Новая Земля - Александр Попов

Илье стало легко. Он подумал, что этот живописный вид с моста чем-то похож на левитановское "Над вечным покоем" и так же заряжает силой. Илье захотелось писать - Ангару, небо, остров, рыбаков, чаек, и так же просто, ясно, но и сильно выражать свои чувства, как Левитан, и никогда не возвращаться к тем надуманным, нежизненным образам вознесшейся над планетой радуги или свившихся в фальшивом экстазе тел. "Писать просто и жить просто как это прекрасно", - подумал Илья.

Ему захотелось увидеть всех, кому он принес столько горя, переживаний. В нем снова набирал силы художник, но это уже была не та художническая сила, которая склоняла к простому рисованию или письму маслом, акварелью, а та художническая сила, которая звала к работе любви. "Люби тех, - словно говорила она, - кто рядом с тобой, кто живет для тебя и для кого ты должен жить".

Илья быстро пошел с моста. Ему многое нужно было в жизни сделать. Он, конечно, за последние месяцы возмужал, теперь нужно было стать мужчиной человеком.

Нужно спешить. аiKаiKаiKаiKаiKаiKаiKаiKаiKаiKаiKбHKд...hд ?вh г""аi аiKеh"дkEвE...бh г"

ХОРОШИЕ ДЕНЬГИ

Из разговора:

- Зачем ворошить былое? Живите проще!

- Не получится. Наше прошлое - неотступная

тень. Где нет тени, там нет солнца, света

надежды, если хотите.

1

Василий Окладников вспомнил себя маленьким: мать ушла на работу, а его оставила одного, спящим в кровати. Он проснулся, сполз босыми ногами на холодный пол и подошел к окну. Подтащил стул и, пыхтя, забрался на подоконник. Окно замерзшее, шершавое, и он лизал его, протаивая лунку: хотелось посмотреть, не возвращалась ли домой мать. Холод обжигал язык, и он немел. Василий прятал язык в рот, грел и снова лизал окно. Матери за окном не было видно, улица пустынна, только свора собак носилась, иногда поджимая к животам замерзшие лапы. Медленно падал на землю снег, и было так бело, что Василий жмурился. Неожиданно послышались странные звуки: му-у-у... Маленький Василий не знал тогда, кто их мог издавать. В проталину увидел стадо рогатых, бокастых животных, испугался, спрыгнул на пол и нырнул под одеяло.

- Мама, мамочка! - шептал он.

Под одеялом согрелся и уснул. Проснулся потому, что зачесалась пятка, дергал ногой, тер ее о матрац, но зуд не прекращался. Василий выбрался из-под одеяла, - оказывается, мать сидела на корточках и щекотала пятку.

- Мама! - бросился он к ней на шею. - Я увидел таких больших-больших зверей - испугался. Они с рогами и копытами.

- Ах ты мой маленький, - прижималась к нему своей румяной холодной щекой мать. - Это были коровы, их перегоняли на новую ферму.

Мать была запорошена снегом. Сын слизывал с ее платка снежные пушинки и говорил:

- Ты - Снегурочка.

Поздно вечером пришел домой отец. Он не спеша снял с себя меховую телогрейку, сбросил валенки, забыл снять шапку, сел за кухонный стол. Мать подала ему ужин, он молча, сосредоточенно ел. Потом долго, с наслаждением пил горячий чай. Василий подошел к отцу и коснулся лбом его спины. Он вяло гладил сына по голове своей шершавой большой ладонью, легонько отстранил и ушел в спальню. Василию стало обидно и грустно.

Он забрался в свой темный угол, в котором был постелен тряпичный коврик и стояла небольшая коробка с игрушками, достал одноногого Буратино и стал убаюкивать его. Из спальни доносилось тяжелое дыхание спящего отца. Мать тревожно заглядывала в темное, замороженное окно - высматривала десятилетнюю дочь Наташу. Она каталась на горке и обычно не спешила домой. Мать нервничала, ворчала:

- Ух, погоди у меня.

Наконец, в комнату ввалилась с клубами пара Наташа - вся в снегу, обледенело белая, ее щеки полыхали, волосы были растрепаны, шапка находилась на затылке. Мать сердито сказала:

- Сколько можно носиться? Я вся как на иголках...

Поставила дочь в угол.

Василию не жалко сестру, он даже бывал рад, когда ее наказывали, потому что она не брала его в игры. Наташа плакала, уткнувшись лицом в угол. Брат смеялся над ней, но неожиданно его смехлопнул как шар, и он всхлипнул, крепче прижав к груди Буратино.

"Хотел вспомнить что-нибудь хорошее, - думает Василий, затягиваясь дымом папиросы, - а подвернулась грусть-тоска. Видимо, не волен я даже над своей памятью".

