Продолжение следует - Наталья Арбузова

Степановна не выдаст, Степановна спасет. Ее богатырской силою держимся. Ни минуты не усомнилась в невиновности Бориса. Куда-то переселила Фарухова «племянника», временно занявшего Борисову койку. Тактично организовала так, что облагодетельствованный «племянник» часть дня работал за Бориса – у того сил не стало от горя. Каждую ночь Борису снилось, что сгорела уникальная осмоловская библиотека, и он просыпался в холодном поту. За подвальным окном метался февраль-лютень. Фарух порядком уставал, и Ольга не раз прибегала за ним в подвал. А Борису уже шестьдесят один, и что впереди – непонятно.

Засиял синевой клочок мартовского неба – слишком большая роскошь для подвала. Но с ним пришла надежда. В конце марта явился Иван Николаич – осунулся, руки дрожат. Обнял Бориса и долго не мог слова вымолвить. Олеся прокололась по-глупому. Борис, пока еще жил в осмоловской квартире, как-то заметил ей, прислуге: вот эти книги очень ценны, с ними надо осторожно. Со своей торговой точки зренья заметил. И добавил какую-то фразу, в которой прозвучало слово «антиквар», не то «антиквариат». Про «осторожно» Олеся забыла, а про «ценны» запомнила. Нашла антикваров, уже после бегства Бориса, и толкнула несколько драгоценных фолиантов. Продувные антиквары не стали выяснять их происхожденья – просто бессовестно занизили цену, видя некультурность дамы. (Давно ли дамой-то стала?) И зачем, спрашивается, продала? Ведь муж ее в деньгах не стеснял. Жадность человеческая. Профессор заметил пропажу – она обвинила в краже Бориса. Не тут-то было. Иван Николаич знал всех московских антикваров и скоро докопался до истины. Заодно понял, что Олеся не только сейчас оболгала Бориса, но и раньше сама подвела его под монастырь. Значит, так: прежде всего вернуть книги, потом гнать в шею жену (книги он любил больше, чем нежели жену). И лишь в последнюю очередь идти просить прощенья у Бориса. Тот – человек зависимый, ему бог велел простить раскаявшегося благодетеля.

Клиентуру антикваров Иван Николаич знал. С большим ущербом ему удалось выкупить назад все книги, за исключеньем одного рукописного часослова – уплыл бесследно. Добиться расторженья церковного брака при его связях – пустяк. Олеся вздумала качать права насчет квартиры - нонешние законы оказались не на ее стороне. Иван Николаич выгнал жену еще до развода и пошел в подвал. Отец Александр, увидавши его, заплакал. Был счастлив снова беседовать с боготворимым профессором. Рад был за общину – их снова шестнадцать. Он стал сентиментален, отец Александр.

Послушай, Лида, я приютила профессорову Олесю. (Ну что ж, дурные люди тоже объединяются, не только хорошие.) Она из Белоруссии, моя ровесница. (Врет, непонятно зачем. Уж кто-кто, а Лида Викин возраст знает.) Взяла ее в домработницы. Дела в магазине сейчас идут бойко. (Торговали мы не даром неуказанным товаром.) Так что я раздумала пускать квартирантов. (Надо же, сдалась. Смирилась с судьбой.) Ты знаешь, я хозяйничать страх не люблю. Она сама мне позвонила. (Рыбак рыбака видит издалека.) Нашла номер у Бориса в мобильнике. Слышала обо мне раньше из разговоров профессора с негром, с Борисом. Не угадаешь, за что профессор ее выгнал. Она попыталась бороться с его книжным складом. Снесла потихоньку кое-что в букинистический. Думаю, Борис тут тоже руку приложил. Поживился профессорскими книжками, не иначе. Надо мне было года два назад загнать оптом Борисовы книги. Не хотелось пачкать рук. А у Олеси с профессором дошло до церковного развода – какой стыд. Бедняжка оказалась на улице и бросилась ко мне. Я тут же отказала Люсе – помнишь, ходила ко мне убираться. Хочешь – возьми ее себе. Ну, как хочешь.

Виктория с Олесей сидят колдуют по недавно выпущенному сборнику заклинаний. (Олеся утащила у Иван Николаича в последнюю минуту, а он не хватился.) Проклинают обидчиков именем Петра Могилы – колдуна, не казненного, но высланного Петром Первым в Сибирь. Протыкают иголками сшитых своими руками кукол – старый способ. С бородой Борис, с лысиной – Иван Николаич. Наивный апрель заглядывает светлыми сумерками в осмоловские окна. Колдовство ходит волнами по комнатам, ищет жертв. Обое мужчин отсутствуют. Сидят в подвале, а там резонансом складываются сильные поля: Фаруха, Сереги, Степановны. И переадресация с осмоловской квартиры на подвал не срабатывает. Силы Петра Могилы не хватает. Где бы это записать?

