Мой-мой - Владимир Яременко-Толстой

– У тебя есть другая женщина? – спрашивает Пия.

– Нет, я ведь только неделю назад приехал.

– А в Вене?

– Когда-то у меня была жена, но мы уже давно не вместе.

– Ты все еще любишь ее?

– Нет, не люблю.

– Точно?

– Точно.

– А знаешь, какой самый лучший секс был у меня в жизни?

– Какой? Расскажи, мне интересно.

– Это было в Финляндии, в Хельсинки. Мы пошли с друзьями в ресторан при одной гостинице. Там меня пригласил танцевать какой-то мужчина. Мы сразу начали целоваться, и он тут же предложил мне пойти с ним в номер. Это было так неожиданно, что я согласилась. Я его совсем не знала, а через пять минут после знакомства мы уже делали секс.

– Это был финн?

– Нет, он был из Канады. Больше я его никогда не видела.

– А русские мужчины у тебя уже были?

– Да, один.

– Ну и как?

– В общем, это было не так плохо.

– Расскажи!

– Нет, не буду. Потом. Надо идти спать.

Она встает и выходит из гостиной. Я иду за ней. Через прихожую мы попадаем в спальню. Посередине стоят две составленные вместе кровати. На одной из них, широко разбросавшись, спит голый Кай.

– Идем, будем спать с Каем, – говорит Пия и берет меня за руку.

"Ничего себе!" – думаю я, – "а что, если бы я окажусь каким-нибудь геем, извращенцем или педофилом? Что случится тогда с твоим маленьким Каем, а? Почему же ты мне так доверяешь? Или ты вообще доверяешь всем?"

Она отбрасывает одеяло и забирается в постель поближе к Каю, освобождая мне место с краю. Я прижимаюсь к ее толстому теплому заду своими еще горячими бедрами и закрываю глаза. Вдруг чувствую, как она оборачивается, берет мою руку и начинает благодарно ее целовать.

– Не надо, не надо, – говорю я. Боже мой, что же она так?

Конечно, я хорошо ее выебал, но так до сих пор не делал мне ни кто из всех моих прежних женщин. Только моя дочь Мария-Анастасия иногда, засыпая, любила поцеловать мне руку.

Утром моя голова раскалывается с похмелья. Проклиная "напуй фирмовый", я скатываюсь с кровати и иду в туалет. Кай и Пия уже встали. На часах восемь. Кай чистит зубы, а Пия гладит на кухне расправленную на гладильной доске цветастую блузку. Она стоит с утюгом в руках спиною ко мне, одетая в одни только серебристые танго-слип, выставляющие наружу ее жирную жопу. И вся она какая-то квадратная и бесформенная, с коротенькими толстыми ножками.

"Как же я мог ебать такую уебину?" – с ужасом думаю я. – "Неужели это этот проклятый "напуй фирмовый" довел меня до такого падения?"

– Доброе утро! – говорю я.

– Доброе утро! – оборачивается она. – Мне надо уже уходить на работу. Будешь завтракать с нами?

– Нет, я пойду. Не буду мешать тебе собираться.

Я нахожу свои разбросанные по полу вещи и с трудом одеваюсь. Она провожает меня за дверь. Нет, все же она не такая плохая. Лицо у нее, по крайней мере, доброе и симпатичное, а грудь крупная, и стоит.

– Когда я могу прийти? – спрашиваю я.

– Когда хочешь, – говорит она.

– Тогда я приду сегодня.

– Нет, приходи завтра. У меня сегодня есть какие-то планы, а завтра вечером я делаю детский праздник. Приходи попозже, часов в одиннадцать, когда дети уйдут.

Я скатываюсь по лестнице на улицу в свежий утренний воздух. Голова гудит, во рту неприятный запах вчерашнего перепоя, глаза с трудом фиксируются на одной точке, хочется спать. Кое-как добираюсь до дому. Спящий на резиновой кровати Гадаски недовольно поворачивается в мою сторону и лениво приоткрывает глаз.

– Извини, я вчера задержался. Так получилось, – говорю я ему.

– Ты с утра-то ей, я надеюсь, впихнул? – сонно ворчит он, сладко переворачиваясь на другой бок.

Глава 16. ХАЙДОЛЬФ ГЕРНГРОСС. КЛИНИКА НА ИТАЛЬЯНСКОЙ. АНАЛИЗ.

Бабушка приходит ровно в одиннадцать, как часы, и возвращает меня к жизни. После перепоя я чувствую себя, как труп, нуждающийся в реанимации. Надо отдать должное бабушке, свое дело она любит и знает, поэтому через час ее кропотливых усилий – похлопываний, притираний и поглаживаний, я уже на ногах и готов действовать дальше.

