Кольцо Фрейи - Елизавета Дворецкая

– Ты имеешь в виду, что Халле может оказаться предателем?

– Да. Мы ведь с тобой не знаем, как он попал сюда, то есть знаем только со слов нищенки, у которой даже имени человеческого и то нет! Может быть, никакого Эймунда здесь и не было.

– Но кому это все может понадобиться? – Гунхильда не так чтобы удивилась этой мысли. Дочь вечно воюющего рода, она знала, как много в мире обмана и предательства.

– Да хотя бы Харальду! – Асфрид еще больше понизила голос, склонившись к самому уху внучки, чтобы служанки, работавшие поодаль, не разобрали этого имени. – Он не любит нас с тобой, и особенно тебя! Я – старая женщина, я уже ничего не могу сделать, только умереть более или менее достойно. А вот ты можешь еще очень многое – найти мужа, который станет нашим союзником, родить сыновей. А если ты выйдешь за Кнута, то станешь королевой Дании и хозяйкой над самим Харальдом, ведь он всего лишь младший сын! Он боится, что после твоей свадьбы и смерти Горма – он тоже прожил уже достаточно! – ты уговоришь Кнута отдать Слиасторп твоим родичам, или детям, и тогда Инглинги возродятся и отнимут часть страны, которую он хотел бы видеть своей! И он мог бы подстроить этот побег, а потом убить тебя, якобы случайно, пытаясь задержать. Ему нетрудно это устроить, нанять кого-нибудь… Ты пойдешь только с Эймундом. И я пойду туда с тобой, чтобы убедиться, что нас не предали.

Глава 6

Остаток дня Гунхильда просидела как на иголках, и все ее силы уходили на то, чтобы сохранять невозмутимый вид. Правда, поддерживать обычный разговор с женщинами не удавалось, и в конце концов пришлось сказать, что у нее болит голова. Фру Асфрид уложила ее, приготовила отвар ивовой коры, который снимает головную боль и придает сил – старая королева знала, что именно это ее внучке сейчас особенно важно.

Время тянулось бесконечно, и удлинившийся весенний день все никак не желал уступить место ночи. Наконец стемнело, отправилась на покой королева Тюра. Улеглись служанки, не считая тех, что прислуживали конунгу. В гриде пир еще продолжался, и Ингер не возвращалась; она любила засиживаться с мужчинами, слушая их бесконечные рассказы о походах и подвигах. Ее забавляли эти разговоры, а Горм позволял любимой дочери оставаться на пиру столько же, сколько он сам.

Настала полночь, и кроме грида, все в усадьбе затихло. Сперва Асфрид послала Богуту проверить, свободен ли путь, и та вернулась с сообщением, что во дворе все спокойно. Тогда Асфрид и Гунхильда тоже вышли, набросив свои синие плащи, что когда-то ввели в заблуждение Харальда; в темноте они были совсем не видны. Красный плащ, подаренный Харальдом, Гунхильда предпочла оставить: к «обноскам Хлоды» она испытывала неприязнь и почти не пользовалась этой вещью, несмотря на ее красоту и высокую стоимость.

Во дворе царила тьма, но дождь не шел. В оконцах под кровлей конунгова дома мелькали отблески огня, тянуло дымом и доносилось пение.

Славна Гормова дружина!

В поле доблестна, а после

Медовуху лихо хлещет,

Насмехаясь над врагами!

Воин всех врагов повергнет,

Тор меча, опора строя,

Молодым пример отваги,

Ясень битвы – славный Холдор!

Обходя дом по пути на задний двор, где в самом дальнем углу располагалось отхожее место, Гунхильда не могла не улыбнуться мимоходом: это Кнут сочинил хвалебную песнь об отцовской дружине, где по строфе приходилось на каждого из двух десятков наиболее прославленных бойцов. И хотя с точки зрения искусства стихосложения висы порой хромали, слушателям, они же герои, очень нравилось.

Вдвоем с бабушкой они прокрались в дальний угол двора; от волнения сердце Гунхильды так билось, что она едва чуяла землю под ногами и, будто маленькая, сжимала руку Асфрид. Точно как пятилетняя девочка в дремучем лесу, она и боялась, и верила, что пока бабушка рядом, все будет хорошо! Хотя и понимала, что судьба завела ее в такую чащобу, что даже бабушка мало что может тут сделать. Оставалось надеяться только на богов. «О Фрейя! – мысленно молилась она. – Помоги нам, дорогая, не оставь нас, дай выбраться отсюда, спасти честь и владения нашего рода!»

Вот они встали под стеной отхожего чулана – даже в темноте его местонахождение указывал запах. Вдруг небо осветилось – показалась луна, посеребрила высокую кровлю конунгова дома, стали видны верхушки частокола. Асфрид и Гунхильда одновременно увидели, как между заостренными концами стоймя вкопанных бревен появилась чья-то голова, плечи – человек бесшумно перемахнул ограду и канул в темноту уже внутри двора. Он находился всего в трех-четырех шагах от них, но они не услышали ни звука.

Потом раздался тихий свист – будто ночная птица пискнула спросонья.

– Кто здесь? – шепнула Гунхильда.

