Фронт без линии фронта - Сергей Бельченко

У страха, как говорится, глаза велики. Но в то же время вся Одесса — на земле и под землей, как и вся временно оккупированная гитлеровскими захватчиками советская земля, воздавала оккупантам полной мерой за совершенные злодеяния.

Зимой 1942 года в боевом чекистском подполье начались, провалы. В ночь на 10 февраля на городской конспиративной квартире были схвачены Молодцов, Яша Гордиенко, Саша Чиков, Межигурская. Через два дня попала в засаду Шестакова, посланная на розыск командира. Аресты продолжались весь февраль и март. Борьба с врагом развернулась в застенках. Чекисты и все бадаевцы, видя несгибаемое мужество своего командира, так же бесстрашно вели себя на допросах, не сдавались под пытками, поддерживали один другого. Юные брали пример со старших.

Для пыток в сигуранце был сооружен электрический стул. Палач-следователь, пойманный впоследствии органами государственной безопасности, признал, что во время допросов бадаевцев он «избивал их резиновым шлангом, кулаками и применял электрический ток». Со спокойствием профессионального палача он описал технологию электропытки…

Велика была сила духа патриотов! Никакими истязаниями врагу не удалось сломить их волю. В последние дни и часы жизни они думали не о себе, а о тех, кто будет жить после них, кто будет бороться с ненавистным врагом. Ожидавший казни Н. И. Милан передал родным белье и в нем носовой платок, на котором кровью было написано: «Нашим… Бойко пре…». Так патриот предупредил оставшихся на воле о подлом предательстве Бойко-Федоровича, который впоследствии был пойман и понес заслуженную кару.

Межигурская за несколько дней до казни писала друзьям по подполью:

«Дорогие товарищи! Нас скоро расстреляют. Не огорчайтесь, мы ко всему готовы и на смерть пойдем с поднятой головой. Передайте моему сыну все, что вы знаете обо мне. 14.6.42».

Предсмертное письмо И. Н. Петренко заканчивается обращением к сыну:

«Вовочка, к тебе папкина просьба, последняя просьба: будь непримирим и безжалостен к тем, кто против Советской власти и партии, — это враги твоего папки, а следовательно, и твои… Будь верным партии, своему народу и Родине…»

Сын оказался достойным отца. В октябре 1944 года младший лейтенант Владимир Петренко пал смертью храбрых в одном из боев с немецко-фашистскими захватчиками.

Патриотическое единоборство с врагом вела на следствии связная командира отряда Галина Павловна Марцышек, попавшая в засаду летом 1942 года. Ее муж И. И. Иванов погиб 18 ноября 1941 года, защищая от жандармов вход в Нерубайские катакомбы. Следователи сигуранцы требовали, чтобы она отреклась от Родины, предала товарищей по подполью. А она, как свидетельствуют найденные в архивах так называемого одесского подцентра румынской разведки (Центр-3 ССИ) протоколы допроса, отвечала палачам:

«В отряд я вступила добровольно, никто меня не заставлял. Я хотела выполнить слово, данное Родине, будучи готова отдать мою жизнь в борьбе, презирая смерть. Помилования от вас я не прошу, а также не дорожу жизнью, умирая для страны… С радостью говорю, что наш отряд был глубоко советским, и если были некоторые ошибки, то я прощаю каждому из тех, кто не унизился перед врагом и будет смотреть без трусости в глаза… Мой муж убит вашей пулей, он умер за идею. И я у вас помилования просить не буду, готова умереть за Родину…»

Советская Армия в 1944 году освободила мужественную патриотку от вечной каторги, на которую обрекли ее враги.

