Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поляку пообещали сто червонцев в случае удачи и лютую смерть в случае обмана; с ним вызвался идти есаул Греков, взяв с собой две сотни казаков, но, когда начало светать, Орлов-Денисов заметил суету во французском лагере и вернул их: поздно, надо готовиться к атаке.
…Мюрат ожидал атаки каждую ночь: русские любят нападать перед рассветом. С трех часов ночи лошади были взнузданы, пехота под ружьем, артиллеристы у орудий, ожидая возвращения разъездов. Но вот уже шесть утра, и вроде бы всё тихо. Кавалеристы расседлывали лошадей, пехота ставила ружья в козлы, собираясь готовить завтрак.
…Когда же наконец? Уже рассвело! Правда, из оврага, где протекала Чернишня, поднимался густой туман, стелившийся до самого леса. Несколько офицеров из свиты Беннигсена выехали на опушку, пытаясь рассмотреть, что там, в тумане, и чуть не столкнулись с французскими ведетами. Тревога! Французские пушки дали три выстрела; приняв это за сигнал к атаке, казаки пустили коней галопом и рассыпались лавой; русская артиллерия открыла огонь; на биваке вюртембержцев взорвалась граната, разбросав в стороны несколько человек, ядром убило лошадь в запряжке фургона.
– Коли! Коли! Ура-а!
Казаки скакали через лагерь, опрокидывая ружейные козлы; есаул Греков первый взлетел на батарею, его сотня быстро переколола канониров – одна пушка наша! Тут и там валялись убитые лошади, между ними шатались люди, нетвердо державшиеся на ногах, и падали под ударами сабель; несколько всадников неслись к оврагу, не оборачиваясь; артиллеристы тупо моргали тяжелыми веками, не понимая приказов, бледный как полотно капитан упал у лафета, мертвецки пьяный. Из восемнадцати орудий удалось сделать только один выстрел, прежде чем их захватили казаки, только рота карабинеров из последних сил отбивалась от наседавших со всех сторон бородачей, пытаясь удержаться на позиции. Ротмистр Чеботарев со своим эскадроном взял их в плен, но, заслышав зов кавалерийской трубы у реки и поняв, что поляки строятся к атаке, велел переколоть всех пленных и поворачивать коней.
«Ура-а!» Егери высыпали из леса одновременно с казаками; неприятельские аванпосты были сбиты, но этих пяти минут оказалось достаточно, чтобы французская артиллерия изготовилась к бою: выстрел, второй, третий… Багговут упал вместе с лошадью, ему оторвало ногу ядром; когда его отнесли к лесу, он был уже мертв…
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу – ничего не готово, и предупрежденный неприятель, приняв меры, заблаговременно отступает, – говорил Кутузов, словно сам с собой.
Ермолов толкнул коленом Раевского, шепнул:
– Это он на мой счет забавляется.
Как раз в этот момент послышались пушечные выстрелы. Алексей Петрович расправил плечи.
– Время не упущено, неприятель не ушел, – сказал он громко. – Теперь, ваша светлость, нам надлежит со своей стороны дружно наступать, потому что гвардия отсюда и дыма не увидит.
Кутузов посмотрел на него с досадой, пожевал губами. «Подумаешь! И трех выстрелов не сделано, а уж…» Коновницын вызвался поехать на правый фланг, чтобы лично всё увидеть и донести о происходящем; многие офицеры пожелали сопровождать его. Светлейший неохотно скомандовал наступление; люди стали строиться в колонну; знаменосцы готовились уже расчехлить знамена, но их было велено оставить. Прошли шагов сто, остановились; стояли три четверти часа, не двигаясь, прислушиваясь напряженно к тому, что творится там, за лесом; потом по рядам пронесся новый приказ: отдыхать!
…Казаки грабили обозы, полные всякого добра; Орлов-Денисов ругал их на все корки и гнал вперед чуть ли не нагайкой. Между тем легкий на подъем маршал Мюрат уже носился пестрой птицей по бивакам, сбивая всадников в стаи и мгновенно бросаясь с ними в атаку. Казачья пика ранила его в бедро, но не вышибла из седла; он так и водил в бой эскадрон за эскадроном, пока Латур-Мобур не подоспел к нему на помощь со своими кирасирами. Предоставив действовать ему, Мюрат поскакал на основную позицию за конной артиллерией взамен утраченных орудий. Тем временем генерал Зайончек, командовавший пехотной дивизией, выслал вперед три роты вольтижёров, которые отбили обозы, перестреляли часть донцов и захватили в плен несколько десятков старых казаков, украшенных крестами. Князь Понятовский развернул орудия в сторону холма за Тетеринкой, по русской коннице стреляли гранатами; князь Сулковский повел конных егерей и гусаров на русскую пехоту, собиравшуюся перейти через Чернишню; атакованные на рысях, два каре были разбиты, но упавшие раненые солдаты поднимались и стреляли в поляков, их приходилось добивать. Сулковского ранило пулей в ногу; генерал Олсуфьев, сменивший Багговута, ввел в бой резерв, который батальным огнем обратил неприятеля в бегство.
Конно-артиллерийская рота, посланная Милорадовичем занять высоту против Винково, взлетела туда, опередив кавалерию, устроила орудия и принялась лупить по бивакам. Французы стали отходить на правый берег Чернишни, чтобы прикрыть свой фронт рекой. В это время к Милорадовичу прискакал ординарец от Кутузова: его светлость требует вас к себе.
Остерман до сих пор не вышел из леса – was zum Teufel?[22] Два метких выстрела взорвали зарядные ящики в стане неприятеля, сейчас бы и атаковать! Скрепя сердце Беннигсен отменил движение 3-го корпуса вправо и приказал графу Строганову встать левее 2-го корпуса, установив на холме батарею.
Свистели ядра, приветствуя друг друга в воздухе. Пехота, не двигаясь, стояла под огнем, время от времени смыкая ряды. Ординарец Беннигсена неодобрительно смотрел на офицера, то и дело наклонявшегося к лошадиной шее: уж, кажется, пора бы знать, что ядро, которое видишь, тебя не убьет, убивают лишь те, что не приметишь. Офицер снова склонился к земле: его рвало.
– Не угодно ли будет приказать подвинуть батарею против неприятельской пехоты? – любезно спросил Беннигсена по-немецки принц Александр Вюртембергский, добровольно взявший на себя обязанность развозить приказания.
Посмотрев туда, куда он указывал, Беннигсен нашел его предложение разумным и изъявил свое согласие. Принц поскакал к батарее, прапорщик-ординарец помчался за ним.
– Артиллерий впруд! – объявил принц, добравшись до места.
– Артиллерия – вперед! – перевел прапорщик.
…Польские стрелки засели в березовой роще на пригорке, прикрывая отход кавалерии и пехоты, но их выстрелы становились всё реже. Вот и овраг, скользкая глина, чавкающая грязь, втоптанные в нее склизкие водоросли… Цвинькнула пуля, ударившись о пряжку на перевязи лядунки; «Je suis mort!»[23] – воскликнул Лефевр-Денуэтт, падая навзничь. Подхватив его одной рукой, адъютант разорвал мундир: крови нет, но сквозь тонкую сорочку проступает лиловый кровоподтек. «Ce n'est rien, mon général»[24]. Адъютант приложил к его губам флягу с