– Это я! – так же шепотом ответила темнота, и она не столько увидела, сколько почувствовала совсем рядом с собой человека. Кто-то легонько прикоснулся к ее плечу. – Хильда!

– Кто это? – в отчаянной тревоге повторила она, протягивая руку, и кто-то сжал ее пальцы.

Гунхильду трясло от волнения, и она помнила, что этим ночным пришельцем может оказаться кто угодно: человек Харальда, подосланный, чтобы обмануть ее, невесть какой злоумышленник, вступивший в сговор с Кетилем Заплаткой, тролль из-под камней!

– Это я! – повторил ночной гость, и теперь уже Гунхильда узнала голос своего брата.

Он говорил шепотом, но не даром же они прожили вместе всю жизнь; она помнила его с рождения и не могла ошибиться.

– Эймунд!

– Кто это с тобой? – Он заметил во тьме вторую женскую фигуру. – Фру Асфрид?

– Дитя мое! – Асфрид тоже его узнала и протянула руку, чтобы прикоснуться к его плечу.

– Ты тоже хочешь бежать? – деловито прошептал Эймунд. – Я готов попытаться увезти и тебя, но боюсь, тебе будет нелегко перебраться через ограду. Олав послал меня за Хильдой, чтобы ее не выдали замуж. До нас дошли слухи…

– Вы правильно сделали! Горм добивается ее обручения с Кнутом, и ты должен увезти ее немедленно. Я не поеду с вами, мне нечего бояться. У тебя ведь есть корабль?

– Да, тот человек, что нас привез, увезет нас обратно в Бьёрко. Там тебя ждет жених! – Эймунд усмехнулся в темноте и сжал руку Гунхильды. – Олав, сын Бьёрна. Мы с ним договорились.

– Но мы слышали, что Бьёрн конунг не хочет помогать…

– Ему недолго осталось занимать место, которого он по дряхлости уже не достоин! – многозначительно хмыкнул Эймунд. – Мы помогаем Олаву, а он помогает нам! И мы станем родичами, а эти Кнютлинги пусть… Ладно, короче, корабль готов к отходу и ждет у берега, где тропа к священному камню.

– К Серой Свинье?

– Вроде того. Ветер сегодня попутный, нас никто не догонит! Пошли, сестра, некогда болтать, прочие новости потом.

– Бабушка, но, может, ты все же попытаешься? – Гунхильда прижалась к Асфрид, поняв, что они вот-вот расстанутся, быть может, навсегда, и, простившись в глухой тьме, даже не смогут взглянуть друг на друга. – Он тебе поможет перелезть… как же ты останешься, ведь они догадаются…

– Пусть догадаются. Меня-то не выдадут замуж, чтобы завладеть моим приданым! Идите, незачем рисковать. Да благословят вас боги.

Асфрид в темноте быстро обняла сперва Гунхильду, потом, почти силой вырвавшись из ее объятий, сделала знак молота над головой Эймунда, которого едва различала в темноте. А потом Эймунд схватил Гунхильду за руку и потащил за собой к частоколу. Она даже не успела спросить, как же он думает переправить ее на ту сторону, как он сунул ей в руки какую-то веревку, шепнув: «Держись крепче!», а сам нагнулся и по очереди вставил ее ступни в веревочную петлю. А потом тихонько свистнул, и Гунхильда ощутила, что ее тянут вверх! Шепотом ойкнув и закусив губу, в почти кромешной тьме она, изо всех сил цепляясь за веревку и раскачиваясь, ударяясь боками о толстые бревна тына, в стоячем положении стала возноситься ввысь!

Ураган с кудрявой гривой,

Грозен Хравн в тяжелом шлеме!

Ходит берсерк в бурой шкуре,

Страх неведом Фрейру брани!

– доносилось со стороны конунгова дома приглушенное стенами пение, будто прощальное напутствие.

А потом случилось сразу много всего и так быстро, что Гунхильда не успевала осознавать отдельных событий и даже время спустя с трудом смогла восстановить в памяти, что и как происходило. Вдруг пение смолкло, и одновременно кто-то с визгом вылетел из темноты, вцепился в ее ноги и рванул вниз. От неожиданности и испуга, что сейчас упадет с высоты почти в человеческий рост, куда ее успели поднять, Гунхильда не сдержала крика; она больно ударилась о бревна, однако веревка выдержала и она не упала. Кто-то невидимый крепко вцепился в ее щиколотки и подол и рванул еще раз; тут же послышался звук борьбы, цепкие руки и исчезли, голос Эймунда крикнул снизу: «Тяни давай»! – и Гунхильда полетела вверх еще быстрее. Внизу продолжалась возня, женский голос пытался кричать, но женщине как будто зажимали рот; потом дверь конунгова дома распахнулась, Гунхильда услышала шум множества бегущих ног, вопли, но не могла даже оглядеться. Она уже достигла верха стены, кто-то тянул ее через ограду, побуждая перебраться на другую сторону, торопливо шептал: «Ну давай же, лезь!» – и она лезла, цепляясь подолами, повизгивая от боязни напороться на заостренную верхушку бревна, упасть на ту или другую сторону вниз головой.