2

В пять лет,в семидесятом году, Василия отдали в детский сад. Утром отец привел его в длинный старобревенчатый дом, легонько подтолкнул к полной женщине в белом, как в больнице, халате, сказал сыну:

- Вот твоя воспитательница Рита Николаевна. А я пошел. Смотри! зачем-то погрозил он пальцем.

Рита Николаевна провела Василия в группу - большую комнату, в которой было очень много детей. Они играли на большом ковре, кричали, смеялись. Но Василий почему-то ощутил себя одиноко, задвинулся за спину воспитательницы. Рита Николаевна подтолкнула его к детям. Василий шагнул и остановился: не хотелось в толпу, к чужим людям. Он с сожалением вспомнил, как ему бывало хорошо, когда он сидел дома под замком один, играя сам с собой. Воспитательница подтолкнула его настойчивее, но он упрямо не продвигался вперед, заплакал, растирая слезы кулаком.

- Ну, рева, а еще мужик, - засмеялась Рита Николаевна. Василий увидел ее жидковатый трясущийся подбородок. - Миша, Коля, возьмите его к себе!

Какие-то мальчики потащили Василия в кучу.

- Будешь медведем, а мы - охотниками, - повелительно сказал ему высокий крупный мальчик Петя, с важностью подкидывая в руке детское двуствольное ружье.

Мальчики повалили Василия на пол, разбежались по углам, за шкафы и столы и стали выкрикивать:

- Бах! Бух! Трах-тах-тах!

Потом с гиканьем подбежали к Василию, перевернули на спину:

- Хорошего мы медведя пристрелили!

Растянули Василия за руки, за ноги и стали понарошку разделывать голову, лапы отрубать, шкуру снимать. Василию было щекотно, но он не мог засмеяться, потому что сердце обжигала обида: почему именно его сделали медведем? Он не прочь стать охотником, а не унизительно распластанной тушей. Он вскочил на ноги, нечаянно ударил локтем Петю. Тот мгновенно ответил ударом ружья в живот. Василий чуть было не заплакал от боли, но сдержался, вырвалсяи убежал к окну; мальчики кричали вслед:

- Посмотрите: чокнутый!

Возле окна было спокойнее; Василий прильнул носом к холодному стеклу. Ему хотелось побыть одному, но неожиданно все стали суетиться, бросили игры, когда воспитательница сказала:

- Строимся на обед. Идем руки мыть. Живее, живее!

Василию не хотелось куда бы то ни было идти; он раздраженно подумал: "Почему я должен строиться?". Однако Рита Николаевна оттолкнула его от окна.

- Не хочу, отстаньте.

- А ты, Вася, захоти, - и за руку установила в строй.

По одному подходили к крану с холодной водой, смачивали руки и проходили через длинный коридор в соседнюю комнату, в которой уже были накрыты столы. Становились возле стульчиков и ожидали команды.

- Сесть, - услышали, наконец.

По команде взяли ложку, по команде протягивали руки к первому и ко второму блюду.

Потом детей повели на прогулку. Рита Николаевна снова построила свою группу и на улице сказала:

- Туда не ходить, сюда носа не совать, к забору не приближаться, на деревья не лазить, а кто не послушается, у того скалкой одно место буду греть, - улыбнулась она.

Василий понял, что играть можно только под грибком в твердом сыроватом песке, на качалке и возле воспитательницы. Под грибком ему наскучило копаться, на качалку его не пускали Петя с друзьями, возле воспитательницы стоять ему никакого интереса не было. Подошел к забору и через щелку заглянул на улицу.

- Куда, Окладников? - строго сказала Рита Николаевна.

Василий вернулся, сел в песочницу и долго смотрел себе под ноги. Петя весело смеялся, качаясь, пуская к себе только тех, кто заискивал перед ним дарил игрушки, угощал конфетами, поддавался в рукопашной - Василий особенно презирал таких детей, - подолгу просился на качалку.

- А ты почему не просишься ко мне? - спросил Петя у Василия.

- Не хочу качаться, - недовольно сказал неправду Василий и отвернулся.

Все ребятишки играли, а Василий одиноко сидел в стороне; никто не приглашал его в игры, и от обиды он тайком всплакнул.

К вечеру детей завели в группу. Василий спрятался за перегородку в сенях, потом выбежал во двор и стал карабкаться на забор. Он не знал, куда и зачем хотел бежать, просто хотелось оказаться от этого неприятного, как он полагал, дома очень далеко. Кто-то дернул его вниз, он ударился коленом о камень и громко, неутешно заплакал. Сквозь слезы смутно видел склонившееся над ним бородатое лицо дворника. Прибежала воспитательница, подхватила мальчика под мышку и унесла в группу. Он вырывался, пищал и даже укусил ее.

Вечером Василий ждал родителей, но они почему-то не приходили за ним. "Неужели забыли?" - отчаянно думал он. Пришла ночная няня, полноватая, седая старушка, и стала укладывать детей в постели. Василий заплакал: