Cлово президента - Том Клэнси

В распоряжении Пламера имелись и другие материалы. Он был знаком с регистратором в Массачусетсом технологическом институте и еще вчера узнал от него, тоже посредством факса, что все расходы за обучение и проживание Питера Циммера оплачиваются частным фондом, причем чеки были подписаны одним из партнеров той же юридической фирмы, которая занималась покупкой магазина для семьи Циммеров. Пламер получил даже копию личного дела студента, завершающего обучение в институте. И тут Хольцман был прав. Питер Циммер занимался компьютерными исследованиями и по окончании института продолжит их там же в Массачусетсе, в лаборатории программного обеспечения. Если не считать посредственных оценок по литературе на первом курсе – даже в Массачусетсом технологическом считали необходимым, чтобы студенты получили всестороннее образование, но, по-видимому, Питер Циммер не проявлял интереса к поэзии, – по всем остальным предметам у него были отличные оценки.

– Значит, это правда. – Пламер откинулся на спинку своего вращающегося кресла и снова почувствовал болезненный укол совести. «Почему я должен доверять вам? Вы ведь репортеры», – повторил он про себя горькие слова Лоренса.

Проблема заключалась в том, что в его профессии существовали темы, о которых никогда не говорят, подобно тому как богатые люди никогда не жалуются на высокие налоги, которые им приходится платить. Еще в шестидесятые годы человек по имени Салливан подал в суд на «Нью-Йорк тайме», обвинив газету в дискредитации его честного имени, и сумел доказать, что газета допустила неточности в своих комментариях. Однако адвокаты «Нью-Йорк тайме» привели свои доводы, и суд согласился с ними, что при отсутствии заранее обдуманного преступного намерения допущенная ошибка не заслуживает наказания. Суд вынес также решение, что знакомить общественность с тем, что происходит в стране, важнее, чем с интересами отдельного человека. Таким образом появилась теоретическая возможность привлекать к суду средства массовой информации, и время от времени люди обращались в суд с исками о диффамации. Случалось, они даже выигрывали процессы, однако не чаще, чем баскетбольная команда провинциального колледжа одерживала верх над Пенсильванским университетом.

Пламер понимал, что решение суда по делу Салливана было необходимым. Первая поправка к Конституции гарантировала свободу прессы. Причина этого заключалась в том, что пресса являлась главным и во многих случаях единственным гарантом свободы. Людям свойственно лгать. Особенно это относилось к тем, кто занимали ответственные должности в правительстве, но часто лгали и другие. Вот почему задача прессы заключалась в том, чтобы знакомить общественность с правдивыми фактами, дабы она сама могла делать выводы.

Однако в решении Верховного суда имелось и слабое место. Средства массовой информации способны были уничтожить человека, разрушить его карьеру, лишить средств к существованию. В соответствии с американским законодательством можно было опротестовать почти любое ошибочное решение, но репортеры пользовались такой защитой, которую можно сравнить лишь с королевской неприкосновенностью. По сути деятельность репортера стояла выше закона. Да и на практике прилагались максимальные усилия, чтобы все оставалось по-прежнему. Признание; ошибки было не только юридическим faux pas «"Ложный шаг", опрометчивый поступок, оплошность (франц.).», за что пришлось бы выплачивать деньги, но также ослабило бы доверие публики к профессии репортера. Вот потому-то журналистская братия никогда не признавала допущенных ошибок, если была хотя бы малейшая возможность сделать это, а когда все-таки им приходилось идти на попятный, опровержение почти никогда не помещалось на столь же видном месте, как и первоначальное ошибочное утверждение. С помощью адвокатов, точно знавших высоту крепостных стен, которые они защищали, опровержению старались придать минимальную выразительность. Случались исключения, но тогда все понимали, что они значили.

За свою длительную журналистскую карьеру Пламер был свидетелем многих перемен, происшедших в его профессии. В нее было привнесено излишнее высокомерие и недостаточное понимание того, что общественность, которой должны служить репортеры, больше не доверяет им. Это глубоко ранило Пламера. Он полагал, что заслуживает доверия публики, считал себя последователем Эда Марроу, голосу которого верила вся Америка. Именно такой должна быть профессия репортера. Однако; она утратила свою убедительность, потому что на нее нельзя оказывать давление извне, и репортерам не станут доверять до тех пор, пока они будут подчинять свое перо политическим интересам и не начнут снова следовать лишь голосу собственной совести. Репортеры критиковали все остальные профессии – медицину, юриспруденцию, политику – за то, что их представители нарушали профессиональную этику, и в то же время не позволяли никому критиковать такие же нарушения, совершенные ими самими. «Делай так, как я говорю, а не так, как я сам делаю», – такую фразу нельзя сказать уже шестилетнему малышу, однако подобная позиция стала типичной среди взрослых. А если это усугубится, что тогда?

Пламер задумался над положением, в котором оказался. Он мог бросить телевидение в любой момент. Колумбийский университет неоднократно приглашал его занять должность профессора, читать курс «Журналистика и профессиональная этика», потому что его голосу привыкли верить. Это был голос честного журналиста, разумный и рассудительный. Голос старого журналиста, подумал он. Может быть, это будет его последний честный поступок?

Но в основе всего лежала по сути дела человеческая совесть, убеждения, которые внушили ему давно умершие родители и учителя, имена которых он забыл. Если он хочет оставаться верным своей профессии, он не должен изменять ее основам, которые сводились к короткой фразе: говорить правду и не думать о последствиях. Пламер поднял телефонную трубку.

– Хольцман слушает, – отозвался репортер, потому что это была служебная линия в его доме в Джорджтауне.

– Это Пламер. Я проверил кое-что. Похоже, ты прав.

– И что дальше, Джон?

– Я должен сделать это сам. Ты получишь эксклюзивные права на публикацию в печати.

– Это щедро с твоей стороны, Джон. Спасибо, – поблагодарил Боб.

– Но я по-прежнему считаю, что Райану недостает активности как президенту, – добавил Пламер. Создается впечатление, будто он оправдывается, подумал Хольцман. Впрочем, в этом есть смысл. Пламер не мог позволить себе, чтобы создалось впечатление, будто он делает это с целью втереться в доверие к президенту.

– Ты ведь знаешь, что речь идет не об этом. Вот почему я и решил тогда поговорить с тобой. Когда ты сделаешь это? – спросил Боб Хольцман.

– Завтра вечером, в прямом эфире.

– Может быть, нам с тобой стоит посидеть и вместе набросать черновик статьи? Для «Вашингтон пост» это будет сенсацией. Ты не хочешь стать соавтором?

– Боюсь, что завтра вечером мне скорее всего придется искать себе другую работу, – грустно усмехнулся Пламер. – Ну хорошо, договорились.

– Так что же это значит? – спросил Джек.

– Они согласны со всеми нашими действиями. У меня создалось впечатление, что они едва ли не приветствуют появление авианосца в их регионе. Они попросили, чтобы я занялся челночной дипломатией между Пекином и Тайбэем…

– Они не возражают, чтобы ты вылетал в Тайбэй непосредственно из Пекина? – изумился президент. Ведь подобные прямые рейсы придадут легитимность правительству Китайской Республики. В соответствии с дипломатическим протоколом, государственный чиновник в ранге министра может поступать таким образом лишь в том случае, если речь идет о столицах суверенных государств. Менее значительные разногласия улаживались «послами по особым поручениям», которые могли обладать такими же полномочиями, но по статусу никак не соответствовали чиновникам министерского ранга.

– Да, меня это тоже удивило. – Адлер говорил с президентом по кодированному каналу. – Далее, они не подняли шума по поводу твоей оплошности, когда на пресс-конференции ты упомянул о существовании двух Китаев. Со стороны министра иностранных дел последовало формальное возражение, но этим все и ограничилось. Для людей, представляющих страну, самолеты которой только что сбили авиалайнер с двумя сотнями пассажиров на борту, они вели себя на удивление спокойно.

– Как относительно морских учений?

– Учения будут продолжены, и они практически пригласили нас наблюдать за их ходом.

Адмирал Джексон слышал разговор, так как голос Адлера звучал из динамика.

– Господин государственный секретарь? Это Робби Джексон.

– Слушаю вас, адмирал.

– Они вызвали кризис в регионе, мы перевели туда авианосец, а теперь они заявляют, что рады нашему присутствию. Я правильно понял вас?