Кофе с привкусом вишни - Софья Ролдугина

"Готов на многое".

О, да, сейчас я даже слишком хорошо сознавала, почему "гуси" сразу заподозрили мистера Шелли в убийстве — непонятное всегда кажется нам опасным. Напротив, неясно, почему Эллис так был уверен, что Роджер невиновен…

…или не был?

— А миссис Шелли изволит отдыхать!

Огненно-рыжая мисс Грунинг стояла посреди холла; и лицо её, и поза — всё поразительно напоминало древнероманскую фреску "Триста храбрецов преграждают путь многотысячной армии". И немного — иллюстрации из средневекового медицинского справочника, глава о желудочных недомоганиях. Никогда ещё мне не показывали, что я нежеланная гостья, столь открыто! Право же, впору пожалеть о том, что рядом нет дяди Клэра. Готова спорить, что и одной меткой фразы хватило бы, чтоб строптивая горничная вспомнила о своём месте.

Роджера, впрочем, поведение служанки не смущало.

— Маме стало дурно? — поинтересовался он безмятежно, словно недомогания у миссис Шелли случались каждый день в строго отведённое время и стали уже явлением привычным, успокоительно-постоянной частью мира, как закаты и восходы.

— Утомилась, — ответила мисс Грунинг и, заметив взгляд Паолы — нет, не осуждающий просто несколько разочарованный — не вовремя присела в книксене. — Что мне теперь делать, сэ-эр?

— Приготовь чай, Эсме, и подай его к пяти в гостиную, — терпеливо, словно выговаривая непослушной младшей сестре, приказал Роджер. — Миссис Прюн уже приехала?

— Пока нет, сэ-эр.

Пожалуй, если говорить исключительно о словах, то формально моя Магда позволяла себе куда более дерзкие высказывания, но её почтительность и любовь сомнения не вызывали. Но интонации мисс Грунинг, но то, как она выговаривала даже обращение!.. Впервые я испытала постыдное желание нарушить правила хорошего тона и сделать замечание чужой прислуге. Вероятно, это Роджер на меня скверно повлиял, застигнув приглашением врасплох.

— Сообщи, когда она придёт. Леди Виржиния, — обернулся ко мне Роджер, улыбаясь, словно целиком позабыл о мисс Грунинг; та переминалась с ноги на ногу ещё полминуты, а затем всё же изволила отбыть по поручению. — К сожалению, миссис Шелли пока не здоровится. Позвольте развлечь мне вас немного и, скажем, показать наши розы.

— Уверена, вы это планировали с самого начала, — ответила я скучающим тоном и отвела взгляд. Не подобает леди открыто демонстрировать любопытство. — Что ж, благодарю. Я наслышана о чудесном розарии миссис Шелли и почту за честь взглянуть на него.

Роджер рассмеялся:

— Больше похоже на скрытую остроту, ведь вы слышали о нём только от меня… Какая разница, впрочем. Ваша компаньонка пойдёт с нами?

— Миссис Мариани? Разумеется, — и бровью не повела я. — К слову, миссис Мариани родом из Романии и принадлежит к весьма благородной семье, а потому проявляет исключительно изысканный вкус, когда дело касается роз.

"Гораздо более изысканный, чем я сама", — это осталось недосказанным. Уголки губ у Паолы дрогнули; полагаю, шутку она оценила.

Когда мы вошли в розарий — обогреваемую пристройку со стеклянной крышей с южной стороны дома, то я сделала знак, чтобы Паола немного поотстала. Роджер наблюдал за нею, скосив глаза. И, лишь когда убедился, что она достаточно далеко, остановился у большого глиняного горшка с розами цвета сливочного масла; на жирных, рыхлых лепестках дрожали капли воды, преломляя тусклый зимний свет.

— Вам нравится запах, леди Виржиния?

Неожиданный вопрос, право. Я вдохнула полной грудью и невольно улыбнулась; пожалуй, так могла пахнуть весна в загородном доме, где живёт большая счастливая семья — тянет с кухни выпечкой и свежим чёрным чаем, источает свой особенный аромат сырая земля, а поверх всего — много-много роз. Нежных аксонских, и томных восточных, и строптивых горных, и северных, чей запах едва ощутим…

— Вряд ли найдётся много людей, которым не нравится аромат роз, — качнула я головой и прикоснулась пальцами к лепесткам; даже сквозь перчатки цветок казался упругим, сильным. Такой не рассыплется от летнего ливня, не обтреплется от ветров. — Розовое масло, пожалуй, может показаться слишком густым, благовония — слишком резкими, но живые розы прекрасны.

— Я тоже так думаю, — кивнул Роджер, и взгляд у него потемнел. — А вот мать их не любит. Наверное, потому что отец построил этот розарий для неё — достойное увлечение для дочери виконта Клиффорда, утончённой леди. А она взяла и не оправдала надежд. Как видите, розами приходится заниматься мне.

— То есть вы солгали.

— Не совсем, — ответил он без улыбки. — Утром мать действительно заглянула сюда с садовыми ножницами, — и он протянул руку, указывая на что-то.

