Бородавки святого Джона - Инна Бачинская

– Говорят, если не хочешь, чтобы тебе врали, не задавай вопросов.

– Меня действительно ограбили, – пробормотал Кристина. – Я не переношу наркоты, честное слово!

– Чаю хочешь? – спросила она. Кристина кивнул. – Сзади сумка, достань термос. И котлеты. Голодный?

– Спасибо. Только чай.

Он глотал горячий чай, морщась от боли в горле, обхватив алюминиевую крышку термоса разбитыми пальцами.

– Куда тебя везти?

Кристина назвал адрес. До самого его дома они ехали молча. У своего подъезда он вылез из «Москвича». Она сказала:

– Мне снилось, что я спасла собаку. Вытащила из воды. Вот и не верь после этого снам. Пожелай мне удачи.

– Желаю, – ответил Кристина, не зная, обижаться на собаку или нет. – В чем?

– В деньгах, – ответила женщина. – В них, проклятых. У меня таких, как ты, гавриков двести тридцать человек. И все кушать хотят! Ну, бывай!

Сожитель его был еще дома, к счастью. Услышав голос Кристины на площадке, он распахнул дверь и остолбенел, увидев истерзанного и грязного приятеля.

– Кристик! – заверещал он, бросаясь на шею другу. – Что с тобой? Где ты был? Я тут всех на уши поставил, в «Сову» звонил раз сто. Никто ничего. Думал, тебя замочили на фиг. Хоть бы позвонил! У меня крыша уже съезжать стала за эти два дня!

Кристина, молча освободившись, не отвечая, прошел мимо. Он валился с ног от слабости. Горячий душ, и в постель. Приятель потащился за ним в ванную, сгорая от любопытства. Захлопотал, доставая свежие полотенца.

– Сделай кофе, – бросил Кристина, угрюмо рассматривая в зеркале свое распухшее багровое лицо. Маска, а не лицо.

…Он стоял под горячими струями воды, чувствуя, как разливается по телу блаженное тепло.

«Два дня? Значит, не вчера, – думал он. Два дня он провалялся, подыхая, в грязном подвале и чудом выжил. – Зачем? – думал он. – Кто? Конкуренты? Решили замочить и послали мужика в шелковом свитере за триста баксов? Даже не смешно. Замочить? Может, никто и не собирался меня мочить. А что тогда? Напугать хотели? Нет. Пугают по-другому. Пугают железной трубой где-нибудь в подворотне и говорят, за что. Грабитель? Не проходит. Месть? Человек из прошлого? Были в жизни Кристины моменты, о которых ему не хотелось вспоминать. Нет. Если бы он мстил, сказал бы, за что. Да и некому уже мстить. И след его, Кристины, давно потерялся. Маньяк? Пришел в ночной клуб, спросил именно его, сказал от… стоп! Сказал, от Ромашки. Ромашка!»

От мысли о Ромашке у Кристины померкло в глазах, и он прислонился спиной к гладкой кафельной стене. Вот, значит, как. Сам виноват, вылез, засветился, дурак. Все мало… фраернулся, идиот! А ведь было чувство нехорошее… было. Когда же это… тот разговор с Ромашкой. Три, четыре дня назад? Или больше? Если это… тот… Конечно, тот. Ромашка говорила, что серьезный фраер, слов на ветер не бросает. Зачем ему лишний свидетель? Сейчас же нужно звонить Ромашке, пусть скажет, кто он. Тогда посмотрим… кто кого. Он, Кристина, не даст зарезать себя, как куренка. Судьба на его стороне. Он не подох в подвале, куда тот приволок его. Значит, кому-то нужно, чтобы он выжил. Значит, кто-то бережет его… там… где-то. Значит, их двое. Против этого, Ромашкиного… И женщина в «Москвиче», вспомнил он, которой снилась собака…

Мужчины неторопливо брели по пустому парку. Федор Алексеев отказался от кафе, предложенного Андреем. Во-первых, и у стен есть уши, сказал он, и непонятно было – пошутил или нет, а во-вторых, нужно чаще бывать на воздухе. Дождь прекратился, но в воздухе висела липкая тусклая морось. Пронзительная нота увядания вела в оркестрике пустого парка с его сочной, зеленой еще травой, черными мокрыми стволами деревьев, засыпанными желтыми листьями аллеями. Вид засыпающего парка томил душу, рождая рассеянную печаль и сожаление, что миновало лето и впереди зима. Листья влажно шуршали под ногами.

Они, не сговариваясь, свернули на боковую дорожку. Было тихо. Невыразительным фоном присутствовал далекий шум города с его людьми и автомобилями.

– Вашу жену ограбили и сбросили с поезда, – подытожил Федор рассказ Андрея. – Ее привез в сельскую больницу путевой обходчик. Там, к счастью, оказался ваш знакомый, который ее узнал. Он вызвал вас и… так далее. Удача. Потом вам позвонила подруга жены Рамона и попросила прийти. Вы пришли, но Рамона уже была убита. Вас там застала некая девушка, которую вы видели по телевизору около месяца назад, и, она, как оказалось впоследствии, в ту же ночь покончила с собой. А на самом деле ее тоже убили, несмотря на оставленную записку. То есть это вы считаете, что эту девушку, Алису, убили. Правильно?