О чем говорят в подвале? о грядущей пасхе, о поездке на дачу, конечно. Фарух не принимает участия в разговоре, отбивая каждую брошенную ему реплику. Смотрит не отрываясь на обложку месяц назад принесенного Ярославом, тогда еще свежего номера журнала. На обложке красуется гурия. Настоящая, без одежд. Ярослав, лишь только заметил повышенный интерес товарища к своему журналу, небрежно бросил: «Ладно, Фарух, я тебе ее приведу. Ты заслужил». И таки привел – велика была власть редактора над фотомоделями. С той поры Фарух сбрендил. Красная икорка его больше не интересовала. Заявившуюся в подвал Ольгу он выпроводил, как некогда Вику. И тут стоящую за дверью беззащитную Ольгу накрыла волна ведовства Виктории-Олеси. В мгновенье ока Ольга переключилась вновь на Бориса, причем с оттенком агрессии. Кой-что о его успехах слышала от Фаруха. Не повидай она Бориса только что своими глазами – ни за что не поверила бы. Сидит, шишка на ровном месте, с серьезными людьми разговаривает… в патриархии работает… разве он достоин? (Надо сказать – Ольга была маниакально религиозна.) А как он с ней, с Ольгою, поступил? И, должно быть, со своей женой (кажется, Виктория) не лучше. Забыв о Фарухе, Ольга погнала по следу Бориса. Не без труда разыскала в давно оставленной поэтической тусовке его прежний домашний телефон. Позвонила. Вылила свою обиду. На том конце провода у двух параллельных трубок слушали ее две женщины, ставшие подругами. Переглянулись и молча постановили: не отвергать; использовать. Ведьм должно быть как минимум три – каноническое число.

У Маши скоро будет сын. Именно сын – так врачи сказали. Там ведьмы стакнулись, тут ангельская душа в мир спешит. С сестренкой жизнью не соскучишься. Будет нас семнадцать. Наверное, в Игоревой машине поставим детское креслице – ведь он почитай дед. Биологический Юрин отец не видавши Юры испарился. Игорь же на Юре как на кролике осуществил операцию века. Не должно было получиться. Рана по современным военно-медицинским стандартам была смертельная. А вот получилось. Пока дрожал за Юру – полюбил его. Уж расстарается, положит Машу в женское отделенье госпиталя. Она там примелькалась, помогая Зине. И уж сам подежурит за стеной сколько нужно. (Назовем Алексеем.)

Поздняя пасха- начало мая. Звон стоит, народ праздный шатается. А эти две ханжи, Виктория с Ольгой, и одна недавно проявившаяся потомственная ведьма Олеся из Полесья (имя-то купринское) сидят на балконе, считают по пальцам, кому вредить. Борису – основной объект. Иван Николаичу – за Олесю. Фаруху за Ольгу. Отцу Александру за здорово живешь (Вика настаивает). Да полно напрягаться. Всему подвалу скопом. Подвал-то пуст. Все на даче у Степановны – новых дач пока не заимели. Как всегда нету отца Александра – служит. Юры с Машей нет: Машу загодя положили в палату с молодыми ментовочками (прехорошенькими). Зины нету – караулит Машу. Игоря нет – взял дежурство на долгие выходные. Если что, Зина кликнет. Остальные в сборе. Сидят в саду за длинным столом, пьют чай с куличами. Солнце в небе танцует, самовар сияет. Шмель проснулся, липнет к изюмной пасхе. Елка выгнала новые побеги с иголками мягкими, точно у новорожденных ежат. Еж, легок на помине, пробежал фыркая через дорожку. Сорока дергает хвостом на заборе, стрекочет, гостей пророчит. Десять человек за столом – кворум есть. Обсуждают серьезный вопрос: на общую казну строить здесь, где сидим, двухэтажный дом. Не сегодня-завтра дитя родится. Поселим Машу с сыном, Свету – пусть огородничает. Игорь звонит! ура! родился – три двести. А вот и гость – унылый сосед Карп. Ничего, и ему кулича.

Если где коммунизм возникает, то разве лишь стихийно. Насадить его не получается – одни злоупотребленья. В подвале он воздвигся сразу же: Серега и Фарух, сами ничего не имея, взвалили себе на плечи неудалого Бориса. Попавшие в подвал позднее почувствовали разницу с той жизнью, наверху. Видимо, страдали от дефицита братского общенья. Иначе непонятно, почему отдают свои деньги в общую казну Олег, Ярослав – вроде бы прагматичные, удачливые люди. Отец Александр всегда был добычлив и прижимист, а тут вот размяк. Профессор – ладно, он с приветом. Но эти трое не лохи, отнюдь. Кто казначей? Степановна. Коли не ей, так кому и верить.

Честно говоря, ведовству Олесю не учили. Оно сидело в ее генах. Под венцом ей не стоялось. Церковные книги Иван Николаича ее бесили. Новейший сборник заклинаний рука сама цапнула. Олеся продолжала опускать очи долу и во всем подыгрывала Виктории. Пришла Ольга – вдруг Олеся поняла, что видит ее насквозь и под нею на три метра. Сродный с ней, с Олесею, материал. Что святоша – это наносное. Быстро переметнется на темную сторону. И Олеся перешла в наступленье. Не дремли, батюшка отец Александр. Не поленись лишний раз сотворить крест.