Горчаков. Пенталогия (СИ) - Пылаев Валерий

— Господа… мадемуазель. — Темноволосая женщина поднялась нам навстречу из-за крохотного столика. — Добро пожаловать в шато де ла Гранж.

На вид герцогине было лет сорок с небольшим — но на деле сильная Одаренная могла оказаться чуть ли не вдвое старше. Когда она шагнула вперед, наши глаза оказались почти вровень — зато изящества даже при ее росте ее светлости было не занимать. И даже густой летний загар, которого модницы в Петербурге всячески избегали, лишь подчеркивал ключицы и плечи, не скрытые темно-синей тканью платья.

Герцогиню сложно было назвать редкой красавицей, и все же мягкие черты лица казались скорее приятными, да и улыбка добаляла немалую толику какого-то особенного радушного очарования. И даже во взгляде темных, почти черных глаз не было ничего цепкого и колючего, обычно присущего закаленным в светских боях аристократам.

Впрочем, первое впечатление вполне могло оказаться обманчивым: к встрече герцогиня явно готовилась — и уж точно не без умысла. Почти никакой косметики, крохотные золотые серьги, простая прическа и платье — незамысловатого кроя, свободное, и определенно не самое роскошное из гардероба. Да и обстановка — тихий сад, плетеные креслица по числу гостей и скромный завтрак на небольшом круглом столике — изо всех сил намекала, что наша встреча будет неформальной, личной. Можно сказать, почти дружеской.

Одной из тех, на которых люди порой позволяют себе сказать куда больше, чем на официальных светских мероприятниях.

— Чудесное утро, не правда ли? — Герцогиня улыбнулась и чуть запрокинула голову, подставляя лицо лучам солнца. — Завтрак уже накрыт. Вы ведь не откажетесь от свежих круассанов?

— Ни в коем случае, ваша светлость.

Я изобразил поклон и легонько коснулся губами ненавязчиво протянутой для поцелуя руки. Не то, чтобы этикет непременно требовал подобного — но герцогиня определенно задумала проверить мои манеры. Может, желала убедиться, что перед ней действительно русский аристократ, а не самозванец — и как будто убедилась.

— Вижу, сегодня в шато де ла Гранж гостит необычный человек, — задумчиво проговорила она. — И тем удивительнее видеть вас так далеко от дома — да еще и в столь непростое время… Вы ведь назовете себя.

— Разумеется, ваша светлость. Не вижу никаких причин скрывать собственное имя, — ответил я. — Мое имя — Александр Горчаков, князь и верный слуга его величества российского императора Павла. А моя спутница — графиня Наталья Станиславовна Гижицкая.

Когда я представился, герцогиня отступила на шаг.

— Тот самый князь Горчаков?.. — проговорила она. — Я… конечно же, я наслышана о вас — но и подумать не могла, что мы когда-нибудь встретимся лично.

— Порой судьба преподности сюрпризы, ваша светлость. — Я изобразил учтивую улыбку. — И я был бы счастлив, окажись они все столь же приятными, как наша неожиданная встреча.

— Да, конечно же, ваше сиятельство. Признаться, я представляла вас чуть старше.

Если мое имя и удивило — а то и напугало — герцогиню, она быстро взяла себя в руки. Одним жестом прогнала Жерара и, ловко подхватив меня под локоть, проводила к столу. Видимо, подразумевалось, что завтракать мы будем без прислуги… неудивительно.

— Возможно, вы слышали о моем дедушке. — Я осторожно опустился в хрупкое плетеное кресло. — Мы носим одно и то же имя и титул — в России князем называют каждого мужчину в семье, а не только главу рода.

Солнце все еще светило ярко, теплый ветер приятно касался кожи, а щебетание птиц в ветвях деревьев и не думало затихать, но от домашнего уюта не осталось и следа. Герцогиня явно поняла, какая крупная рыба угодила ей в сети — и теперь, похоже, соображала, что со всем этим делать.

— Может, и так, ваше сиятельство. Я не так уж хорошо знаю традиции наследования в России, — отозвалась она. — Но одно мне известно точно: имя князя Александра Горчакова даже здесь, в Лотарингии произносят немногим реже имени императора Павла.

— Уж не знаю, чему я обязан подобному. — Я пожал плечами. — Я — лишь один из многих подданных российской короны.

— Не сомневаюсь, что у вашего правителя достаточно верных слуг. — Герцогиня вдруг нахмурилась и посмотрела мне прямо в глаза. — Но не каждого из них обвиняют в убийстве германского кайзера.