Нам снова звонят. Прорезался архитектор Сергей Волгин, приятель и доверенное лицо моего венского друга Хайдольфа Гернгросса. Сергею негде жить. Он живет в Гатчине на даче. Там нет телефона, и поэтому он договорился, что Хайдольф будет звонить вечером мне. Хайдольфа Гернгросса и галерейщицу Кристину Бернталер я хочу пригласить с лекцией о современной архитектуре в Русский музей, чтобы хоть немного просветить питерских архитекторов о том, как, и что строят в Европе, конечно же, только тех, кто этого сам захочет.

Хайдольф, не смотря на свои шестьдесят два года, человек энергичный и сумасбродный. Он работает с художниками и делает ставку на грандиозные проекты. В Санкт-Петербурге он планирует сделать большую выставку со своим приятелем Францем Вестом – в настоящее время наиболее модным австрийским художником.

Хайдольф знает Франца Веста давно, еще с тех пор, когда Франц Вест совсем еще не был известным, и друзья в шутку называли его Трансвестом. Мама Франца была дантистом и хорошо зарабатывала. Когда она умерла, Франц вложил оставленные нею миллионы в свою раскрутку и быстро прославился. Теперь у него есть в Вене огромная мастерская, где на него работают десятки людей. Совместно с Вестом Хайдольф докладывал в ноябре прошлого года в только что открывшейся тогда лондонской Тэйт Модерн о перспективах развития культуры и слиянии всего со всем в процессе гибели постмодернизма. Вместе они сделали проект с Гумпендорферштрассе, арендовав на этой коммерчески гибнущей венской улице, все магазины которой постепенно перемещались на параллельную торговую, шикарную Мария Гильфер, пустующие помещения, и отдав их на месяц художникам.

Целью запланированного на апрель визита Хайдольфа является не только лекция, но и дальнейшие переговоры о будущей выставке. Предварительная договоренность мною уже достигнута, теперь необходимо лишь все конкретизировать и определить сроки. Кроме того, Хайдольф лично хочет осмотреть выставочное пространство и город. В Петербурге он еще никогда не был.

– Ты не забыл, что сегодня мы идем на выставку? – спрашиваю я

Гадаски после ухода бабушки.

– Думаю, что на выставку ты пойдешь сегодня без меня.

– В чем дело?

– У меня свидание.

– Отложи!

– Поздно!

– Выставка открывается в четыре.

– И свидание тоже в четыре.

– Это Микроцефал?

– Да.

– Тогда ты можешь подойти позже. Пусть она тебе быстро отстрочит и все.

– Нет, сегодня я ее выебу.

– Тебе не кажется, что ты слишком зациклен на сексе?

– Не тебе мне об этом говорить!

Я понимаю, что он обижается на меня за то, что я бросил его прошлой ночью, но я почти рад, что мне удастся побыть одному, погулять по городу и зайти к врачу. Поэтому я прерываю ненужный спор и благодушно соглашаюсь отправиться на выставку один.

Выставка называется "Сказка в русском искусстве". Она открывается в Русском музее в корпусе Бенуа, и приглашение на ее открытие для двух персон дала нам во вторник Нана. Не могу сказать, чтобы меня интересовала тема, скорее, мне хочется потусовать и встретить знакомых.

"Куда пойти лечиться?" – думаю я, выходя на улицу. А в голове крутится набившая оскомину реклама, беспрерывно гоняемая по радио. "Петербургские мужчины не боятся простатита и в постели у любимой не уронят свою честь" – поет женский, опереточный голос. – "Потому что…" тарам-парам-парам-пампам, дальше я не все помню, но помню, что есть какой-то очень хороший и замечательный медицинский центр, и находится он – "в самом центре Петербурга – Итальянская дом шесть".

Это, наверное, как раз то, что мне надо. Хотя простатита я не боюсь, его у меня пока что нет, и честь у любимой в постели не роняю, но если эта клиника занимаются простатитом, то значит и половыми проблемами, поскольку простатит вызывается в первую очередь скрытыми инфекциями, к числу которых и принадлежат "гардемарины", которыми меня наградила Леночки.

"Надо скорей лечиться!" – думаю я, а не то будет, как у Игоря Колбаскина. История Колбаскина печальна. Пользоваться презервативами он всегда считал западлом, поэтому за всю свою жизнь накопил такое количество скрытых инфекций, что теперь ему придется основательно лечиться. Попав на скамью запасных, Игорь Колбаскин останется там надолго. Во время лечения Колбаскину нельзя не только пить алкоголь, но и, о, ужас, страшно даже подумать, как это ужасно – во время лечения Игорю Колбаскину нельзя даже дрочить! Это для него самое суровое испытание".

Улица Итальянская действительно находится в самом центре, совсем рядом с Русским музеем. Я иду на Итальянскую пешком. От дома дохожу за двадцать минут. Еще издалека вижу вывеску медицинского центра над подворотней Итальянской шесть. Вхожу в подворотню и пересекаю двор.