Пришедшие с мечом - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
– Это произвол! Вы не имеете права! Я всё уплатил по реквизиции, вот, у меня квитанция!
Офицер грубо оттолкнул пана Винсента, так что тот споткнулся о ступеньку и упал на крыльцо. Какое хамство! Что он себе позволяет! Краем глаза Блажевич видел своих холопов, стоявших за забором и смотревших, как грабят пана. Не позволять унижать себя! Вместе с уважением пропадет и страх, холопы обнаглеют… Пан Винсент поднялся и решительно подошел к офицеру.
– Как ваше имя? – грозным голосом спросил он. – Я буду жаловаться вашему начальству! Вас расстреляют!
Офицер смерил его наглым взглядом, потом вдруг выхватил из рук квитанцию и разорвал в мелкие клочки.
– Lieutenant Duville, – назвался он. И добавил, отсалютовав: – A votre service![19]
– Хам! – взорвался пан Винсент. – Как ты смеешь!
Не помня себя, он схватил лейтенанта за грудки; подскочившие солдаты их разняли; Дювиль вытащил из ножен саблю, замахнулся – Семен спрыгнул с крыльца и заслонил собой старого пана, сабля рассекла выставленную руку.
– Не замай!
На крыльце появился Панас с ружьем. Блажевич не сразу увидел его и не успел остановить, грянул выстрел, пуля сорвала эполет с левого плеча Дювиля. Солдаты бросились на крыльцо; у Панаса отняли ружье, один солдат с размаху ударил его под дых, Панас обмяк.
– Enfermez-le, il fait trop de bruit[20], – сказал лейтенант солдатам, кивнув на Блажевича.
Пана Винсента втолкнули в дом и чем-то заблокировали дверь, но он и не пытался вырваться наружу. Силы покинули его, он опустился на сундук в передней, словно пустой бурдюк. Это конец.
В июле французы уже побывали в Лапутах: забрали почти всех лошадей, повозки, упряжь, фураж. Пан Винсент просил оставить ему хоть что-нибудь, но лейтенант Фонтана́ пригрозил арестом, сославшись на распоряжение местной администрации о реквизиции провианта для нужд армии. Правда, он выдал ему квитанцию… Блажевич говорил тогда себе, что реквизиции – временная, вынужденная мера, победоносные наполеоновские войска неудержимо продвигаются к Москве, еще немного – и царь запросит мира, согласится выплатить контрибуцию, тогда-то и можно будет подать заявление на компенсацию. Но пока нужно было как-то жить. В августе пан Винсент лично наблюдал за тем, как мужики косили овес и свозили снопы в ригу, намереваясь выгодно продать его осенью. Когда на широкий двор усадьбы въехали полторы сотни конных солдат, Блажевич сам вышел им навстречу, радуясь, что не нужно никого посылать с ходовым товаром по неспокойным дорогам: покупатели явились сами. Но французы не собирались платить! Они хотели взять всё даром! Две тысячи пудов! С гумна доносился глухой стук цепов: овес молотили, чтобы скормить лошадям…
Над деревней стоял крик и вой, солдаты грабили хаты. Уносили последнее: кожухи, сапоги, рубахи, исподнее… Двое лупили фухтелями мужика, закрывавшего лицо руками; другой, скорчившись от боли, лежал на земле, солдат занес над ним саблю, к нему с диким воплем бросилась баба и повисла на его руке… Еще один мужик, всклокоченный, страшный, держал в руках оглоблю и не подпускал французов к лошади; его застрелили из пистолета.
Пан Винсент стоял у окна и молча смотрел, как вешают Панаса. Он завтра же поедет в Минск… Поедет! На чём? Всё равно – пойдет пешком! К генерал-губернатору Брониковскому! Шляхтич знает свои права!
* * *
Приказ коменданта города Минска от 17 октября 1812 г.
Каждый полковой командир или начальник отдельной части городского гарнизона, расположенной в городе или имеющей в нем дневку, должен трижды в день производить сбор своей части, a именно: в 8 часов утра, в полдень и в 4 часа пополудни.
За черту города будут рассылаться патрули как днем, так и ночью по разным направлениям, чтобы ловить и приводить в тюрьмы бродяг и мародеров.
Всем военным запрещаются насильственные постои. Также воспрещается разводить огонь на дворах, на задворках, в садах и в иных местах, находящихся в городе.
Вечернюю зорю бить в шесть часов вечера.
Во всех кофейнях, корчмах и постоялых дворах воспрещается продавать напитки унтер-офицерам и солдатам после пробития вечерней зори. Уличенный в нарушении сего на первый раз подвергнется штрафу в 50 злотых, a во второй раз будет заключен в тюрьму на 8 суток и уплатит двойной штраф.
В девять часов вечера все огни в городских кварталах и в домах, занятых солдатами, должны быть потушены.
Всякий солдат, встреченный на улице после восьми часов вечера и вышедший не по служебной надобности, будет задержан патрулем и отправлен в тюрьму. Если он будет задержан за беспорядок или какие-либо иные непристойности, то будет подвергнут строгому аресту на 15 суток и представлен, в случае надобности, в судебную комиссию.
Всякая торговля солдат с евреями на городских рынках или в любом ином месте воспрещается совершенно. Всякий еврей, купивший что-либо у солдата, не имея на то разрешения, будет отведен в магистрат и оштрафован на 40 злотых.
Господа строевые офицеры, плац-адъютанты и плац-майоры, a также командир Императорской жандармерии обязаны иметь постоянное наблюдение за выполнением настоящего приказа.
Комендант города майор Рудольф.
Читано и утверждено губернатором Минской провинции генералом Брониковским.
7
Запасов фуража в Полоцке хватило бы не больше чем на два дня, провиант из Вильны поступал крайне нерегулярно, фуражиры часто возвращались ни с чем, наткнувшись на русские партии. Маршал Гувион Сен-Сир отправил все обозы, больных и раненых за Двину, куда еще раньше ушла кавалерия – самостоятельно снискивать себе пропитание и заодно присматривать за русскими, к которым шло подкрепление из-под Риги. Витгенштейн недавно получил пополнение, он наверняка захочет воспользоваться перевесом в числе и атаковать – что ж, Полоцк достаточно хорошо укреплен, чтобы отбить удар. Главное – не позволить русским зайти в тыл. Маршал еще раз объехал редуты впереди города, по обе стороны от Петербургской дороги, осмотрел наплавной мост и тет-де-пон при нём, который охраняли остатки баварского корпуса генерала Вреде, а также
