Операция Энтеббе - Ури Дан

Пилот флагмана позднее рассказал:

- Мы ударили их по носу в тот час, когда угандийцы спали, а заложники еще не успели как следует уснуть. Мы надеялись без особых осложнений захватить кое-кого из террористов, отдыхавших после пьянки в Кампале.

Солдаты понимали весь риск нашего полета. Они видели молнии, и я очень сочувствовал им, потому что нет ничего хуже, чем час за часом болтаться в брюхе самолета, который швыряет во все стороны, когда он проходит сквозь грозу. Когда бы я ни заглянул в грузовой трюм, половина из них лежала на полу, а другая половина занималась проверкой своих записей. Нелегки для них были эти 7 часов. 7 часов бездельй - это уже черт знает как долго!

Флагман шел над невидимой гладью озера Виктория; огромная четырехмоторная птица доверила рыщущему в темноте радару жизнь команды и 50 десантников.

Клочья тумана легли на огромные окна пилотской кабины, и капли влаги стекали вниз по трясущемуся плексигласу. Большие "дворники" ритмично вращались.

Внезапно впереди появились огни посадочной полосы. "Давид" согнал навалившуюся усталость и проверил приборы. Полет вслепую быстро дезориентирует пилота. Бывали случаи, когда летчики, переходя с автопилота на ручное управление и вновь входя в визуальный контакт с окружающим миром, пытались посадить самолет на Млечный Путь, принимая звезды за посадочные огни. "Давид" посмотрел на тускло освещенную панель, с приборами; они сообщали ему, что он продолжает лететь по прямой.

По неизвестной причине Энтеббе был ярко освещен. Это был тот самый момент, о котором так долго спорили в Тель-Авиве. Если первый самолет сумеет приземлиться и с заглушенными моторами подкатить к старому зданию аэропорта, можно будет считать, что заложники спасены. Но если аэропорт освещен, потому что террористы ожидают нападения, значит, самолеты летят прямо в ловушку, и заложникам грозит смертельная опасность.

Первый "Геркулес" уже плыл над самой кромкой озера.

Экипаж и солдаты пристегнулись ремнями к своим местам из-за чудовищной качки, возникающей при быстром приземлении. "Давид" следил за скоростью, которая падала со 100 до 75 миль в час. Тем, кто находился внутри "Геркулеса", казалось, что самолет рухнул вниз, под протестующий рев турбин и визг корежащегося металла. Снаружи наблюдатель увидел бы огромную машину, которая почти беззвучно скользнула на посадочную полосу, слегка поскрипывая колесами.

"Гиппо" ВВС двигался вдоль болотистого берега с медлительной грацией живых гиппопотамов, которые по ночам вылезают из озера Виктория, чтобы полакомиться травой на его берегах.

"Давид" и второй пилот вели машину вдоль посадочной полосы. Никакого реверсирования моторов, никакого "стояния на тормозах", только слаженные движения двух пар рук и ног; они уже приспосабливались к новым условиям. После долгого и тяжелого полета им опять приходилось полагаться только на себя - на свой опыт, свою реакцию, свои глаза и уши: не загремят ли выстрелы, не вспыхнет ли слепящий луч прожектора.

В грузовом трюме десантники стояли наготове;

их все же немного укачало при посадке, когда "Геркулес" приближался к врагу со скоростью 20 миль в час. Позади первого самолета, заключив, что у флагмана все благополучно, буквально "вися" на его хвосте, летел второй. Но второй самолет был готов взлететь немедленно, если посадочная полоса окажется заблокированной или флагман будет остановлен.

"Давид" продолжал идти на скорости, рассчитанной еще во время репетиции так, чтобы она позволила ему без лишнего шума остановиться в нескольких ярдах от здания с заложниками. Турбореактивные двигатели

почти не вспугивали тишину африканской ночи. Показалось тускло освещенное старое здание. "Давида" охватило странное чувство, будто все это он уже видел раньше. В каком-то смысле так оно и было - он уже был знаком с аэродромом по описаниям и репетициям. Он легко остановил "Гиппо" перед огромными венецианскими окнами старого здания - так близко, что казалось, высунувшись, он мог коснуться их рукой. 70-тонный "Гиппо", высотой почти с трехэтажный дом, с размахом крыльев около 120 футов, тихо заворчал у охраняемых ворот здания, которое Ионии называл "концлагерем".

Замершие в трюме десантники вздрогнули, когда трап со скрипом откинулся и в самолет хлынул сырой воздух и бледный неожиданный свет. Удар трапа о бетон показался чудовищно громким.

- Теперь я знаю, - сказал позднее "Давид", - что такое молчание смерти. Это казалось невероятным. Ни выстрела. Ни движения. Тишина была страшнее, чем стрельба. Это было настоящее молчание смерти, а я сидел, беззащитный, держа руку на дросселе, и ждал, что вот-вот ловушка захлопнется.