– Правильно, – ответил Андрей, чувствуя себя неврастеником, отнимающим время у занятого человека. Тон Федора ему не нравился, как и сам Федор. Да и его история выглядела бредом.

– И вы хотите… То есть вы предполагаете, что вашу жену не ограбили, а пытались убить те же лица или лицо, которые убили… убило… остальных. Так?

– Так.

Андрей сжал кулаки, чувствуя, как подкатывает ком к горлу, до того ему не нравился Федор и его высокомерный тон – наверное, он так же разговаривает со студентами, а они его за это ненавидят. Школой пахнуло на Андрея, школой, которую он боялся и не любил… из-за отца. Даже щегольской белый плащ Федора и шикарный длинный шарф в черно-зеленую клетку вызывали у него протест.

– И вы предлагаете мне найти этого… или этих… людей? – Вопрос прозвучал настолько однозначно, что долго думать над ответом не приходилось.

– Да, – выдавил из себя Андрей.

Все его ощущения, мысли, терзания этот человек обозначил всего десятком фраз, а окончательный вопрос требовал односложного ответа. Сейчас Федор скажет ему, что… откажет, одним словом. И он, Андрей, переживет еще одно унижение… Венька, убийца, теперь этот Федор… А завтра Тепа подкинет что-нибудь… Или Савелий. Дурацкая затея, не стоило звонить.

– Хорошо, – молвил Федор. – Я согласен. Вы мне все рассказали?

– Все, – выдохнул Андрей, не веря собственным ушам.

– Я согласен, – повторил Федор, – при трех условиях. Вы ничего не предпринимаете, не поставив меня в известность, никакой самодеятельности. Раз. Вы со мной абсолютно откровенны и, если вам есть что добавить, говорите сейчас. Два. И последнее – вы же понимаете, что без огласки не обойтись? Я буду решать, что делать с… нарытой информацией. Понимаете? И когда звать на помощь профессионалов. Три. Согласны?

– Согласен, – ответил Андрей.

Идея с профессионалами пришлась ему не по душе, но куда было деваться? Он испытал вдруг облегчение, переложив часть ноши на другие плечи, и Федор уже не вызывал у него такого острого неприятия, как пять минут назад. Его словечко «нарытая» выпало из стиля и прозвучало смешно.

– Я должен осмотреть вещи вашей жены, – продолжал Федор. – Желательно, когда в доме никого не будет. Сможете увести ее? На пару часов.

– Смогу. Когда?

– Чем раньше, тем лучше. Сегодня.

– Хорошо. Сегодня в шесть. В четыре у нас встреча с доктором, всего на час. Я дам вам ключи и запишу адрес. Перед возвращением перезвоню на ваш мобильник.

– Почему доктор ходит к вам домой?

– Моя жена в тяжелом психическом состоянии, это она настояла. Она боится выходить из дома. Если Оглио скажет, что ей нужно в стационар, то ничего не поделаешь. Но он пока не настаивает.

– Оглио?

– Отто Иванович Оглио, местное светило психиатрии.

– Понятно. Мне нужны ее записные книжки. Положите их… куда-нибудь в доступное место.

– В ящик столика в прихожей.

– Компьютер?

– Ноутбук. На письменном столе в кабинете.

– Я заберу его.

– Делайте, что считаете нужным.

– У вас есть дача?

– Есть, – Андрей внутренне напрягся.

– Ключ и адрес.

– На общей связке, латунный. Адрес я вам напишу.

– Пока, я думаю, все. Я позвоню вам послезавтра. До вечера. – Федор вдруг резко свернул на боковую аллею и быстро зашагал прочь.

– До вечера, – запоздало ответил Андрей, глядя ему вслед.

Странный парень! Федор свернул еще раз и пропал из вида. Андрей, безмерно удивленный, побрел следом. До самого выхода из парка он перебирал в памяти детали их разговора и пытался убедить себя, что Федор ничего не заподозрил.

– Пока сказано достаточно, а там… посмотрим, – решил он наконец. – Посмотрим.

«Странный все-таки парень», – подумал он еще раз, уже выходя из парка, словно итоги подводил.

Андрей сидел за столом в кабинете, смотрел в окно. Из гостиной долетал смех Валерии. Иногда – неторопливый бас Оглио. Валерия больше не боялась психиатра. Похоже, сеансы психотерапии проходили в теплой дружественной обстановке. Андрей все не мог решить, правильно ли он сделал, не открывшись Федору до конца. Ведь все равно, рано или поздно, придется. Валерию нельзя вечно держать взаперти. Вряд ли удастся выдать ее за жену. Или… удастся? Они очень похожи внешне, но характер, голос, движения, жесты – все другое. Хотя все это можно тоже объяснить ее… болезнью. Все знают, что она потеряла память, ничего не помнит, очень переменилась. Она будет смотреть на людей пустыми глазами, не узнавая. Это будет главной странностью. Ничего не промелькнет на ее лице, кроме смущения – они к ней со всей душой, полные любопытства, а она ничего не помнит.