Глава 26

Шаг вперед — выпад. Герцогиня явно разыграла все специально: усыпляла бдительность, заставляла расслабиться — и только для того, чтобы неожиданно нанести укол. И, признаться, у нее это получилось. Конечно же я не изал ни звук, не подпрыгнул в плетеном кресле и вряд ли даже дернулся… но глаза меня наверняка выдали.

Впрочем, какая разница?

— Вот как? — Я изобразил учтивую улыбку. — Удивительно слышать от представителя древнего и уважаемого рода подобные слухи, больше похожие на страшную сказку для детей. Любому здравомыслящему человеку известно, что ни я, ни мой дед, ни уж тем более мой император не причастны к смерти кайзера.

Похоже, мне удалось слегка отыграться — герцогиня замешкалась и на мгновение отвела взгляд. Но, разумеется, тут же взяла себя в руки.

— Не поймите меня неправильно, князь, — отозвалась она. — Конечно же, у меня нет и мысли лично обвинить вас в чем-либо… но людям моего положения известно многое. Даже о письме, которое доставили императору Жозефу Бонапарту. Фотографии — весьма убедительное доказательство… для кого-то.

— Неизвестное оружие с клеймом, которое не так уж и сложно подделать. — Я пожал плечами. — Если мне не изменяет память. Больше похоже на доказательство чьей-то попытки подставить мой род под удар. В любое другое время я бы назвал эту попытку смешной и нелепой, но сейчас… Последствия убийства кайзера уже коснулись всей Европы — и, боюсь, это только начало.

— Вы хотите сказать?..

— Кому-то не терпелось развязать войну между Российской Империей и Германским Рейхом. — Я посмотрел герцогине прямо глаза. — Но уж точно не мне, ваша светлость.

— Может, и так… Я не из тех, кто спешит с выводами — и уж тем более с поступками. — Герцогиня чуть нахмурилась. — Но стоит ли удивляться, что мне любопытно, откуда здесь взялся подданный российской короны? Да еще и сам князь Александр Горчаков.

— Уверяю, ваша светлость, у меня есть причины быть здесь, — усмехнулся я. — И это не праздное любопытство и даже не желание полюбоваться местными видами, хоть Лотарингия и стоит того, чтобы ее повидать…Но уж точно не сейчас, когда наши страны находятся в состоянии войны.

— Не сомневаюсь. Человек в вашем положении едва ли мог бы позволить себе путешествовать без дела… Даже в столь приятной компании. — Герцогиня скосилась на Гижицкую. — И именно поэтому я, можно сказать, вынуждена поинтересоваться: зачем вы здесь, князь?

— Мой император пожелал, чтобы мы с графиней отправились в Париж, ко двору Жозефа Бонапарта, — ответил я. — Но дирижабль, на котором мы летели… потерпел крушение. В живых остались только мы вдвоем, а все остальное, подозреваю, вам и так прекрасно известно.

Про Абвер или местную полицию я не сказал ни слова: герцогиня наверняка знала и о крушении “Петра Великого”, и о таинственных беглецах, и о рыскающих неподалеку людях канцлера. Не могла не знать. И сейчас наверняка уже вовсю просчитывала, что делать с буквально свалившейся на ее голову сомнительной добычей.

— Значит, вас ждали в Париже… — задумчиво проговорила она. — Для чего?

— Боюсь, я не вправе говорить о подобном. Ваше гостеприимство мне безмерно приятно, но все же не настолько, чтобы забыть о главном: вы — подданная германской короны. А мы с графиней… — Я улыбнулся и покачал головой. — Мы — ваши пленники.

— Я бы предпочла, чтобы вы чувствовали себя гостями а шато де ла Гранж. — В голосе герцогини прорезались недовольные нотки. — И я уж точно не думала держать вас здесь силой…

— Но будете, если мы дадим вам повод. Разве не так, ваша светлость? — Я откинулся на спинку кресла. — Мой правитель наделил меня достаточными полномочиями — в том числе и поделиться истинными причинами визита его подданных к императору Жозефу… В случае, если я посчитаю нужным. Но только в этом случае — и только тому, кого я смогу назвать другом или хотя бы благожелателем. Или радушным хозяином. — Я на мгновение смолк и демонстративно поправил узел на галстуке, хотя тот наверняка и так выглядел безупречно. — А ваша светлость, между тем, так и не удосужились назвать мне свое имя… Разве друзья так поступают?