова – функциональность, помноженная на функциональность и возведенная в степень функциональности. Хотя иной раз Крысолов не отказывал себе в сибаритстве и гурманстве.

Медный привкус исчез, и Крысолов, ополовинив бутылку, завинтил пробку и поставил пластиковую поллитровку рядом с собой на скамейку. Солнце неторопливо – как и все, что делалось в Азии, – выползало в зенит. Крысолов закурил и поднял взгляд к блекло-синему, слепящему глаза ясному небу. Почти полдень.

Когда обе стрелки на часах Крысолова сошлись в верхней части циферблата, к скамейке подбежал дочерна загорелый паренек лет двенадцати-тринадцати и протянул сложенный вдвое листок бумаги.

– Вам просили передать, – по-русски, но с жестким акцентом произнес он.

Крысолов не пошевелился.

– Именно мне? – тихо спросил он. Малыш поглядел прямо в глаза. И кивнул.

– Вам. Серые брюки, клетчатая рубашка, седые волосы и бесцветные глаза, с большой собакой – все так, как мне сказали.

Крысолов кивнул и взял листок. Он даже не стал спрашивать: кто и где он? Последние полчаса он не чувствовал наблюдения, а за полчаса можно уехать километров на сорок – пятьдесят. В любую сторону света. А если имеется хороший джип, то и дороги не особенно нужны, благо местность позволяет – холмистая лессовая равнина.

Крысолов сунул в ладошку парнишки зеленую бумажку с портретом президента и цифрой пять. Дождавшись, пока малец убежит, развернул листок. «Первое июня, двенадцать ноль-ноль, – прочитал он. – Поселок Яккабаг, остановка автобуса у геолого-разведочной станции. Подойдет человек, назовет твой псевдоним и проводит».