Я пригляделась — и невольно прижала пальцы к губам.

Из горшка, что стоял в углу, торчали оголённые стебли — ни цветов, ни даже листьев. Молодые побеги были изуверски искромсаны, остались только старые, искорёженные, покрытые хищными шипами.

— Соболезную, мистер Шелли.

— Не стоит, здесь ещё много красивых цветов, — откликнулся он. — Иногда на неё словно находит затмение. И тогда она, кажется, начинает получать удовольствие, разрушая нечто прекрасное. Однажды старая служанка, которая пришла сюда ещё из дома Клиффордов за своей "маленькой леди", оговорилась, что я-де не старший ребёнок. Но когда я спросил об этом отца, он велел мне выбросить глупости из головы и поменьше слушать бормотание прислуги. А сейчас та женщина уже умерла, и некому объяснить, что она имела в виду. Однако я хотел поговорить с вами не об этом, — и Роджер пытливо заглянул мне в лицо — так, что по спине пробежал холодок, несмотря на то, что в розарии было жарко. — Вы хотите знать, как мы впервые повстречались с Эллисом, леди Виржиния?

Мои пальцы соскользнули вниз — от пышного, упругого цветка к жёсткому стеблю. Шипы были острее ножей; при малейшем движении они слегка царапали ткань перчатки, почти беззвучно, но вибрирующее ощущение раскатывалось до самого локтя.

— Он… рассказывал мне немного.

Роджер сдвинул брови; лицо у него точно потемнело.

— И что же именно?

— Это была кража, — после недолгих колебаний ответила я. В конце концов, речь ведь не идёт о зловещих тайнах — всего лишь о расследовании заурядного происшествия. — Среди прочих драгоценностей, у вашей матери похитили медальон, и детектив Эллис его вернул.

— И всё? — Роджер, кажется, даже удивился.

— В знак благодарности вы подарили ему старый каррик, — добавила я осторожно, сомневаясь, стоит ли углубляться в дела личные.

Но и этого Роджеру показалось мало.

— И больше ничего?

— Вас подозревали в краже, — выложила я последнюю карту. — И он спас вашу жизнь и репутацию.

— Значит, в краже, — отчего-то развеселился он и, распустив узел шейного платка, глубоко вздохнул. — Пусть будет так. В общем, Эллис не слукавил. Я действительно обязан ему — и жизнью, и честью… Всем. Кроме разума, пожалуй, здесь мне не повезло, — жестоко пошутил он. — Вообще с самого начала кражу расследовал другой "гусь". Имени я его не помню, но облик — даже слишком хорошо. Высокий грузный мужчина, лицо мясистое, усы щёткой, пальцы-обрубки — словом, громила. И ещё от него постоянно пахло чем-то кислым. Я думал, что это квашеный лук — смешно, правда? — улыбнулся Роджер и перевёл взгляд на розы, что росли дальше в громоздких ящиках — тёмно-красные, почти чёрные. — У лукового господина был помощник, тоже "гусь", но помладше, тощий, болтливый и подвижный.

В груди у меня стало горячо-горячо.

— Эллис?

— Ну, тогда его звали "Эй, Норманн, шасть сюда!", — подмигнул Роджер заговорщически. — Но я был очарован. Ему тогда исполнилось девятнадцать или даже двадцать, но выглядел он моим ровесником, лет на пятнадцать, не старше. Несмотря даже на седину в волосах, две широкие белые пряди на макушке… И самое удивительное, что на словах Эллис вроде бы подчинялся старшим, а на деле выходило наоборот — все плясали под его дудку, включая лукового "гуся".

— И к тому же Эллиса наверняка постоянно угощали чем-нибудь? — не удержалась я.

— Вы угадали. С кухни он не вылезал, — со смешком признался Роджер. — Поначалу вся эта суматоха казалась мне необыкновенно забавной. Я считался уже достаточно взрослым, чтобы помогать отцу и выполнять мелкие работы в мастерских, но вот к расследованию меня не подпускали. А я так хотел, чтобы и на меня обратили внимание, что рассказал луковому "гусю" про свой карточный проигрыш.

— Проигрыш? — не поверила я. — В пятнадцать лет?

— Друзьям отца, — вздохнул Роджер ностальгически. — Они учили меня играть в покер — наверное, развлекались. Джентльменами их назвать было нельзя, и, разумеется, щадить мои скромные сбережения они и не думали. Отец платил мне тридцать рейнов в неделю за помощь в мастерских и с бумагами — приучал к работе, полагаю, и готовил наследника. Я продул около пяти хайрейнов — ерунда, разумеется, и это был хороший урок. Но "гусь" зубами вцепился в невинный проигрыш. Шутка грозила обернуться изрядными неприятностями, но тут Эллис вмешался по-настоящему. Два дня "гусь"-громила шатался по нашему дому, благоухая кислятиной всё сильнее, а затем пропал. К отцу явился кто-то из Управления спокойствия, причём отнюдь не мелкая сошка. Дело передали Эллису. Он справился… дайте-ка подумать… за неделю.