Но никакой ловушки не было. Одновременно на параллельной посадочной полосе вне поля зрения "Давида" легко, как перышко, приземлился флагман второй группы "Геркулесов". 18 ИОННИ РАНЕН!

Бригадный генерал Дан Шомрон сбежал по трапу с такой скоростью, что сопровождавший его офицер связи потом сказал:

- Он двигался так быстро, что я потерял его из виду. Я не мог поверить, что это тот самый человек,

который всю неделю не вылезает из-за письменного стола.

Солдаты рассыпались в поисках террористов. "Мерседес" съехал по трапу и ринулся в направлении угандийских солдат, охранявших контрольно-диспетчерский пункт. Дверцы автомобиля были распахнуты, угандийцы отдали ему честь. Из черных пистолетов, снабженных глушителями, появились короткие вспышки, и охрана была уничтожена. Хитрость сработала. Ионни и его товарищи вытерли краску с лиц и сбросили черные угандийские блузы, чтобы их товарищи не совершили в темноте той же фатальной ошибки, что и угандийская охрана.

Следующий "Геркулес" приземлился почти рядом с новым зданием аэропорта, когда кто-то в диспетчерском пункте с перепугу выключил освещение. Внезапно весь аэропорт погрузился в темноту.

- Это случилось очень кстати, - сказал командир последнего "Геркулеса". - Я летел прямо в перестрелку, которая вдруг возникла по всему полю. Куда безопаснее было приземлиться в полной темноте. Мы умеем это делать. Когда я увидел, что Энтеббе освещен, как увеселительный парк, мне это вовсе не понравилось. Я был рад, когда свет погас. Мое задание было сидеть на земле и ждать, пока все не улетят, а затем подобрать последнюю группу, которой было приказано уничтожить русские "МИГи". В течение 90 минут я был подсадной уткой, - это были самые длинные минуты в моей жизни, потому что как только мой "Геркулес" остановился, на аэродроме начался форменный ад.

Это была та самая стрельба, которую услышала специальная комиссия в Тель-Авиве, за 2500 миль от Энтеббе, - стрельба, переданная через микрофоны десантников на самолет Бенни Пеледа, круживший над Энтеббе, и транслированная оттуда в Тель-Авив.

Бенни Пелед не требовал никаких донесений от пилотов "Геркулесов". Было договорено, что, пока не случится чего-нибудь непредвиденного, воздушный штаб будет сам делать выводы из тех звуков, которые слышались в микрофонах. Эта техника была доведена до совершенства в течение многих лет рейдов на вражеские территории за пределами Израиля. Двадцать лет назад Бенни Пелед выбросился из поврежденного истребителя (впервые пилот ВВС использовал катапульту) . Он спустился на парашюте позади египетской линии, повредил лодыжку и дополз до укрытия. В течение нескольких часов он скрывался от египетских поисковых отрядов, пока легкий разведывательный самолет ВВС не нашел его и не вызвал "Мустанга" для его охраны. Еще через некоторое время Бенни Пелед был подобран самолетом "Пайпер Каб". Этот случай наглядно продемонстрировал ему пользу радиосвязи.

- Тут не было никакого чуда, - сказал другой руководитель ВВС, Эзер Вейцман. - Это была операция, основанная на накопленном опыте.

Вейцман, планировавший превентивные воздушные удары во время Шестидневной войны, говорил то, что знает каждый израильский солдат: годы борьбы против террористов выработали систему и дисциплину, которые могут показаться фантастичными тем, кто не знаком с буднями израильской армии.

Бригадный генерал Дан Шомрон устроил свой КП рядом со зданием, где были заложники. Теперь управление операцией в Энтеббе было сосредоточено в его руках. Тут-то его наконец и нашел офицер связи.

"Илан", один из людей Ионни, бежал вперед: его целью была немка, отождествленная как Габриель Крош-Тидеманн, которую сам он называл "эта нацистская сука". Ее соотечественник, Вильфрид Безе, стоял снаружи около окна спиной к гигантскому "Гиппо", который буквально дышал ему в затылок,

не подозревая о людях, обутых в башмаки на каучуковых подошвах, которые бесшумно бежали к нему.

Внутри тускло освещенного здания Барух Гросс, 42 лет, и его жена Руфь с шестилетним сыном Шаем на руках стояли посреди зала, где на матрасах лежали люди. Услышав слова Амина, что до полуночи ожидается окончательный ответ правительства Израиля, Гросс уже не мог уснуть. Наблюдая через окно за немцем, Гросс представлял себе, что тот вот-вот поднимет свой "Калашников", направит его на заложников и спустит курок.