Генералиссимус князь Суворов - Александр Петрушевский

После вступительных комплиментов, в которых между прочим значились и "великие, испытанные дарования" Суворова, инструкция гласила, что целью первых наступательных действий должно быть прикрытие австрийских владений и постепенное удаление от них опасности неприятельского вторжения. Для этого надлежит обратить усилия в Ломбардию и в страну по левому берегу р. По; достигнутые успехи оградят южный Тироль от неприятеля, освободят от Французов полуденную Италию и дадут возможность усилить союзную армию в Италии частью тирольских войск. Согласно с этим, Суворов должен был отрядить часть войск в Полезину и в низовья По, для наблюдения за неприятелем со стороны Феррары, а с главными силами двинуться к Минчио, перейти ее, овладеть Пескьерою и потом или осадить Мантую, или блокировать ее, продолжая наступление к рекам Олио и Адде. Предположения свои о дальнейших затем действиях Суворов обязан был сообщить императору. Наконец, чтобы внимание его, Суворова, не было отвлекаемо от главных военных соображений заботами о предметах побочных, поручено генералу Меласу вести с гофкригсратом переписку о продовольствии и других потребностях 12.

Эта инструкция была именно тем самым, во избежание чего Суворов не хотел обязываться пред гофкригсратом никакими заранее составленными предположениями. Неисправимое Австрийское министерство вытребовало Суворова для тех же действий ощупью, с оглядкой, в которых оно упражнялось до того времени. По духу и букве документа следовало ожидать длинной, бесцветной кампании, с нескончаемым маневрированием и с зимними квартирами пожалуй по-прежнему за Адижем. Робость проглядывала во всем плане вместе с обычной недоверчивостью к главнокомандующему. Это был, так сказать, заранее изготовленный приказ, со вставленным именем Суворова вместо "имя-рек". Для такого плана положительно не стоило вызывать Суворова из Кончанска; мало того, назначать его на пост главнокомандующего при подобных условиях было прямо вредно, потому что он во всю свою военную карьеру постоянно боролся с непрошеной опекой, в каких бы размерах она ни проявлялась. Упоминается в инструкции и об операциях за Аддой, но это как бы на всякий случай; притом употребляется прием для парализования свободы действий главнокомандующего еще худший, чем до Адды: предписывается предварительное представление в Вену предположений. В заключение инструкции проглядывает недоверие к Суворову, как к иностранцу, передачею в ведение Меласа хозяйственной части.

Таким образом сделано было то самое, что перед тем поручено четырем членам гофкригсрата, но отвергнуто Суворовым, даже больше, потому что его мнения теперь не спрашивали. Пристрастие к системе, к бумаге, закрыло от Венского кабинета живого, даровитого человека. Не знаем, как отнесся Суворов к полученной инструкции, ибо не находим ровно ничего ни в официальной, ни в частной переписке его и его близких. Вероятнее всего, что он решился держаться данных правил лишь постольку, поскольку они будут отвечать обстоятельствам и его собственным предположениям, вытекающим из условий места и времени. Он ведь делал так всегда, не только отступая от инструкций, но даже действуя вопреки инструкциям. Он полагал, что успех все покроет и извинит, как было до сих пор. Что касается до хозяйственно-распорядительной части, то передача её другому была по всей вероятности даже приятна Суворову, по крайней мере на первое время. Его всегда тяготили этого рода заботы, и еще недавно ему пришлось дорого поплатиться за хозяйственную часть без всякой вины. Однако, в настоящем случае предположения и надежды Суворова, если они действительно были таковы, скоро рушились, и ему пришлось принять много горя.

Конечно, в некоторой доле своего последующего разочарования виноват он сам. Отражая посягательства Венского кабинета на свою свободу действий, он этим и ограничивался, не добиваясь категоричности решения, а между тем только такая категоричность в состоянии была поставить дело на твердую почву и устранить недоразумения в будущем. Не дойдя до конца, Суворов дал поверхность над собою Австрийскому императору, что и выразилось внезапно появившейся инструкцией. Недостаток положительных выводов в переговорах сказался, между прочим, еще и в том, что потом каждая сторона считала себя правою, и Франц оправдывался перед Русским Государем тем, что поступил на основании венских переговоров. Таким образом, если строго придерживаться истины, то несмотря на высказанные раньше соображения, нельзя вину во всех плачевных последствиях отнести безраздельно на Венский кабинет, а Суворова признать только несчастной жертвой. На Суворова несомненно падает известная доля вины, хотя она и составляет очень небольшую величину сравнительно с виною Венского кабинета, излюбленная система которого заключала в себе самой корни всевозможных, ничем не отвратимых зол.

Выезжая из Вены, Суворов поблагодарил графиню Разумовскую за гостеприимство, надел на нее золотое сердечко на золотой цепочке, замкнул сердечко и ключик оставил при себе. Направившись на Брук и Виллах, он стал обгонять русские войска, которые теперь шли ускоренным маршем и, по собственному свидетельству Суворова, сделали в 19 дней 88 миль, несмотря на непогоду, разлитие рек, бездорожье и гористые местности. К 3 апреля авангард под начальством князя Багратиона был уже в Вероне, но так как войска двигались эшелонами, то последний из них находился еще в 12 переходах назади. На встречу Суворову, в Виченцу, выехал генерал-квартирмейстер армии маркиз Шателер; Суворов пригласил его к себе в карету. Здесь Шателер развернул карту и стал объяснять расположение и движения войск, наводя Суворова на изложение мыслей о плане предстоящих действий. Суворов слушал рассеянно и, в виде ответа, произносил иногда только слова: "штыки, штыки"13.

В этот день были привезены в Верону и выставлены трофеи, добытые недавно одержанной над Французами победой. Здесь, как и почти во всех других местах Италии, население делилось на две главные партии, - сторонников и противников Франции и её режима. Первая партия была в начале сильна, но от безмерных грабежей и насилий французов быстро редела и потом, благодаря победам Суворова, уменьшилась до размеров ничтожных. При виде трофеев, впечатлительный народ пришел в восторг, раздались радостные восклицания, образовалось гулянье, открылось празднество. Австрийские власти и успевшие съехаться сюда русские генералы готовились к встрече Суворова; народ это узнал и толпами повалил за город, по дороге. В 6 или 7 верстах за городом толпы встретили экипажи; в одном сидел Суворов с Шателером, в трех или четырех других - офицеры свиты и прислуга фельдмаршала; эскорт состоял из 8 казаков. Раньше, на дороге, было Суворову немало торжественных и сочувственных встреч, но такой как здесь нигде еще не бывало, даже в Вене. Толпы окружили карету Суворова, остановили ее, укрепили на ней какое-то принесенное из города знамя и с криками провожали до самых городских ворот. Тут прибавились новые толпы, которые на каждом шагу вперед все умножались; многотысячное сборище кричало виваты то Суворову, то Францу и Суворову, двигалось, волновалось и на разные лады высказывало свой восторг при виде знаменитого полководца. В такой триумфальной обстановке, вечером 3 апреля, подъехал Суворов не без труда к приготовленному для него помещению и быстро взбежал по лестнице 14.