Гордым орленком, высоко взлетевшим на могучих крыльях сыновней любви к матери-Родине, до конца остался Яша Гордиенко. Он брал пример с Молодцова, мечтал стать чекистом. В тюрьме ему исполнилось 17 лет. Это было 16 апреля 1942 года — за три с половиной месяца до казни. Одесская комсомольская организация, удостоенная за подвиги в Отечественной войне ордена Красного Знамени, может гордиться славным своим воспитанником. Как истинному герою, ему присуще чистое, сознательное бесстрашие. В организации Молодцова юноша выполнял ответственные задания. Не менее девяти раз пробирался он из города в катакомбы с разведывательными донесениями к командиру отряда, тогда как только за выход из одного села и приход в другое полагалась смертная казнь! Командир отряда доверял Яше. Юноша знал многие явки с глубоко законспирированными разведчиками — никого из них он не выдал на следствии, как не выдал и никого из своей боевой десятки. Последние его письма полны презрения к смерти; он верит в победу над врагом; с большой сердечностью обращается к родным и друзьям.

«…На следствии я вел себя спокойно, — писал он 7 июля 1942 года из камеры смертников. — Три раза водили меня бить и били на протяжении 4—5 часов. В половине четвертого кончили бить. За это время три раза терял память… Били резиной, опутанной тонкой проволокой, грабовой палкой метра полтора, по жилам на руках — железной палочкой. Никакие пытки не вырвали их (то есть членов группы) фамилий… Прощайте, дорогие, не падайте духом. Крепитесь, победа будет за нами… Если буду жив — хорошо, а если нет, то что поделаешь. Этого Родина требует. Все равно наша возьмет».

Вслед за этим письмом последовала записка без даты:

«Алешу увезли в 9 часов вечера… (Это о брате, увезенном в тот день на расстрел). Напишите подробно, в чьих руках Харьков…»

В записке от 16 июля Яша спрашивает:

«…Что слышно в городе и на фронтах?»

А через пять дней, 21 июля, снова:

«Что слышно в городе? Не падайте духом, крепитесь».

И вот последние клочки бумаги, на них последние строчки, итог 17 лет жизни, призыв к живущим, забота о них:

«Дорогие родители, пишу вам последнюю свою записку. 27 июля 1942 года исполнился ровно месяц со дня зачтения приговора. Мой срок истекает, я, может быть, не доживу до следующей передачи. Помилования я не жду. Эти турки (так Гордиенко называет следователей сигуранцы) отлично знают, что я из себя представляю… Жаль, что я не успел развернуться. Моя группа много кое-что бы сделала. Я не хотел подавать помилования, но Бадаев мне приказал писать, пришлось покориться, рассчитывали на побег… Сейчас нет возможности бежать, а времени осталось очень мало. Вы не унывайте, я жалею, что не успел вас обеспечить материально, но Саша Хорошенко (участник бадаевской организации, расстрелян оккупантами) поклялся мне, что, если будет на воле, он вас не оставит в беде… Наше дело все равно победит. Советы этой зимой стряхнут с нашей земли немцев и «освободителей»-мамалыжников. За кровь партизан, расстрелянных турками, они ответят в тысячу раз больше. Мне только больно, что в такую минуту я не могу помочь моим друзьям по духу. Достаньте мои документы. Они закопаны в земле, в сарае… там лежит фото моих друзей, мой комсомольский билет… Там есть фото Вовки Ф. … моего лучшего друга, не сердитесь на него, что его отец Федорович-Бойко оказался таким подлецом. Он комсомолец и будет верен власти Советов. Мы выросли и воспитывались в духе свободы… Там есть и мои письма. Есть там и коробочка. Можете ее вскрыть. Там мы клялись в вечной дружбе и солидарности друг другу, но мы все очутились в разных концах. Я приговорен к расстрелу… Я не боюсь смерти. Я умру, как подобает патриотам Родины. Прощайте, дорогие. Пусть батько выздоравливает, этого я хочу. Прошу только не забыть про нас и отомстить… Целую вас всех крепко, крепко, не падайте духом, крепитесь. Привет всем родным… Победа будет за нами. ЦКК[4]. Яша. 27 июля».